Я была благодарна ей. В первые дни знакомства с опиумом я считала, что она спасла мне жизнь.

Направляясь домой в темном паланкине с задернутыми занавесками, я чувствовала, что мое тело подменили какой-то невесомой жидкостью, которая была легче воздуха. Мне казалось, что если я открою занавески, то взлечу вверх в неподвижном, пыльном воздухе Калькутты.

Но лучше всего было то, что в течение нескольких часов после визита к Мэг у меня перед глазами стояло лицо Дауда — живое и настоящее, словно портрет, спрятанный в тайном отделении медальона.

Спустя несколько недель я осознала, что с моей стороны невежливо и нечестно приходить к Мэг только затем, чтобы покурить кальян, хотя она, кажется, не возражала. Я знала — она курит его каждый день, независимо от моего присутствия.

— Мэг, — спросила я однажды, прежде чем мы закурили, — а я сама могу купить опиум?

— Конечно. В северной части Индии его выращивают на полях, принадлежащих крупным английским компаниям. Особенно в Пате. Мистер Листон ездил в Пат по делам и рассказывал об огромной фабрике, где маковый сок сушат прямо в огромных залах, а затем скатывают в шары — каждый размером с небольшую комнату. Можешь себе представить? Там также есть склад высотой в пять человеческих ростов и с полками до потолка, где хранятся тонны опиума. Б'ольшую часть затем разделывают на брикеты и в огромных количествах продают в Китай. Таким образом компания искусственно повышает дефицит опиума.

Она налила себе чаю.

— Разве твой муж ни разу не рассказывал тебе о проблемах с Китаем?

Я покачала головой. Мы с Сомерсом никогда ни о чем не разговаривали. По правде говоря, мы говорили друг с другом, только когда оказывались вместе в одной комнате с Дэвидом.

— Чтобы удовлетворить спрос англичан на китайский шелк и чай, Англии пришлось платить за них серебряными слитками. Теперь мы хотим вернуть наше серебро. Несмотря на то что Китай не желает брать наш текстиль, он жаждет нашего опиума. Артур говорил, что ежегодно в Кантон отправляется несколько сотен тонн опиума. Все на законных основаниях. В конце концов, удовольствие, полученное от опиума, ничем не отличается от удовольствия, вызванного бокалом вина, или того, что испытывают мужчины от сигары, выкуренной после обеда.

— Он продается в Калькутте или тебе приходится возить опиум из Лакхнау?

Мэг пожала плечами.

— Купить опиум здесь не труднее, чем купить чай, Линни. Я скажу своему лоточнику, чтобы он зашел к тебе, и ты сможешь договориться о необходимом тебе количестве и о времени доставки. Имей в виду, опиум довольно дорог. И нельзя расплачиваться чеками, только рупиями. Муж позволяет тебе иметь деньги на карманные расходы?

Я натянуто улыбнулась.

— У меня есть деньги.

— Отлично. Мой человек зайдет к вам в пятницу утром. Его зовут Пону. В этот день он бывает у меня, а затем я направлю его к тебе.

Пону оказался маленьким сгорбленным человечком, практически без шеи. Пальцы на его левой руке отсутствовали. Кроме опиума у него можно было купить консервированный паштет из анчоусов, французские ленты для волос и кухонную утварь. Обычно я пользовалась услугами таких торговцев, когда не хотела выходить из дому из-за жары или разразившегося ливня.

Пону прибыл ровно в десять утра, протянул мне небольшую жестяную баночку и назвал цену. Я быстро положила рупии, взятые из сейфа в комнате Сомерса, в беспалую руку торговца. Сомерс не догадывался, что мне известно о сейфе, но, конечно же, я знала о нем, так же как и том, где находится ключ. Неужели мой муж действительно был уверен, что я ни разу не заходила в его комнату, пока его не было дома? Сейф находился за фальшивой панелью в его письменном столе. Я разузнала это в первый год нашего брака, одним длинным дождливым днем, просто потому, что мне было скучно. Сомерс никогда не давал мне денег. Мне приходилось расплачиваться за все чеками, точно так же поступали и другие женщины. Чеки присылались прямо к моему мужу, так что он всегда точно знал, на что были потрачены деньги.

В сейфе Сомерс хранил документы, деловые бумаги и закрытую на ключ шкатулку. У меня не заняло много времени разыскать к ней ключ: он лежал между страницами одной из книг в комнате Сомерса. С первых месяцев замужества я понемногу брала оттуда деньги и прятала их в надежном месте в жестяном ящичке, чтобы уберечь от сырости и насекомых. Каждый раз, запуская руку в сейф, я чувствовала ту же силу, какую ощущала еще девочкой, пряча мелкие безделушки под шляпку и в ботинки, пока мужчина, тяжело дыша, поворачивался ко мне спиной, чтобы умыться или застегнуть пуговицы. Видимо, Сомерс никогда не вел учета своим сбережениям. После первой же кражи я поняла это. В противном случае мне больше никогда не удалось бы взять деньги из шкатулки: он обвинил бы в краже меня или слуг, а я не хотела, чтобы кто-то из них пострадал из-за моих проделок. Меня он наверняка бы избил и позаботился бы о том, чтобы шкатулка больше никогда не попалась мне на глаза.

Когда лоточник ушел, я дала Малти деньги и послала ее на базар за кальяном, не обращая внимания на ее озадаченный взгляд. Она вернулась с небольшим, но великолепным кальяном, блестевшим серебром, с вычеканенными на боках переплетенными драконами. Мундштук был сделан из украшенного тонкой резьбой зеленого нефрита.

Я дала себе обещание, что буду пользоваться кальяном только в крайних случаях, при очень плохом настроении. Мне удалось выполнять свое обещание ровно неделю, однако затем я стала курить все чаще и чаще. Теперь Пону заходил к нам каждую пятницу.

Из осторожности я курила кальян только тогда, когда Дэвид спал или уходил на улицу с Малти, и ни разу не притрагивалась к нему, когда Сомерс был дома. Несмотря на заверения Мэг о безопасности и распространенности волшебных черных шариков, радость, подаренная Белым Дымом, заставляла меня испытывать неловкость.

Затем я купила себе трубку — ею было проще пользоваться, чем кальяном.

24 июля 1837 года

Дорогие Шейкер и Селина,

было приятно узнать о железной дороге, проложенной из Ливерпуля в Манчестер, и о вашем новом деревенском доме в графстве Чешир. Это, должно быть, так здорово —оказаться вдалеке от ливерпульской суеты и шума и наслаждаться чистым воздухом и покоем.

Мне очень жаль, что я так давно вам не писала. Кажется, время здесь застыло. От невыносимого зноя перо скользит между пальцами.Смоченные водой татти не в силах справиться с раскаленным кузнечным горном, выдающим себя за солнце.Жара приносит с собой летаргию, с которой просто невозможно бороться.Даже думать становится трудно, что печально, так как только сильный духом может выжить в этом ужасном климате.

Жара становится все сильнее, сжигая все на своем пути, словно вода, заливающая камни.

Я чувствую себя одним из пыльных листьев на сирени, которые изо всех сил держатся за прочную ветвь тонким черешком.И как только я сдамся и упаду на дорогу, меня тут же отбросят в сторону метлой уборщика.

Дэвид растет. Он очень милый.

С любовью,

Линни

P. S.Еще я хотела что-то рассказать о свойствах и применении корицы.

Я смотрела на спящего Дэвида и тихо напевала «Нини, баба, нини» — «Спи, малыш, усни».

Он беспокойно метался во сне, золотистые волосы прилипли к лобику. Я откинула их назад, вытерла ему лицо влажной тканью и снова начала: «Нини, баба, ни…»

— Линни! Немедленно прекрати эти глупости!

Сомерс стоял, прислонившись к дверному косяку, его волосы были влажными от пота, а на рубашке спереди выступило мокрое пятно. Я встала, опустила сетку над кроватью Дэвида и кивнула мальчику с панкха, который заработал еще энергичнее.