И кому она мешала, эта хромоногая старушенция Анна Ивановна? Собак своих выгуливала на рассвете, когда все еще спали, или поздно ночью, чтоб лишний раз не попадаться на глаза; телевизор включала тихо, в магазин ходила раз в два дня и по пути ни с кем не судачила, никого не осуждала, только раскланивалась с благожелательной улыбкой. Сдаст бутылки из-под кефира, купит собакам кости, кошкам — дешевой рыбы и ковыляет, опираясь на палку, к дому. С пенсии Анна Ивановна исправно платила квартплату и содержала свою крохотную квартирку в чистоте, несмотря на то, что имела семь кошек и три собаки.

И кому мешали ее животные, беспородные тихие существа, которых она подобрала на улице? Ну иногда затевали возню котята или играл с палкой старый пес Руслан, или гавкнет Алиса, заслышав на улице крики мальчишек. Но остальные-то кошки целыми днями мирно дремали на шкафу и тахте, а кобелек инвалид Трезор и вовсе редко вставал.

Жила Анна Ивановна одиноко, никому не досаждала, ни в чью жизнь не вмешивалась. По вечерам разговаривала со своими питомцами, рассказывала им про железнодорожный полустанок под Смоленском, где прошло ее детство.

…Там были синие ларьки, горячая дорожная пыль, цветущая вода, светящиеся гнилушки и одуванчики, похожие на стеклянные шарики.

Рассказывала, как подростком упала с ясеня, сломала ногу, долго лежала в больнице.

…Потом в девичестве стеснялась хромоты, даже редко выходила на улицу… И надо же, полюбила женатого… мастера ремонтных путей… С первого свиданья вернулась ночью. Вошла в дом на цыпочках, а наутро мать оттаскала за косу… Родила от мастера сына, и от позора и стыда мать выгнала из дома, но потом сжалилась… Ждала, ждала мастера, но этот жестокий человек ни разу не навестил ее, не принес ни одного подарка и еще всем говорил: «Пусть скажет спасибо, что имеет от меня сына».

Анна Ивановна вспоминала войну и эвакуацию в Казахстан.

…Поселок с битым кирпичом и чахлыми колючими кустами, фанерный сарай-общежитие, пожарную бочку и ящик с песком, змей-медянок, колонии термитов, продуктовые карточки, скудные пайки, жмых и чечевичные похлебки.

Вспоминала номерной завод, промасленные станки, за которыми стояли по четырнадцать часов, и отзывчивых напарниц, которые помогали ей с сыном чем могли.

…А после войны приехала в Смоленск. Перебивалась случайными заработками, скиталась с сыном по квартирам, пока не устроилась на москательную фабрику и не получила комнату… Первый этаж старого дома, облупившаяся штукатурка, засаленные обои, дощатый пол, по которому сновали мыши, но зато свой угол, своя крыша над головой… Сын пошел в школу; смышленый мальчуган сразу выделился среди сверстников, учителя все время хвалили его… Фантазия у него была редкая: в каждом полене видел Буратино, в лужах искал водяного. «Будет ученым, не иначе», — говорили соседи.

…А как он заботился о ней, матери!.. После семилетки пошел на завод и с первой получки купил новое верблюжье одеяло. «Тебе, мама, — сказал, — чтоб зимой не мерзла»… А через год купил старенький телевизор. Вот он стоит, прикрытый кружевной накидкой, подарок сына, память о нем.

Анна Ивановна постоянно его протирает, смотрит свою любимую передачу «В мире животных», кинофильмы, театральные постановки. Другие передачи не смотрит — там все врут.

…А потом сына призвали в армию. Когда же его призвали? Ну как же! В тот день еще шел дождь и в трамвае по запотевшим стеклам текли струйки. А вечером у фонаря, точно мошкара, закружил рой снежинок; за ночь еще выпал снег — и по комнате разлилась светлая тишина. Тоскливо стало в комнате без сына.

…За зиму сын прислал всего одно письмо. А весной… Будь проклята эта весна! Ее, мать, вызвали в военкомат и сообщили, что сын «погиб при исполнении служебных обязанностей». Еле дошла до дома, заперлась в ванной, открыла газовую колонку, хотела отравиться, да соседи спасли. «Каких обязанностей?! — рыдала. — Ведь война давно кончилась?!» «Наши воюют и в других странах, только об этом в газетах не пишут», — сказали соседи, но матери трудно в это поверить… До сих пор ждет сына.

…А что было потом, как дальше было?! Ничего особенного! Так и бежали годы. День уходил во тьму, утром наступал снова, весну сменяло лето… то осень, то зима. Так и жила с незатухающей болью о сыне. Волосы поседели, зрение ухудшилось, все чаще болела нога, покалывало сердце. С трудом доработала до пенсии. Вроде бы прожила жизнь, а ничего особенного не видела. Вот все, что вспомнилось, можно рассказать за один вечер… И семьи не было… Одна радость — собачки да кошки… Смешно, но в душе так и осталась ребенком. Вон те взрослые, которые даже помоложе, у них какие-то серьезные дела, тайны, а у нее все просто, как на ладони…

Как-то по пути с работы Анна Ивановна увидела сбитую машиной собачонку.

…И какие люди бессердечные! Идут мимо. Собачка воет, просит о помощи, а у людей ни жалости нет, ни сострадания.

…Принесла собачку домой, выходила, назвала Трезором… Ходить ему, правда, трудно. Лапы болят, как моя нога. Калеки мы с ним… Но и у него есть свои радости. Печенье любит, передачу «В мире животных»… В той передаче — трудно поверить! — однажды показали другие страны, где заботятся о животных, строят приюты. Там даже есть законы об охране бездомных животных. Не то что у нас. Наши собаколовы ведь каждую неделю приезжают, вылавливают несчастных собачек и кошек на шапки… До чего же жестокие люди!

«Хм, другие страны! — усмехались соседи. — Да там по безработице людям платят больше, чем мы получаем на работе. А уж пенсия ваша — просто подачка, чтоб не умереть с голоду… Вот вы имеете стаж сорок лет, мать-одиночка, вырастила сына, а получаете пятьдесят рублей. А там пенсионеры получают в десять раз больше». В это трудно поверить.

…Те соседи были хорошие, душевные люди — Петр Кириллович, инженер, и его жена Елена Владимировна, бухгалтер. На Трезора не шикали, подкармливали… Жили мы в стесненных условиях, но дружно. А когда дом подписали на снос и нам дали по квартире, все изменилось… Я-то, старая перечница, не могла нарадоваться на квартиру… Тоже первый этаж, вон липа заглядывает в окно. Когда цветет, медом пахнет. Бабочки над ней вьются, залетают прямо в комнату, летают по комнате, кошки за ними гоняются.

…А грабителей мне чего бояться? У меня тащить нечего. Только разве ж телевизор, подарок сына… Квартира хорошая, слов нет. Горячая вода есть. Но какое счастье, если вокруг такие бессердечные люди?! Животных не любят… Ну взяла я кошку с котятами — окотилась в нашем подвале. Такая пушистая Мурка, белое пятно на груди и белые чулки. Да вот же она, на тахте дремлет.

…Потом дети привели Алису, по помойкам шастала. Куда же, говорю, ее взять? У меня своих хватает. А самой жалко. Ну и оставила, отмыла, накормила. Вот она, наша красавица, умница… Когда я болела, Алиса ведь меня поставила на ноги. Да-а, все подходила, вылизывала, звала гулять. Так понемногу и расходилась, отпустила болезнь.

…А Руслана… Руслана выкупила за пять рублей у собаколовов… Уже на живодерню его повели, да я упросила, отдали за пять рублей. С той поры все мне руки лижет и норовит в лицо поцеловать… А какой игрун!.. Животные показывают нам, людям, какими мы должны быть…

Тихо жила Анна Ивановна, никому не мешала, пересказывала животным свою несложившуюся жизнь, смотрела телевизор, перечитывала письмо сына, смахивала слезы, раз в месяц ходила в кинотеатр и на обратном пути брала книги в районной библиотеке. Тихо жила — радовалась и горевала в своем кошачье-собачьем мирке. Но нет предела людской зависти и злобе; так и преследуют они тех, кто живет не как все.

«Развела псарню!» — ворчали одни соседи. «Полоумная старуха, ей пора в богадельню!» — свербили другие, а третьи писали заявления в милицию: «Нет житья от всяких заразных животных».

…Серые, желчные люди! Где им было понять доброе сердце Анны Ивановны! Они простаивали в очередях за гречкой и сахаром, озабоченно сообщали, где что «выкинули»; отупенье — было их отличительной чертой, отупенье от вечных забот о вещах и продуктах. Они ползали по своим квартирам, все распихивали, отдувались… Им не мешали драки у пивного ларька, пьяная ругань дворника и визгливый голос его жены, не мешал мат доминошников во дворе — то было свое, обыденное, почти родное, а вот Анна Ивановна явно строила из себя неизвестно кого.