Мы вышли из вод Хугли, и теперь наше путешествие продолжалось через дельту Ганга и огромный, изобилующий болотами лес Сандербанс, название которого, как мне сказал один из барочников, означало «прекрасный лес». Река теперь пахла иначе — землей. Время от времени, когда мы проплывали мимо невидимой деревни, ветер доносил до нас запах паленого навоза. Я продолжала выбираться на берег при каждой возможности, но однажды миссис Партридж заметила бамбуковую палку с привязанной к ней веткой, воткнутую в топкую землю.

— Ты! Ты! — завопила она, указывая пальцем на мужчину, стоявшего с шестом на носу баржи.

Он был здесь главным и умел немного говорить по-английски. Мужчина повернулся к ней, и миссис Партридж показала на бамбуковую палку.

— Что это такое?

Мужчина посмотрел на нее.

— О, леди-саиб, это просто знак.

— Какой еще знак?

— Другие люди предупреждают нас, что в этом месте тигр унес человека себе на обед, — беззаботно ответил он.

— Остановите баржу! — проревела миссис Партридж.

Я улыбнулась Фейт и закатила глаза.

— Мне жаль, леди-саиб, но мы не можем остановиться. Иначе нас ударит баржа, идущая следом за нами. Мы должны все время плыть вперед.

— Миссис Инграм! — закричала миссис Партридж, выкатив глаза. — Немедленно возвращайтесь обратно!

Ее вопль потревожил и согнал с дерева отдыхающую там большую стаю летучих мышей, которые, хлопая крыльями, устремились восвояси.

Я взяла на руки Нила, подбежала к реке и запрыгнула на баржу.

— Миссис Партридж, судя по всему, эта палка находится там уже несколько месяцев. Я уверена, что мы в безопасности, — сказала я.

— Вы больше и шагу не ступите с этой баржи, — отрезала миссис Партридж. — О чем я только думала? В Сандербансе водится королевский бенгальский тигр. Я не позволю вам стать добычей дикого зверя, пока вы находитесь под моим надзором.

— Под вашим надзором? — переспросила я.

— Миссис Инграм, — произнесла миссис Партридж, выпятив грудь, — я здесь старшая, и на мне лежит ответственность за безопасность путешествия. Вам, молодым женщинам, недавно оказавшимся в Индии, порою нелегко осознать, что поведение, привычное в Англии, здесь недопустимо. Вы останетесь на барже, о прогулках не может быть и речи. И, миссис Инграм, прикройте лицо козырьком от солнца. У вас покраснел нос.

Мы продолжали наше путешествие, направляясь вниз по извилистому Гангу. Я наблюдала, как барочники часами без устали грациозно отталкивались шестами от дна. Когда на нашем пути встречались деревни и небольшие города, река на короткое время превращалась в оживленную дорогу, по которой сновали баржи и лодки, всегда переполненные мужчинами и мальчишками. Когда селения оставались позади, мы проплывали мимо небольших заболоченных полей риса, на которых женщины в подоткнутых до бедер сари окучивали неуклюжими мотыгами каждое растение. Встречались поля побольше, с желтой горчицей и высоким, разросшимся джутом. Здесь коричневая река была совсем безлюдной. Иногда я видела заостренную голову старой черепахи или тупоносую морду магера — крокодила, следящего за нами полуприкрытыми глазами. Но б'ольшую часть времени неподвижную поверхность реки тревожили только пузырьки, испускаемые какими-то подводными созданиями, и неожиданно появляющиеся жуки-водомерки.

Фейт время от времени читала, но ни разу не достала свой альбом для зарисовок. Однажды днем, когда миссис Партридж спала в постройке в задней части лодки, а мы с Фейт сидели в креслах, моя подруга заговорила со мной:

— Линни, когда у тебя будет ребенок? Вы с Сомерсом женаты уже больше года.

Я наклонилась, чтобы почесать Нила за ухом.

— Я не знаю.

— Разве ты не ждешь этого с нетерпением?

Я подумала о детях англичан — тех, кто выжил, несмотря на трудные роды, жару и болезни. Почти все они были бледными и апатичными. Посещая уроки поло и верховой езды и учась отдавать приказы своим айям, они всегда были одеты как взрослые и носили крошечные пробковые шлемы. Как сообщила мне Мэг Листон вскоре после нашего приезда в Калькутту, в Индии не было детей старше шести лет. Я вспомнила многочисленные маленькие могилы на кладбище при церкви Святого Иоанна. Я вспомнила о моей крошке Фрэнсис, покоящейся под падубом. Я знала, что, приняв предложение Сомерса о замужестве, я тем самым лишила себя возможности еще когда-нибудь ощутить, как во мне растет ребенок.

— Линни, ты хочешь родить ребенка? — спросила Фейт, когда я не ответила.

— Полагаю, что все в руках судьбы, — ответила я, обрадовавшись тому, что за поворотом реки показалось селение и у меня появилась возможность сменить тему разговора.

В конце каждого дня, когда мы останавливались на ночь и баржи вставали на якорь, барочники выстраивались в очередь перед миссис Партридж, и она вкладывала в загрубевшие руки каждого из мужчин обещанное количество рупий. Затем они спрыгивали с плоскодонки и отправлялись на баржу к слугам, где им выдавали по деревянной чашке риса, приправленного карри, чаппати[28] и миску с фруктами. Если мы делали остановку вдали от поселений, барочники просто ложились спать на открытой палубе, отпугивая москитов с помощью дымящихся жаровен. Для нашей безопасности несколько човкидаров дежурили ночью, сменяя друг друга и не спуская глаз с нашей «флотилии». Если же мы устраивали привал недалеко от города после еды, некоторые из мужчин тихо исчезали. На следующее утро я замечала, что, несмотря на то что количество барочников оставалось неизменным, сами они, кроме главного човкидара, постоянно менялись.

Достигнув места слияния Ганга и Джамны, наши баржи направились по Джамне. Наконец мы миновали Дели. На позолоченных куполах и острых шпилях храмов и мечетей города играло солнце. До нас доносились приглушенные расстоянием звуки, знакомые мне по жизни в Калькутте: звон колоколов и монотонные напевы, выкрики и смех. Спуски к реке были заполнены стоящими и сидящими людьми, в самой реке купались и стирали одежду. Сидевший на плечах у отца ребенок помахал нам рукой. Я помахала ему в ответ. Когда город уже скрывался из виду, закатное солнце окрасило его белые здания во все оттенки желтого и оранжевого.

Река, становившаяся все более и более спокойной, наконец привела нас к маленькому селению, где баржи остановились. Здесь можно было нанять повозки и животных, а также людей, которые будут нести нас в паланкинах. Путешествие по воде заняло три недели, и теперь мы были готовы преодолеть оставшееся расстояние по суше.

Час спустя мы стояли на узкой дороге, которая, кажется, вела прямо в горы. Слуги погрузили тяжелые сундуки и ящики на повозки, запряженные неуклюжими волами.

— Садитесь в паланкины, — распорядилась миссис Партридж.

Она разместилась на набитом соломой матрасе внутри одного из одноместных паланкинов и застегнула занавески на пуговицы. Фейт последовала ее примеру. Я забралась в тот паланкин, который предназначался для меня, но не стала задергивать занавески. Как только четверо носильщиков подняли его на плечи, меня сразу же отбросило назад. Дорога вела круто в гору, и в паланкине невозможно было сидеть. Я легла на спину (рядом со мной, положив голову мне на грудь, примостился Нил) и стала смотреть на грубую каменную стену, тянущуюся вдоль дороги. Сквозь трещины в ней проросли крошечные алые цветы и лишайники, свидетельствующие о прохладе.

Возле русла пересохшего ручья носильщики затянули ритмичную монотонную песню, прерываемую их тяжелым дыханием. Прислушавшись, я с удивлением поняла, что песня была о миссис Партридж и в основном состояла из замечаний по поводу ее обширного зада и голоса, такого же пронзительного, как у гиены в течку. Интересно, насколько хорошо миссис Партридж знала хинди?

На протяжении шести дней нас поднимали вверх по крутым горным тропам. На ночь мы останавливались и устраивались на ночлег в палатках или в простых придорожных хижинах, построенных из тростника предыдущими английскими путешественниками.