– Подожди-ка, еджаг! – сказал Болет. – Послушай еще одно изречение из

Корана: «Дай неверным отсрочку, оставь их в покое на несколько мгновений».

– Несколько мгновений уже прошло!.. Болет пожал плечами:

– Ну, как знаешь, – и обратился к юноше:

– Нам пора в путь, Бати. Не стоит быть свидетелями чужих дел…

Канболет и Кубати неторопливо шли по едва заметной лесной тропинке. Буланого красавца вели под уздцы.

– Вот так, братик, – сказал Канболет. – На родину мы вернулись, а куда деваться – пока не знаем. Сейчас мы нуждаемся в трех вещах: во временном пристанище, в хорошей лошади для тебя (и, конечно, в полном снаряжении) и третье

– самое трудное – в рассудительном даделе – посреднике между мной и главным князем Кабарды, твоим, значит, уважаемым родителем.

– Болет! А этот самый Адильджери, он ведь забыл, что ты ему сказал о сыне Кургоко…

– Одержимый! Стоило ему увидеть этих людей с коровой, и он сразу же почувствовал себя пророком. Такого человека опасно брать в посредники. Но когда его побьют, как это, наверное, уже сегодня было, он останется один, успокоится и тогда обязательно вспомнит о нас. А если хорошенько поразмыслит, то догадается, что Бати – это и есть утонувший Кубати, а Болет… хотя вряд ли ему придет в голову, что он видел Канболета Тузарова, с которым никогда раньше не встречался.

– Как называется место, где мы сейчас находимся?

«Мальчишка рассеян и возбужден, – подумал Канболет. – Никак не придет в себя с тех пор, как попал в наши предгорья».

Вслух он сказал:

– Лесистое урочище в междуречье Шеджема и Баксана называется Махогапс. Тебе здесь нравится?

– В сто раз больше, чем в Крыму! – его глаза восторженно блеснули. – А лес какой!

– А какая охота! – подмигнул Канболет, останавливаясь и показывая парню под ноги, где на мягкой сыроватой земле красовался ясный отпечаток медвежьей лапы. – Вот это видел?

– Уо-о, медведь! – восхищенно вздохнул Кубати. Узкая тропинка, затейливо извиваясь среди вековых чинар, ползла вверх по довольно крутому склону, гребень которого был увенчан желто-бурыми гранитными скалами, похожими на полустертые зубы старого мерина. По следам было видно, что косолапый бродяга пересек этот склон напрямик, снизу вверх, и прошел тут совсем недавно. Вот и конь вдруг встрепенулся, раздул ноздри, захрапел.

– Болет, можно, я сбегаю посмотреть? – Кубати умоляюще посмотрел на своего строгого воспитателя.

Тузаров едва удержался от улыбки, которая могла бы напомнить парню, что он совсем еще мальчик: зрачки расширены, словно у котенка, почуявшего мышь, губы слегка подрагивают. Как тут не позволить!

– Ну ладно, беги, – сказал Канболет. – Но только посмотреть и не больше, если только зверь еще не удрал за те скалы. Понял? И в проход между скалами не суйся. Жди там меня.

Как гончий пес, спущенный с поводка, рванулся Кубати вверх по крутому склону, держась рядом с медвежьими следами. Канболет сел на коня, который сразу же успокоился, лишь почувствовал на себе привычную тяжесть, и неторопливо, рысцой, засеменил по извилистой тропе. Немного не доезжая до седловины в скальной гряде, Канболет (он уже потерял воспитанника из виду) услышал вдруг женский крик, блеяние козы, а затем – скорее испуганный, чем угрожающий – рык дикого зверя. Оставшееся расстояние до прохода в скалах встревоженный Канболет покрыл за несколько мгновений. На небольшой полянке с той стороны перевала ему открылась любопытная картина. Сначала он увидел женщину, с трудом удерживающую за веревку длиннорогую козу, затем – чуть подальше – небольшого и очень тощего медведя и весело хохочущего Кубати. Тузаров взялся было за рукоять сабли, но сразу понял, что оружие не понадобится. Уж если кто и нуждался здесь в помощи, так это не Кубати, а косолапый хозяин леса. Парень вцепился ему правой рукой в короткий огузок, еще и густая шерсть, удачно переплелась между пальцами, и сильными рывками то и дело отрывал заднюю часть медведя от земли. Зверь извивался, стараясь обернуться и достать обидчика передними лапами или зубами, но Кубати, отступая назад, делал новый рывок – медведь, теряя опору, чуть ли не тыкался, мордой в землю. Бедняга ревел от злости и от страха, срываясь порой на панический щенячий визг.

Канболет не смог удержаться и рассмеялся от души. Он понимал своего воспитанника: трудно найти лучшую забаву для смелого и сильного юноши. Однако пора было и кончать эту забаву.

Вот и женщина кричит, что больше не в силах удержать свою проклятую скотину, и пусть один медведь или поскорее прикончит другого, или отпустит его с миром.

– Бати! – крикнул Тузаров. – Хватит измываться, над бедным животным. Оставь его в покое.

Юноша отпустил зверя и дал ему пинка в зад, отчего медведь перекувыркнулся через голову. Оказавшись, снова на четырех ногах, он уже не стал оглядываться, а со скоростью зайца бросился наутек и с хрустом вломился в чащу подлеска.

Коза сразу успокоилась, обвела надменным взглядом всех присутствующих и стала как ни в чем не бывало пощипывать молодую травку. С сияющими от счастья глазами Кубати подошел к Канболету. Тузаров покачал головой:

– Доволен? Справился с худым полуживым зверем? Чуть не до смерти замордовал несчастного медведя, еще не набравшего сил после зимней спячки. Нехорошо, братик, обижать тех, кто слабее тебя.

Кубати густо покраснел, не зная, то ли принимать слова воспитателя за шутливую похвалу, то ли за серьезный упрек. По виду Тузарова невозможно было в таких случаях угадать, ругает он тебя или одобряет. И никогда он ничего не объяснит, предпочитает оставлять своего капа в мучительном неведении.

Вдруг женщина крикнула так, что мужчины вздрогнули:

– Канболет! Ты ли это?!

Тузаров только сейчас по-настоящему посмотрел на женщину и узнал ее сразу.

– Нальжан? Ну конечно, Нальжан! – он спрыгнул с коня и подошел к ней.

Ровесница Канболета, знавшая своего тлекотлеша еще ребенком, когда они вместе с шумной ребячьей ватагой бегали купаться па Терек, порывисто обняла его и заплакала.

– Уж и не мечтала тебя когда-нибудь увидеть…

Канболет взял ее за круглые, но совсем не по-женски широкие плечи, застенчиво отстранился от ее высокой груди и долго всматривался в ее лицо, поражавшее своей грубоватой красотой, которая могла скорее отпугнуть, чем привлечь к себе мужчину. Да и ростом она была на полголовы выше Канболета. Нальжан родилась в семье третьестепенного уорка. А уж в кого такая пошла – неизвестно. Вероятно, несколько поколений ее худосочных предков, никогда не отличавшихся ни мощью, ни приятной наружностью, копили и копили силу, по крохам откладывали красоту, чтобы когда-нибудь разом свалить накопленное богатство па одного из будущих наследников (хотя хватило бы и на двоих). Этим наследником и оказалась Нальжан. В ее огромных темно-карих глазах Канболет видел силу и не женский разум. Хватало в них еще места для бесконечной доброты, а возможно, и для более сильного чувства. Глаза эти давали понять, что они могут быть и грозными, особенно если над ними сдвинутся черные, почти сросшиеся брови. При улыбке ее крупные пунцовые губы, очерченные решительно и четко, обнажали два ряда безупречно ровных белых зубов.

– Ты почти не изменилась, Нальжан, – сказал Канболет. – Только еще красивее стала. И удивительно, что еще не встретила достойного тебя жениха. – Тузаров заметил, что ее крепкий стан туго стягивала шнуровка коншибы – девичьего корсета. (Как отличать девушку от замужней женщины по манере носить головной убор, он тоже помнил.)

Нальжан из приличия сделала вид, будто немного смутилась.

– Ты удостаиваешь меня добродушной шутливости, молодой наш хозяин. Да ведь мне, глупой привередливой деве, всегда хотелось иметь мужа хоть немного похожего на тебя. А таких не попадалось. Вот и упустила я свое время. Видно, теперь всю жизнь придется оставаться в доме старшего брата-вдовца.