Меня перекинули, как хурджин, поперек коня и повезли куда-то по кривым и вонючим улочкам.

Потом была короткая остановка возле узкой двери в высокой каменной стене, затем небольшой пустынный двор с каким-то, вероятно, нежилым строением, и… глубокая смрадная яма. Меня развязали и бросили в нее. Немудрено и кости переломать при таком падении, но обошлось только ушибами, хотя и весьма чувствительными. Со дна тюремной ямы хорошо были видны неправдоподобно яркие и далекие звезды.

Чья-то голова на мгновение закрыла часть неба и ласковым голоском произнесла:

– Отдохни до утра, черкесский пес!

Скоро наверху смолкли шаги, с лязгом захлопнулась дверь – видно, была окована железом – и наступила тоскливая безысходная тишина. Я пощупал руками скользкие глинистые стены колодца. Отсюда не выбраться. Интересно, что с Кубати, братишкой моим? Теперь и он попадется к ним в лапы. Ну что бы мне вчера не прийти к сегодняшнему решению! Правильно говорят: легко провалиться в нужник, да трудно из него вылезти. С радостью отдал бы свою жизнь только за то, чтоб узнать о благополучном возвращении Бати в отчий дом.

Куда меня привезли? Ясно, что не в главную городскую тюрьму. Скорее всего, это «домашняя» тюрьма Алигота-паши, в которой он держит своих должников или пленников, ожидающих выкупа. Меня-то никто не выкупит. Не надо быть пророком, чтобы предсказать мою участь. Утром – допрос (в том нежилом строении, наверное, пыточный застенок), после допроса – предложение воевать на стороне татар, наконец мой отказ и… гибель. О, аллах! Прими душу мою и покарай моих душегубов!

За этими невеселыми размышлениями прошло какое-то время. И вдруг со стороны калитки я услышал гулкий удар, треск дерева и отчаянный визг, захлебнувшийся на высокой ноте. Затем – недолгая возня, полупридушенные всхрипы, и вновь чья-то голова закрыла надо мной звезды.

– Аталык! Ты целый?

Хвала тебе, Всемогущий, Всеведущий! Ведь что Кубати, смелый мой мальчуган. Как он отыскал меня, нарт лучезарный?

– Все мое при мне, парень.

– До копья дотянешься? – Бати опустил вниз конец крепкого древка.

– Нет, коротка палка-выручалка. Даже если прыгать, как собака на плетень, все равно не достать.

– Подожди, – голова парня исчезла.

По звуку мне казалось, что он подтаскивает к краю ямы какой-то тяжелый груз.

– Прижмись к стене, – попросил он меня.

В яму свалился, издавая плаксивые стоны, стражник со связанными руками и кляпом во рту.

– Болет, – снова позвал меня кап. – Лезь к нему на плечи. Заставь эту скотину стоять как следует, – Кубати впервые в жизни позволил себе произнести грубое слово. У

Я встряхнул стражника.

– Сверну шею вот этими двумя пальцами. Понял? Стражник быстро и радостно закивал головой.

Стоял он прочно. С его плеч до древка копья достал я легко. А Кубати вытянул меня из ямы ловчее, чем луковицу из грядки.

Дверь в ограде была разнесена в щепки. Здесь же лежал круглый валун величиной с добрый лошадиный круп. Рядом с камнем – стражник с разбитым черепом: перед этим он, видно, сидел, привалившись к двери.

Я еще раз подивился силе моего воспитанника. Мне бы вряд ли удалось расщепить крепкую дубовую дверь с одного удара, хотя и я сумел бы швырнуть этот камень на расстояние трех-четырех шагов.

Увешанный оружием, Кубати дал мне саблю и мой же кинжал, над украшением которого он трудился в последние дни в мастерской Хилара.

– Как ты меня нашел?

– Халелий сказал.

– Слуга бедного Аслана-паши?

– Он самый. Хотел предупредить обо всем, да не поспел вовремя. Пришел к Хилару, когда все было кончено.

– Что, что?!

– Их было пятеро, – Кубати тяжело, с затаенной болью вздохнул.

Парень торопливо вел меня по окраинным улочкам к какому-то ему одному известному месту.

– Что с Хиларом? – я сильно забеспокоился.

– Мы сражались. Я не сумел его защитить. Он дрался, как лев. – Бати помолчал, переводя дыхание, и совсем уже по-взрослому добавил:

– Мир праху его…

– Аминь… А эти пятеро?

– Все убиты.

Я не стал расспрашивать его о подробностях. Халелий ждал нас с двумя лошадьми на дороге, ведущей к побережью. Налькут тихонько заржал, увидев своего хозяина. Ночная мгла уже рассеялась, уступая место пока еще робкому предутреннему свету.

В седельных сумках были припасы на дорогу, порох и пули. Халелий снял с себя лук и колчан со стрелами. Это оказался мой любимый лук – он, к счастью, лежал у Хилара. Задушевный друг собирался подновить на нем костяную инкрустацию, да так и…

Халелий, ни слова не говоря, протянул мне ружье – ту самую эржибу, которую я подарил когда-то Аслану. Мне хотелось излить на загадочно-мрачноватого татарина поток благодарственных слов, но он не стал слушать. Круто повернувшись, он поспешил в город.

Я недоуменно посмотрел на Кубати.

– Этот Халелий, – сказал он, – жил одно время в Кабарде. Работал у моего отца конюхом. Меня он узнал сразу, когда мы встретились еще в день приезда в Каффу.

Гак почему он молчал все это время?

– Говорит, что длинный язык укорачивает жизнь.

До Каффы мы добрались быстро и без приключений. Там сразу продали чужую лошадь и попытались отплыть на первом же корабле, повернутом носом к кавказскому берегу. Огромный толстый грек заломил такую цену, что я чуть не схватился за рукоять кинжала. У нас не было и пятой доли таких денег. Торчать хоть один лишний час на берегу – означало рисковать жизнью. В любое мгновение могла прискакать из Бахчисарая целая орда посланных в погоню стражников.

Жадный кормчий уже поднялся по трапу на борт, чтобы дать приказ к отплытию, как вдруг к нему подошел стоявший на палубе молодой невысокого роста человек в черной черкеске и высокой шапке из черного каракуля. До сих пор, я заметил, он с любопытством наблюдал за нашими препирательствами с толстым греком, а теперь что-то говорил этому борову на ухо. Кормчий удовлетворенно хмыкнул и сделал нам знак рукой.

Молодой человек приветливо улыбнулся:

Поднимайтесь, земляки, на это благословленное аллахом корыто. Я уговорил нашего щедрого хозяина согласиться на ту плату, которую вы ему предлагали.

Раздумывать было нечего.

Вечерний намаз мы совершили уже далеко в открытом море.

Молодой кабардинец (наверное, на год-другой меня моложе) не спрашивал наших имен, но не назвал и своего. Сказал только, что побывал в Турции «из простого любопытства». В Анапе мы расстались с этим очень приятным человеком. Не видал я еще ни у кого таких умных проницательных глаз. Хотел бы еще с ним встретиться. Я думаю, наверное, он просто заплатил греку за наш проезд.

Из Анапы он отправился в Азов, чтобы поговорить зачем-то с русским губернатором по имени Ап-рак-син, а мы с Кубати, не теряя времени даром, как две голодные курицы на зов хозяйки, заторопились сюда, к родным пределам. Вот и все.

Канболет проснулся с первыми лучами восходящего солнца. Светло и покойно было у него на душе. Вспомнив вчерашний вечер, он улыбнулся. Несколько диен такой жизни, когда Нальжан будет их «чем-нибудь чуточку кормить», и обрастешь жиром подобно тому бычку, которого готовят для праздничного пиршества.