Литмир - Электронная Библиотека
A
A

5

Заключённые нулевой зоны в помещении воспитательной службы бывают довольно часто. Дважды в месяц здесь проводятся традиционные просмотры телевизионных передач, во время которых присутствующих обычно угощают лапшой, здесь же они встречаются со своими духовными наставниками, здесь же их собирают для нравоучительной беседы или для прослушивания пластинок, а кое-кто пользуется и расположенным здесь же небольшим читальным залом. Словом, это место — что-то вроде отдушины в однообразной жизни заключённых, и Такэо чувствовал себя здесь как дома.

Однако сегодня привычная обстановка воспринималась по-новому. Все окружающие предметы, начиная с религиозных книг на полках и кончая тушечницей и пресс-папье на столе, с необыкновенной яркостью отпечатывались на сетчатке — возможно, зрение обострилось от сознания, что он видит их в последний раз. Он жадно всматривался в каждую мелочь, вдруг исполнившуюся глубокого смысла — свет лампочки, отражающийся на стержне карандаша, засохшие чернила в щели стола… Так бывает с близорукими людьми, когда они надевают очки и мир внезапно обретает чёткие очертания. Он перевёл взгляд со стоявших у двери конвоиров на начальника надзирательской службы Вакабаяси, который рядом с ним попыхивал сигаретой. Этот человек всегда присутствовал при свиданиях заключённых нулевой зоны. Почувствовав устремлённый на него взгляд, надзиратель раздвинул губы и улыбнулся, выпустив изо рта струйку дыма. Улыбка получилась немного искусственной, Вакабаяси явно хотелось прервать воцарившееся в комнате неловкое молчание, но он не знал, как это сделать. Из соседней комнаты доносились приглушённые голоса, там начальник воспитательной службы разговаривал с матерью Такэо, но разобрать, о чём они говорят, было невозможно.

Вакабаяси неловко скрипнул спинкой стула и как-то растерянно спросил:

— У тебя с братом большая разница в возрасте?

— Он старше на девять лет.

— Да-а, довольно большая.

— Знаете, отец подолгу жил за границей…

— А кто он?

— Он был врачом. Учёный, бактериолог.

— Что же, он уже скончался?

— Он умер, когда я был совсем младенцем.

— А ты, значит, самый младший?

— Да.

— Небось, всегда был маменькиным сынком?

— Она даже теперь обращается со мной как с ребёнком. — И Такэо по-мальчишески почесал в затылке.

Надзиратель кивнул и невпопад рассмеялся. Будто вспомнил что-то своё.

— Да, так вот… — Он нацепил на нос очки и вытащил записную книжку. — Я звонил твоему брату Икуо, но он сказал, что у него сложности по работе и он не сможет прийти. Он ведь у вас самый старший, наверное, был тебе вместо отца?

— Да.

— Жаль. Небось, тебе хотелось бы с ним повидаться?

— Ничего. Брат архитектор, жизнь у него очень напряжённая, все дни расписаны буквально по минутам. К тому же ему было неприятно получить столь неожиданное известие.

— Что верно, то верно, слишком уж неожиданное. Ну да ладно, он тут просил передать тебе несколько слов.

Надзиратель Вакабаяси, прищурившись, прочитал сделанную на краешке листка запись:

— «Мне нечего тебе сказать. Надеюсь, ты будешь на высоте, выполняя свой последний долг. Прощай. Икуо». Вроде телеграммы. Так или иначе, это всё, что он просил тебе передать.

— Спасибо.

— Ну… — Не зная, о чём говорить дальше, надзиратель извлёк из кармана мятую пачку сигарет «Синсэй» и протянул Такэо. Обшлага его мундира обтрепались, из них торчали белые нитки, напоминавшие рыбьи зубы. — Возьми сигаретку.

— Нет, спасибо, — отрицательно помотал головой Такэо.

— Не хочешь? — Надзиратель выбросил свой окурок и сунул в рот кривоватую, похожую на гусеницу, сигарету.

— Ты не замёрз? Что-то опять похолодало.

— А мне показалось, что ветер стих.

— На самом деле странная какая-то погода. То жара, то холод. Так и простудиться недолго.

— Ничего, наверное, скоро прояснится. — И Такэо с воодушевлением вгляделся в небо. Оно казалось непривычно огромным, словно не имело никакого отношения к тому крошечному клочку, который открывался взгляду из окна его одиночки. Куда-то мчались облака, оставляя на бегу голубые просветы, — тщательно вымытое, вычищенное, новенькое, с иголочки небо. Хорошо бы совсем прояснилось, особенно к завтрашнему утру… Тут он услышал своё имя. Начальник воспитательной службы, приоткрыв дверь, махал ему рукой.

— Входи.

Резко встав, Такэо уронил на пол лежавший на коленях узелок и поспешно наклонился, чтобы его поднять. Надзиратель Вакабаяси подмигнул ему, подбадривая.

Такэо вошёл в комнату, где уже сидели мать и Макио. Пытаясь разрядить довольно мрачную атмосферу, бодро сказал:

— Рад, что вы пришли. Спасибо.

Мать и Макио поднялись ему навстречу, двигались они вяло, словно в замедленной съёмке. Макио подошёл к Такэо и пожал ему руку, его ладонь была холодная и влажная. Мать с Макио были очень похожи — оба смуглые, на круглых лицах одинаково испуганное выражение — ни дать ни взять парочка клоунов.

— Что это с вами? Почему вы так странно смотрите? — снова бодро спросил Такэо, но его слова не произвели никакого впечатления, словно он молотком ударил по воздуху.

— Такэ-тян! — тихонько позвала мать. Большие глаза под тяжёлыми веками покраснели, но были совершено сухими, как два стеклянных шарика. Седая голова находилась на уровне его груди. Он попытался заглянуть ей в глаза, но она упорно отводила взгляд. Во всём этом было что-то противоестественное, словно она чувствовала себя перед ним виноватой. Уж лучше бы заплакала, с досадой подумал он.

— Ну же, мама, — сказал Макио, — садись, давайте побеседуем. И ты, Такэо, тоже.

— Ладно.

Такэо резко опустился на жёсткое сиденье. Макио усадил мать, за руку подведя её к стулу. Церемонно, будто им предстояло важное совещание, они сидели с трёх сторон круглого стола и чего-то ждали. В конце концов Макио заёрзал всем своим тучным телом, словно пытаясь встряхнуть застывший, заполненный вязким молчанием воздух. Добропорядочный пожилой господин — лысая макушка, испещрённая коричневыми пятнами, седые виски… Протерев жёлтой бархатной тряпочкой запотевшие очки в золотой оправе, Макио начал говорить, немного задыхаясь и аккуратно нанизывая хорошо продуманные фразы.

— Прошлый раз мы виделись с тобой, если мне не изменяет память, где-то в начале года? То есть… Месяц назад или, может, чуть больше… Да, давненько… Надо бы… навещать тебя почаще, но я совсем закрутился, стоит приехать в Японию, сразу столько всего наваливается…

Поскольку фразы, которыми принято обмениваться при встрече, типа — «Ну как здоровье?», «Как делишки?» — в данном случае были неуместны, разговор с самого начала пробуксовывал. Так было и с начальником тюрьмы, и с надзирателем Вакабаяси. Тяготясь тем, что окружающие не могут отрешиться от мысли об исключительности его положения, Такэо постарался, чтобы голос его звучал бодро и дружелюбно:

— Ну, это у вас, во Франции, не привыкли особенно напрягаться. Мне об этом рассказывал отец Пишон. Там и по улицам люди ходят медленнее.

— Да… Японцы… устроены по-другому… Все куда-то… бегут, друг друга… толкают, улочки узкие…

— Что твоя жена?

— Да как тебе сказать… — Макио тяжело, как человек долго бежавший, перевёл дыхание, извлёк из нагрудного кармана красный платок, вытер пот со лба, потом снова достал жёлтую бархатную тряпочку и ещё раз протёр очки. Он всегда страдал повышенной потливостью и, судя по всему, до сих пор от неё не избавился.

— У неё ведь рак, — пояснила мать. И, сделав над собой усилие, добавила: — Бедняжка.

— Да никакой не рак, — закашлялся Макио. — Миома матки. Вполне доброкачественная… Но у неё развилось сильное малокровие и её положили в больницу Святого Луки.

— Надеюсь, она скоро поправится…

— Мать в последнее время… стала ужасно мнительной. Я ей сказал… это… обычная миома, а она почему-то… вбила себе в голову, что непременно рак. Вот и с тобой тоже… после каждого свидания — ну всё, больше я его не увижу… И пишет мне в Париж соответствующие письма. Я уж не знаю… сколько таких писем получил за последние несколько лет, она ведь пишет… мне каждую неделю… Прости, у меня с утра приступ астмы… — Тут у Макио из горла вырвался какой-то свист, он перевёл дыхание и вытер пот.

235
{"b":"260873","o":1}