— Полагаю, что так и будет.

Сомерс продолжал смотреть на ребенка все с тем же непроницаемым лицом. Я ждала, а мое сердце готово было выскочить из груди.

— Я собирался пойти в клуб, поужинать.

Я улыбнулась и кивнула. Мой муж нисколько не сомневался в том, что этот ребенок ничем не отличается от остальных английских детей.

Позже, этим же вечером, после того как я покормила Дэвида, Малти пустила в дом Нила, бегавшего по саду. Он подбежал к кровати и запрыгнул на ее край. Затем остановился и принюхался.

— Привет, Нил, — сказала я, — иди сюда, познакомься с Дэвидом.

Я откинула легкую фланель, которой был прикрыт спящий ребенок. Нил, перестав вилять хвостом, подполз ко мне поближе. Он посмотрел на меня добрыми светло-карими глазами, затем обнюхал покрывало. В горле пса сразу же зародился низкий рык, черные губы задрожали.

Схватив Дэвида, я прижала его к себе. Он расплакался, разбуженный резким движением, а Нил зашелся отрывистым злобным лаем.

В дверях возник Сомерс.

— Какого черта здесь такой шум?! — заорал он. — Нил!

Но пес продолжал лаять, пятясь от меня на прямых ногах.

Я вздрогнула, вспомнив слова солдата в Симле. Эти собаки чуют цыганскую кровь. Они не упустят шанса порвать цыгана на куски.

— Уведи его, Сомерс! Уведи его прочь! — От страха мой голос срывался на визг.

— Какого черта! — проревел Сомерс и сгреб Нила за ошейник. Он вытащил его из комнаты и через несколько минут вернулся.

— Ты вся зеленая, — сказал он. — Нечего расстраиваться. Полагаю, Нилу просто не нравится, что у тебя появился новый любимец.

— Где он?

— Я привязал его за домом и дал ему баранью кость. Через пару дней он успокоится.

— Нет. Я хочу, чтобы ты завтра же отдал его Лиландам. Иви хотела собаку для Александра. На следующей неделе они переезжают в новое поселение в Барракпоур.

Сомерс моргнул.

— Я думал, ты его любишь.

— Люблю. Но я не хочу оставлять его рядом с ребенком. Я ему не доверяю.

— Поступай с ним как хочешь, — сказал Сомерс, пожимая плечами. — Я иду спать.

Час спустя я оставила Малти с Дэвидом и вышла к Нилу. Я гладила его и обнимала, целуя костлявую голову.

— Ты больше не можешь оставаться здесь, — шептала я со слезами, зарывшись лицом в собачий мех.

Нил махал хвостом и лизал мне лицо.

Сдерживая рыдания, я сидела на холодных камнях, обняв Нила. Я любила его, а он — меня, но сейчас я должна была с ним расстаться.

1 февраля 1834 года

Милые Шейкер и Селина,

уверена, в вашей семейной жизни все складывается просто замечательно.Я думала о вас во время праздников, представляя себе вашу свадьбу, которая пришлась на Рождество.

Шейкер, твой интерес к гомеопатии меня очень радует, желаю тебе дальнейших успехов.

Дэвиду скоро исполнится годик.Не верится, но с того дня, как он родился, прошло уже почти двенадцать месяцев. Этот год пролетел очень быстро, невзирая на то что каждый день, казалось, тянулся целую вечность.

Надеюсь, в скором времени вы тоже узнаете радость материнства и отцовства.

С любовью к вам обоим,

Линни

P. S.Галапурна известна в Англии как борщевик обыкновенный.Это растение зацветает с началом дождей, и поэтому его еще называют «дитя дождя».Его используют при укусах змей или крыс и при желтухе.

Прошедший год выдался довольно спокойным. Я была занята физиологическими и эмоциональными потребностями Дэвида, позволяя Малти помогать мне только по мелочам. Мне казалась невыносимой мысль о расставании с моим малышом даже на короткое время, поэтому он спал со мной. Весь этот первый год я ни на миг не выпускала Дэвида из поля зрения.

Он помогал мне забыть о моей жизни с Сомерсом, о гнетущем присутствии такой чужеродной здесь английской атмосферы и напоминал о счастливом времени, проведенном с Даудом.

Но шло время, моему сыну исполнился год, а затем и два. Дэвид стал меньше во мне нуждаться, и передо мной снова разверзлась бездна одиночества. Приступы беспокойства и отчаяния становились все дольше и сильнее. Улыбка Дэвида вызывала во мне отчаянную тоску по Дауду, по обнимавшим меня сильным рукам, и сердечная боль никак не желала утихать.

Я была чужой в своем собственном доме, чужой в «английской Индии». Теперь я проводила свободное время так же, как и другие женщины, делая покупки в индийских магазинах и совершая неторопливые прогулки по майдану с Дэвидом и Малти. Время от времени я также ездила в паланкине в гости к женам других служащих компании. Они, кажется, позабыли о «суровом испытании», через которое мне довелось пройти, и, кроме того, каждый год на кораблях приплывали новые женщины, которым было известно только о том, что я занимаю довольно высокое положение в обществе и что я не слишком общительна. Но все-таки их осуждающие взгляды меня беспокоили. Здесь, в Индии, они, казалось, решили соблюдать английские правила и традиции еще более ревностно, чем дома. Их ограниченность и суровые нравы вызывали во мне страх, когда я думала о своем темноглазом сыне. Я не осмеливалась даже предположить, какие последствия повлечет за собой случайно открытая кем-нибудь из них правда. Я научилась всегда держать с ними ухо востро, так же как и с Сомерсом, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и не выходить за узкие рамки их мирка.

У Сомерса больше не было причин меня избивать, несмотря на то что время от времени он все еще мог меня ударить, — в связи с происшедшей во мне переменой у него пропала тяга к жестоким побоям. Эта игра потеряла для Сомерса свою прелесть: он посчитал меня сломленной. Я вспомнила, как Дауд укрощал лошадей: он действовал лаской. Сомерс же пользовался противоположным методом, и я научилась покоряться ради своего сына.

Так что я вела спокойную, почти затворническую жизнь, находя радость в Дэвиде, однако постепенно поняла, что не смогу вечно жить на грани нервного срыва.

Незадолго до того как Дэвиду исполнилось три года, я случайно услышала о нескольких женщинах, которые регулярно проводили встречи в доме на другом конце Гарден-Рич. Они изготавливали брошюры для недавно прибывших англичанок. Содержание брошюр варьировалось от базового курса хинди, достаточного для общения со слугами, до рецептов английской и индийской кухонь и советов, как справиться с легкими недомоганиями, вызванными переменой климата. Такое занятие представляло для меня некоторый интерес: оно было связано с выпуском книг. Женщины встретили меня с распростертыми объятиями, и я начала работать над брошюрой, посвященной индийским растениям, которые обладают целебными свойствами. Страницы печатались на старинном типографском прессе, присланном из Мадраса. Мистер Эллиот, в доме которого мы проводили встречи (он был мужем одной из моих новых знакомых), работал на прессе для нас. Во время последней встречи я показала некоторым леди все то, что запомнила, работая в переплетной мастерской в Ливерпуле, и мы принялись за изготовление простых обложек из цветастой ткани и плотной писчей бумаги. Я экспериментировала с куском красного шелка, вышивая его золотыми и цветными нитками.

Эти встречи стали для меня отдушиной. Я ждала их с нетерпением и впервые за все это время почувствовала себя востребованной.

Однажды вечером я, напевая себе под нос, расчесывала волосы и думала о предстоящей завтрашней встрече. Прохладный сезон только начался, и, как обычно в это время года, настроение у всех было приподнятое. Я вдыхала свежий воздух, сидя у открытого окна, пощипывала щеки, чтобы придать им румянец, и думала о красном шелковом переплете.

Затем в комнату вошел Сомерс. Он встал возле двери, и я увидела его отражение в зеркале. Я повернулась к нему.

— Я слышал, что ты связалась с этими людьми, Линни. С этими книжниками.

Я отложила гребень в сторону.

— Думаю, брошюры приносят немалую пользу, особенно молодым новоприбывшим леди. Жаль, что у меня не было ничего подобного, когда…