В комнате Аудры поражала стерильная чистота, все вещи лежали на точно выверенных местах; на тахте — кружевная кипа накидок, на подзеркальнике — с громоподобным блеском батарея флаконов; на стенах — фотографии самой медсестры в разных позах. Дома Аудра ходила в полупрозрачной одежде белого цвета (целомудренного цвета!).

Чемодан Андрея Аудра сразу задвинула под тахту, а для его книг отвела часть подоконника; затем протянула Андрею мыло с мочалкой и попросила «как следует вымыть собаку».

Соседкой Аудры была одинокая пенсионерка; появление новых жильцов она встретила неожиданно приветливо, а после того, как Андрей починил полку на кухне — чему сам удивился, — прямо сказала:

— Наконец-то в нашей квартире появился положительный мужчина. И Гипо симпатяга, сразу видно — добрый. Мы с ним поладим, тем более, что мы одного возраста. Я буду его выгуливать.

Дог почувствовал добросердечие старухи и с первых же дней привязался к ней, но Аудры сторонился — замечая ее властный взгляд, смущался, отворачивался — никак не мог понять, в чем перед ней провинился, почему она не говорит с ним, не гладит, не пускает в комнату; от нее только и слышалось:

— Не крутись! На место! Лежать!

Каждый раз, когда Андрей с Аудрой уединялись в комнате, Гипо тихо поскуливал и, снедаемый ревностью, не мог взять в толк, почему хозяин променял их дружбу на эту строгую, резко пахнущую женщину. Гипо уже исполнилось девять лет, и, как все старые собаки, он стал обидчив — случалось, во сне всхлипывал и стонал, и тогда его снова будил окрик Аудры:

— А ну перестань! Не даешь жить спокойно!

Гипо смотрел на своего хозяина, искал у него защиты, но тот, казалось, ничего не замечал; слабохарактерный Андрей уже был в полном порабощении у Аудры и не только потакал ее капризам, но и часто считал дога виновником ее раздражительности, недовольства, раздоров между ними. А раздоры начались с первых дней — Андрей чувствовал постоянный контроль за собой: «Эту вещь не бери, еще разобьешь», «И что ты за нескладеха — все что-то задеваешь, вряд ли из тебя получится цивильный мужчина». Когда Андрей молчал, Аудра хмыкала:

— Ты как индюк, с тобой можно умереть от скуки. Такого поискать!

Стоило Андрею заговорить, Аудра закатывала глаза:

— Щекотливые нюансы! Что за глупости? Ты что, потерял верхнюю часть туловища?! Лишь бы испортить мне настроение!

У них было какое-то вымученное сожительство, случайная неустойчивая связь, которая и проявлялась только в постели. Аудре доставляло удовольствие развлекаться — устраивать сексуальные игры с начинающим, в чем-то рьяно-диковатым, в чем-то наивным, беспомощным партнером; но и в постели она давала ему понять, что он не обладает ею полностью; даже как-то сказала, что «ее душа вовсе не с ним». Но Андрей ничего этого не замечал — он испытывал сильное влечение к первой женщине в своей жизни, дотошно рассматривал все ее бигуди и шпильки, и лосьоны неясного назначения, совершенно балдел от всяких бретелек и подвязок, а на ее тело взирал как на чудо. И все время контролировал себя: за ужином старался есть тихо и немного, чтобы Аудра не подумала, что он обжора, засыпал только после нее — боялся предстать неприглядно, если вдруг захрапит. В редкие минуты, когда у Аудры было хорошее настроение, Андрей рассказывал ей что-нибудь интересное, вычитанное из книг; он всячески пытался доказать ей, что он лучше, чем она думает. Несмотря на все его старания, через месяц Аудра заговорила в повышенном тоне:

— Ты только и сидишь, уткнувшись в телевизор, да книжки почитываешь. Я валяюсь! Тебя ничем не прошибешь! Все чего-то добиваются, а ты даже нигде не подрабатываешь — не могу себе новые сапоги купить. На твой мизерный оклад только собаку кормить. Щекотливые нюансы!

Андрей выходил на кухню, растерянно смотрел в окно; к нему подходил Гипо, ложился у ног.

— Отстань! Иди на место! — зло бросал Андрей.

Пес испуганно ковылял в коридор, не в силах понять, что происходит с хозяином. От постоянных переживаний у Гипо появился склероз, несколько раз он сходил под себя.

— Что творится в квартире?! Взбеситься можно! — брезгливо морщилась Аудра и раздраженно щелкала пальцами. — Кругом вонь, шерсть! Я валяюсь, у меня уже началась аллергия! Испортили мне всю жизнь! Так больше продолжаться не может! Отведи его, пусть усыпят. Он уже совсем старый, и лучше ему не будет.

Как врач, Андрей понимал, что склероз — необратимый процесс, и, «усыпив» дога, избавит его от дальнейших мучений, но никак не мог на это решиться, и только когда Аудра, в припадке истерической дури, поставила ультиматум: «Или я, или он!», взял на работе шприц со снотворным, выпил в кафе бутылку «Солнцедара» для «храбрости» и повез Гипо за город.

Был жаркий день последнего месяца лета. Они доехали на трамвае до конечной остановки и через пустырь пошли к желтеющей роще. Дог брел медленно, тяжело дышал, тревожно посматривал на пьяного хозяина.

— Так будет лучше, Гипо, — бормотал Андрей, уговаривая больше себя, чем собаку.

На опушке Андрей остановился в раздумье — как незаметно достать шприц; Гипо совсем сник и смотрел на хозяина тускло, с немым укором; и вдруг, без всякой команды, лег на опавшие листья и отвернулся.

…В тот вечер Аудра пребывала в приподнятом настроении, даже приготовила обильный ужин, хотя прежде считала, что «на ночь вредно много есть», и довольствовалась «легким витаминным чаем». Но соседка с Андреем не разговаривала, а перед сном вызвала его на кухню и, бросив осуждающий взгляд, сказала:

— Не думала, что ты так поступишь, пойдешь у нее на поводу. А если она и друзей твоих невзлюбит, ты их тоже усыпишь?

— У меня нет друзей, — глупо буркнул Андрей.

— Ну меня, старуху прикажет усыпить. Я ведь ей тоже мешаю… Тебя накажет Бог!

С начала зимы Аудра после работы стала задерживаться, говорила — была у подруги; раза два вообще пришла под утро… Андрея душила ревность; предчувствуя измену, он встречал свою сожительницу бледный, с трясущимися губами, а она, словно издеваясь над ним, талдычила про подруг и откровенно усмехалась.

Однажды он заметил — Аудру к дому подвез какой-то мужчина, они долго разговаривали в машине, потом она обняла провожатого и впилась в его губы долгим поцелуем. Когда она вышла из машины, Андрей подскочил и, обливаясь холодным потом, заикаясь, попытался выяснить — что происходит?

— А-а! Щекотливые нюансы, — отмахнулась Аудра, а утром объявила: — Тебе лучше вернуться к себе. У меня появился достойный мужчина. Цивильный. А ты слабак. Все же первое впечатление самое точное. Я как увидела тебя, сразу поняла: ты бесхребетный, и вообще размазня. У меня потрясная интуиция — это мое оружие…

…Вернувшись в свою квартиру, Андрей расклеился окончательно и, как ни крепился, разрыдался — не из-за Аудры, ей он послал проклятие — напоследок, прежде чем уйти, назвал «волчицей, а не женщиной» — разрыдался из-за Гипо. Только теперь, в пустой квартире, он со всей полнотой ощутил потерю друга, и чувство сиротства, как ноющая рана, лишило его последних сил.

Андрей запил. За бутылкой вспомнил, как пес поддерживал, утешал его в тягостные дни, когда умерла мать, с какой радостью встречал после работы и внимательно выслушивал во время прогулок, когда он, Андрей, делился с ним своими обидами.

— Что я наделал! — Андрей бил кулаком по столу. — Больному другу особенно нужна забота, помощь, а я был зациклен на этой идиотке, совсем забыл о нем… Он прожил бы еще год или два и умер бы своей смертью… Прости меня, Гипо! Прости!

Пес снился ему по ночам — и почему-то всегда веселый, приветливый. Случалось, во сне Андрей видел коридор в квартире Аудры и одиноко лежащего Гипо, и вновь бичевал себя за небрежность к больному другу… но всегда гнал образ медсестры, ее требование усыпить собаку и все дальнейшее — пытался убедить себя, что когда проснется, Гипо будет лизать ему лицо, звать на прогулку — как когда-то, когда они жили с матерью и позднее вдвоем; Андрей цеплялся за остатки реальности, чтобы наяву не узреть трагическую развязку.