Быстро одевшись, он подошел к Бати, сладко спавшему в той же небольшой гостевой. Канболет тихонько рассмеялся и запел:

При первых словах песенки, которую Канболет пел, умело подделывая свой голос под стариковский, юноша открыл глаза. Сообразив, что над ним поют колыбельную, смутился, укоризненно посмотрел на аталыка и потянулся за своей одеждой.

После простой утренней трапезы – кислое молоко, кусочек сыра, ячменная лепешка – гости в сопровождении Куанча отправились на прогулку в лес.

На поляне, местами изрытой дикими Свиньями, Канболет вырезал крепкую кизиловую дубинку.

– Бери саблю, Бати, и постарайся отрубить от моей палки хотя бы ее конец. А я буду тоже действовать, как клинком, и, отражая твои удары, попытаюсь уберечь палку от лезвия.

Глаза Кубати загорелись мальчишеским азартом. Сделав саблей несколько вращательных движений над головой, так, что клинок образовал в воздухе почти сплошной сверкающий круг, юноша ринулся в атаку. Рраз! И сабля разрубила… пустоту: в последнее мгновение Болет сделал незаметное движение кистью руки, и дубинка ушла из-под разящего лезвия. Новый выпад – теперь Бати попал по кизиловой палке, но она мягко спружинила, поддалась под нажимом и погасила всю силу рубящего удара. И тут боковой удар палки обрушился теперь на плоскость клинка. Так повторялось, к неописуемому восторгу Куанча, много раз. От палки отлетали мелкие щепочки, но она оставалась той же длины, что и была вначале. Канболет на какой-то неуловимый миг все время опережал воспитанника.

– Ух, ладно! Ой, хорошо! – вопил Куанч. Наконец парню удалось верно рассчитать обманное движение и перерубить дубинку в самой ее середине. Куанч хлопнул себя но ляжкам и запрыгал в избытке чувств – теперь он восхищался своим ровесником:

– Хорошо! Ладно!

А Кубати перевел дух и, вкладывая саблю в ножны, уныло протянул:

– Не-е-е, мне еще далеко до тебя, аталык.

– Не так уж и далеко, – добродушно усмехнулся Тузаров. – Знаешь, в чем твоя ошибка? И не одна! Первая – слишком крепко сжимаешь рукоять. Из-за этого теряется быстрота взмахов. Сжимать кулак покрепче необходимо лишь на короткий – последний миг, когда клинок встречает препятствие. Вторая ошибка – ты вкладываешь в каждое движение всю свою силу, а опытный джигит тратит ее бережно. Там, где надо перерубить древко копья, не следует применять силу, нужную для того, чтобы перерубить оглоблю. И горячиться при этом не стоит – очень скоро устанешь. Расчетливый и хладнокровный боец раньше достигает цели, чем нетерпеливый и вспыльчивый.

– Я все понял, Болет, – сказал повеселевший Кубати.

– Аланлы! [61] Как не понять такие хорошие слова! – с жаром подхватил Куанч: ведь советы Тузарова относились и к нему, Куанчу, тоже.

Потом Канболет и Куанч боролись вдвоем против Кубати, но безуспешно: как ни старались, а повалить парня на землю им не удалось. Канболет шутливо возмущался и жаловался на «старческую немощь».

Как бы в отместку, он заставил Кубати присесть на корточки и ковылять к дому «гусиной поступью», да еще и нести на плечах хохочущего во все горло Куанча.

– Не зайдешь ли ко мне в кузню, Канболет? – пригласил Емуз. – Не бойся, я не собираюсь делать тебя своим подручным.

– А я бы охотно постучал молотом под началом такого мастера, – улыбнулся Канболет, поддерживая шутливый тон кузнеца.

В углу, возле горна, стояла Нальжан. Видно, она только что прокачала мехи, и пламя горящих углей играло розовыми отблесками на ее лице.

Емуз подошел к массивному чинаровому обрубку, на котором была укреплена наковальня.

– Давай-ка, сын Тузарова, положим эту деревяшку набок.

Мужчины навалились на тяжёлый комель – три обхвата в поперечнике – и опрокинули его на сухой глинобитный пол кузницы. В земле обнаружилось углубление. Нальжан наклонилась и вынула оттуда промасленный полотняный мешок.

– Здесь все, что осталось от твоего наследства, Канболет, – сказала она. – Развязывай мешок.

Волнуясь от неясного предчувствия, Тузаров запустил руку во внутрь мешка и ощутил гладкую прохладную поверхность металла. И вот на свет божий вновь появился знаменитый и злополучный панцирь Саладина. События семилетней давности вдруг ожили перед взором Канболета подобно тому, как вспыхивают иногда в потухшем костре запоздалые язычки яркого огня.

– Как он сюда попал? – хриплым голосом пробасил Тузаров. Он устало опустился на скамью и поставил панцирь рядом с собой.

– Сестра тебе расскажет, – Емуз посмотрел на сестру, кивнул ей головой и вышел из кузницы.

И Нальжан рассказала о кровавой резне и пожаре в усадьбе Тузаровых, о встрече с бешеным Мухамедом и Вшиголовым Алигоко, о геройстве, старика Адешема. В тот день он не умер, а дотянул, как потом узнала Нальжан, до весны. А вот веселый Нартшу, весь израненный, выжил. Только не живет он в своем доме, а подался в горы, стал абреком. Рассказала Нальжан и о том, как сшибла с ног Мухамеда и расквасила нос Алигоко, о том, как грубо и низко вел себя Хатажуков.

Его выходка и подсказала Нальжан средство, при помощи которого она увезла панцирь. Нальжан просто надела «этот проклятый железный сай» [62] на себя, а сверху натянула сай обычный, суконный. Она поняла, что кровожадные пши затеяли это страшное побоище из-за одного только панциря – значит, он дорог. А раз так, то не видеть им панциря, как собственных затылков.

В суматохе она незаметно выбралась из каральбиевской спальни, вскочила на первую попавшуюся лошадь и погнала ее в степь. Потом, на другой день, она вспомнила о брате и поехала к нему. Панцирь сняла лишь у него в доме. Натерпелась и страху и неудобств. Очень уж давил он ей в груди.

Емуз полюбовался опасной реликвией и спрятал ее в своей кузне. Было решено помалкивать о неожиданном приобретении и даже постараться не вспоминать о нем до лучших времен.

– Уо, Нальжан, – тихо произнес Канболет, – я никогда не был ранен, но сегодня в начале твоего рассказа почувствовал себя так, словно у меня открылась старая рана. А теперь – будто слова твои ее исцелили.

– Ах, Канболет! Что это у тебя с глазами? Как ты смотришь…

– Я не знаю, как я смотрю, Нальжан. Я только знаю, что думаю.

Нальжан чуть задержалась в дверях кузницы:

– Иногда и женщине не вредно подумать. Например, о том, что пора готовить обед…

– Ну, конечно, – засмеялся Тузаров. – И кусок хлеба из рук такой женщины – дар пророка!

Нальжан смущенно отмахнулась рукой и поспешила к летней кухне.

В кузницу вошел Емуз и деловито спросил:

– Поставим чурбан на место?

– Поставим, – согласился Канболет. – А панцирь… – Тузаров сам поднял чинаровый комель. – Панцирь пусть будет в доме. У меня есть насчет него кое-какие намерения.

– Тебе виднее, – ответил Емуз. – А что касается молодого мужчины, которого ты хотел бы встретить, я, кажется, смогу тебя с ним свести.

Тузаров удивленно вскинул брови.

– Неужели ты имеешь в виду того загадочного уорка, который помог нам попасть на корабль?

– Да.

– Но откуда тебе может быть известно, кто он такой, если я не узнал даже его имени?