Дома не оказалось керосина для примуса, обед не был приготовлен, и мелкие домашние заботы заслонили собой возвышенные мысли о лекции. Раньше о керосине Холмов никогда не думал. Теперь же приходилось заботиться об этом. Надо было еще вчера поручить Чижову побеспокоиться о керосине. Не поручил, забыл. Ольга снова набросилась с упреками. Сказала, что не ее дело заниматься доставкой керосина. «Верно, конечно, не ее. А чье? И не мое, ибо я делать это не умею, — думал Холмов. — Не умел раньше, а теперь, выходит, надо уметь. Так что придется оставить мысли о лекции. Да и какой из меня лектор? Доклад сделать о хозяйственных задачах — другое дело, а лекцию — не могу. Придет Медянникова — так ей и скажу, пусть не ждет и не надеется…»

Чижова, как на беду, не было дома. Не спросясь у Холмова, он снова ушел исполнять вчерашние поручения. Вернулся ни с чем, злился, говорил, что в Береговом ничего нельзя сделать быстро и спокойно.

— На этот раз к начальнику паспортного стола я пробрался, — говорил Чижов. — Только опять неудача! Оказывается, от вас нужно письменное заявление и вот эти заполненные листки.

— Хорошо, Виктор, это мы сделаем, — сказал Холмов. — Ты вот еще о чем побеспокойся. Мне потребуются фотоальбомы о Ленине, воспоминания тех, кто знал его лично и близко. Словом, сходи в библиотеку и посмотри, какие там есть книги и альбомы о жизни Владимира Ильича.

— Будет сделано! А как у вас успехи, Алексей Фомич? — осведомился Чижов. — Повидались с Медянниковой?

— Повидался.

— И как она вас встретила?

— Ничего, побеседовали, — сухо ответил Холмов. — Ты вот что, Виктор. Раздобудь-ка керосина. Обед-то не на чем сварить.

— Чего ж мне утром не сказали?

— Так вот и не сказал.

Не через неделю, как обещала, а на другой день во дворе появилась Медянникова. В цветной, слегка расклешенной юбке, в кофточке, сделанной на манер накидки — широкие рукава чуть повыше локтей, в белых модных туфлях, худенькая, изящная, она опять показалась Холмову похожей на гимнастку. Здороваясь с нею и знакомя жену, он подумал: «На такого секретаря райкома просто приятно посмотреть… Как же мне быть с лекцией? Сказать сразу, что никакой лекции не будет, или повременить? Пусть сама спросит, тогда и скажу».

Тут, в доме Холмова, лекция, казалось, вовсе не интересовала Медянникову. Расспрашивала, как устроились на новом месте, в чем нуждаются и какая нужна помощь, и с чисто женским вниманием, что особенно понравилось Ольге, осмотрела комнаты, кухню.

— Да у вас нет ни газа, ни холодильника? — сказала она озабоченно. — Так жить трудно. Ну, дело это поправимо. Газовые баллоны у нас доставляют на дом, надо только дать заявку. Холодильник тоже постараемся достать. Завтра дам задание курортторгу.

«Что значит женщина, — думала Ольга. — Сразу заметила то, что и надо заметить».

— Не стоит, Елена Павловна, беспокоиться, — сказал Холмов. — Как-нибудь обойдемся. Сын обещал помочь.

— Вы, Алексей Фомич, в наши женские дела не вмешивайтесь, — ответила Медянникова. — Верно, Ольга Андреевна?

— Да что мужчины в этом деле смыслят, — ответила Ольга.

— А еще вам нужен телефон, — все тем же деловым тоном говорила Медянникова. — Надо, Алексей Фомич, иметь связь с белым светом. Захотите позвонить в Южный или в Москву, и пожалуйста. — Она мило улыбнулась Холмову. — Да мало ли бывает в жизни случаев, когда без телефона не обойтись.

— Верно, Елена Павловна, без телефона мне трудновато, — согласился Холмов. — Привычка. За многие годы сжился с этой штуковиной. Захотел — и в любое время и с любым человеком поговорил. Без телефона прямо как без рук.

— Вот и я об этом думала, — сказала Медянникова.

Привыкший вблизи Холмова смело выражать свои мысли, Чижов начал ругать городские непорядки. Досталось и начальнику паспортного стола, и работникам райсобеса.

— Телефон для Алексея Фомича — это, конечно, важно, — сказал он потом. — Но еще важнее, Елена Павловна, книги. Нам требуется литература о Ленине. Разная, а также нужны и альбомы, достать же их негде. Был я в городской библиотеке, там альбомы на дом не выдают. Необходимые журналы тоже.

— Алексей Фомич, вам все это требуется для лекции? — спросила Медянникова. — Можете брать в парткабинете. Все, что будет нужно.

— Может, сегодня пойти в парткабинет? — спросил Чижов. — Чего же ждать?

— Да, да, ждать не надо, — согласился Холмов.

И хотя Медянникова больше не говорила о лекции, Холмов понимал, что пришла она к нему не ради разговора о газе и телефоне и уж конечно не для того, чтобы выслушивать жалобы Чижова. Она не стала больше говорить о лекции, видимо, считала, что вопрос этот решен и лишний раз напоминать об этом Холмову нет нужды.

Когда Медянникова, сославшись на занятость, ушла, Холмов позвал Чижова и сказал:

— Ну, Виктор, берись-ка за дело, и берись всерьез. Нужна лекция о Ленине.

— Понимаю. — Чижов с деловой готовностью раскрыл записную книжку и что-то пометил на листке. — Когда нужно?

— Десять дней хватит?

— Вполне! Будет сделано. Размер?

— На час, не больше. — И Холмов строго посмотрел на Чижова. — Только вот что, Виктор. Дело это серьезное. Это тебе не какой-либо доклад о развитии животноводства или заготовке кормов. Лекция о Ленине!

— Я вас понял!

Чижов стоял на вытяжку, руки по швам, и в глазах его было столько сахара и неприятной услужливости, что Холмов отвернулся и сказал:

— Хорошо, можешь приступать к делу.

«И что это у него в глазах? — думал Холмов, оставшись один на веранде. — Почему раньше никогда я этого не замечал? Сколько знаю Чижова, всегда он смотрел на меня по-человечески, нормально. Почему же в его глазах появилось это жалостливое ко мне выражение? Неужели потому, что я стал пенсионером? Смотрит на меня так, будто видит во мне что-то непривычное. И эти его слова: „Я вас понял“, „Будет сделано“. Может, Ольга права? Пусть Чижов уезжает. Как-нибудь обойдусь и без него. Ольга назвала его слугой. Это нехорошо и несправедливо. Никакой он не слуга. Просто приехал помочь мне устроиться на новом месте. Поживет еще немного и уедет…»

Еще тогда, в райкоме, когда Медянникова говорила ему, что в Береговом «есть Мария Игнатьевна Прохорова, милейшая женщина, старая большевичка», у Холмова мелькнула мысль о девушке из станицы Весленеевской. Та девушка тоже была Прохоровой. И имя ее — Мария. Только в Весленеевской звали ее не Марией, не Марусей, не Машей, а Маней — по-казачьи. В те далекие годы на всем Прикубанье Маня Прохорова была первая девушка-казачка, смело порвавшая со своими родителями, людьми обеспеченными, богомольными, и решительно связавшая свою судьбу с комсомолом.

Мысль о том, что та девушка, которая состояла в станичной ячейки комсомола и которую он когда-то любил, и есть Мария Игнатьевна Прохорова, вот уже много дней не давала Холмову покоя. Спросить же у Медянниковой, кто она, эта старая большевичка, откуда родом и давно ли проживает в Береговом, Холмов постеснялся.

Он не виделся с Маней Прохоровой с тех пор, как она уехала в Армавир на курсы пропагандистов и в Весленеевскую уже не вернулась. Ее направили на работу в Верхнереченский райком комсомола. Маня писала Холмову из Верхнереченска. Там она пробыла недолго. По путевке комсомола уехала на Дальний Восток. Через год Холмов получил письмо, в котором Маня писала, что вышла замуж. Письмо было короткое, без обратного адреса. Как сложилась дальнейшая судьба Мани Прохоровой, Холмов не знал. «Сколько же прошумело годков? — думал он. — Почти сорок… Трудно, трудно поверить, что эта старая большевичка и есть Маня Прохорова. Обязательно надо узнать адрес и навестить ее».

Холмов позвал Чижова. Тот явился быстро, раскрыл свою записную книжку и приготовился записывать.

— Чем занимаешься, Виктор? — спросил Холмов.

— По вашему указанию готовлю лекцию!

— И как идут дела?

— Успешно!

— Вот что, Виктор. Лекцию пока отложи. Сходи в адресный стол и узнай, где проживает Мария Игнатьевна Прохорова. Сделай это сегодня же.