— Поспорю! — выкрикнул парень в очках. — Как раз первые открытия, первые увлечения самые ценные и стойкие. И первые впечатления о человеке самые верные.

Я тяжело вздохнул. Беззаботное плавание, каким представлялась беседа, превращалось в мучительную болтанку среди коварных волн, но я все-таки выбрался на спокойную воду.

— Так-то оно так, но все же только с годами складываются четкие взгляды, убеждения…

— Талант надо поддерживать или нет? — спросил кто-то.

— Да редко у каких талантов тепличные условия. Многие с трудом пробиваются, — изрек я банальность, и добавил: — Куинджи два раза не принимали в академию, Ван Гог за всю жизнь продал одну картину…

Потом, вспомнив как Снегур натаскивал меня, слово в слово скопировал его изречения:

— Где, когда таланту сразу везло? Но в борьбе за свое «я» закаляется дух. Талантливый и в неудачах черпает материал для работы… Было бы что-нибудь в голове, а работать в любых условиях можно. Главное, не унывать, — с улыбкой, как и подобает всезнающему морскому волку, вещал я. — Наши вечные враги — унынье и скука, — выпятив грудь, я пропел: «Жил отважный капитан…».

Но аудитория не оценила моей морской души и протестующе завизжала, послышались реплики:

— Забавный пират! Хохмач! Пудрит нам мозги!..

Несмотря ни на что, я достаточно уверенно вел корабль к цели, и погода была как по заказу. Лицо обдувал легкий бриз. Но внезапно на горизонте сгустились тучи.

— У меня вопрос, — руку подняла сидящая в царственной позе блондинка, холодная красавица. — А как вы относитесь к этой, как ее? К любви?

Студенты зашумели, вокруг потемнело, налетел шквальный ветер. Я привстал и усмехнулся, изображая многоопытного скитальца морей, отмеченного блеском былых побед.

— Замечательно отношусь!

— А что такое счастье? — пискнула рыжая девица.

— Вы женаты? — выпалил кто-то.

— Был. Так что в отношении семейной жизни могу открыть бюро полезных советов, — я еще пытался шутить, но корабль уже попал в десятибалльную передрягу, и палуба под ногами ходила ходуном.

— Не увиливайте от ответа! — воспламенилась рыжая девица.

Еле сохраняя равновесие от качки, я пробормотал:

— Счастье в том, чтобы делать свое дело. Ну и, как говорили древние, посадить дерево, построить дом, воспитать ребенка…

— И это называется счастьем?

— Пожалуй, — не слыша своих слов от грохота, буркнул я. — Ведь, если знаешь, чего хочешь и идешь к цели. Это тоже счастье. Сам путь…

Я бестолково выдавливал слова, чувствуя, что обшивка корабля трещит по всем швам.

— Ну и счастье встретить своего человека, единомышленника, друга… настоящего друга, — я бормотал бессвязно — корабль дал течь и, получив крен, беспомощно рыскал среди пенистой, вздымающейся массы.

Парень в очках махнул рукой.

— Вот я не совсем ясно представляю свои желания и планы, но точно знаю, чего не хочу.

— Хочется побывать за границей, — пропела соседка парня.

— Еще побываете, — я попытался изобразить широкую капитанскую улыбку. — Но все мы и без путешествий так или иначе причастны ко всему, что происходит в мире. Как сказал немецкий поэт: «Трещина, которая раздирает весь мир, проходит через твое сердце».

Я уже почти выровнял корабль, как вдруг рядом пронесся смерч, обрушив на палубу лавину воды; судно губительно завалилось набок.

— Так что вообще такое любовь? — послышался девичий голос. — Есть она или есть только секс и привязанность?

— Приходи вечером, объясню! — громко объявил какой-то парень.

— Какая такая любовь?! О чем ты?! Сказанула тоже! — поднялся невероятный шум — моя команда взбунтовалась, я завел корабль черт-те куда.

— Любовь есть бесспорно! — стараясь перекричать гвалт, бросил я, но мои матросы уже прыгали в шлюпки, покидая тонущее судно. Вслед за ними и я нырнул в пучину, а вынырнув, стал озираться в поисках своей посудины, но она уже ушла на дно.

— Есть настоящая любовь, — захлебываясь, бормотал я. — Недавно встретил одного приятеля. Они с женой сильно любят друг друга, хотя прожили вместе уже одиннадцать лет. «Счастливчик ты», — говорю. А он мне: «Так это мы друг друга сделали, построили наши отношения, лепили друг друга, как скульпторы. А вначале все было сложно, несколько раз даже порывались разводиться».

Меня уже не слушали — я произносил слова в свирепое морское пространство. Покинутый, опозоренный, я плыл в волнах, но спасительного берега не видел.

— Теоретик! Слабая база! — крикнул кто-то со шлюпки и до меня донесся насмешливый хохот.

— Я практик. Бывалый капитан… И скажу вот что: неверно, что любовь бывает только раз. Бывает и вторая, и третья любовь… И они не менее достойны первой… Даже более… Поскольку с годами повышается избирательность, так я думаю. Ну, хватит об этом, совсем разболтался. Последнее время я что-то стал страшным болтуном… Дайте передохнуть, доплыть до суши…

— Крепче всего запирают свои души те, у кого в них ничего нет. Это, кажется, изречение Виконта де Лилля, — внезапно сказала темноволосая девушка с бледным лицом.

До этого она молча сидела у окна и не спускала с меня благожелательного взгляда. Я посмотрел в ее сторону и увидел залитую ярким солнцем безмятежно-спокойную полосу земли.

— Спасибо за поддержку, — только и смог пробормотать, подплывая к берегу.

В этот момент в других аудиториях закончились занятия, в коридоре захлопали двери, послышался топот. Мои слушатели вскочили с мест, но тут же потребовали, чтобы после перерыва я продолжил «лекцию», поскольку у них по расписанию еще один свободный час, а со мной «клево сачковать».

— Хорошо, — согласился я, почувствовав под ногами твердую почву. — Конечно, на вашей стороне абсолютный численный перевес, но ладно… только где у вас буфет? Нужно выпить кофе, а то так наглотался воды, что голова кружится.

Окруженный студентами, пошатываясь, я направился в буфет, но меня вдруг вызвали в деканат. Кто-то донес, что я читаю «безнравственную лекцию», и декан, хмуро оглядев меня, пообещал сообщить о моей «безответственности» в дирекцию театра.

Это была моя первая и последняя лекция, бесславное, изнурительное плавание.

Через несколько дней, выходя из театра, я заметил темноволосую девушку с бледным лицом; она стояла, прижавшись к водостоку, и настороженно смотрела на меня.

— Здравствуйте! — не услышал, а догадался я по ее шевелящимся губам.

Я подошел, поздоровался и сразу узнал свою спасительницу, девушку, которая сидела в аудитории у окна и сказала мне, тонущему, ободряющие слова.

— Ты кого-нибудь ждешь?

— Да. Вас, — она серьезно посмотрела мне прямо в глаза, и до меня все дошло.

Я вспомнил ее тревожный взгляд во время лекции, вспомнил, как она нервничала, когда меня атаковали вопросами ее сокурсники, как протянула руку помощи. «Она влюбилась, — мелькнуло в голове. — И решила признаться».

— Ты хочешь еще задать мне парочку вопросов? — я неуклюже попытался пошутить.

— Нет. Я к вам с просьбой. Вы сказали, что наш преподаватель ваш друг. Пригласите меня как-нибудь к нему в гости… Мне наскучила роль студентки-отличницы, пусть он увидит во мне женщину…

После театров я окунулся в потрясающий мир художников юмористов, клан неиссякаемых выдумщиков и едких насмешников. Этот клан можно представить в виде облака с электрическим полем юмора, попадая в которое, невольно трясешься от смеха. Назывался клан: журнал «Веселые картинки», а возглавлял его бородач с едкой ухмылкой — Виталий Стацинский, который рисовал «штампами», имел неважнецкий характер, но был пробивным организатором.

Говорят, юмористы в жизни — серьезные, даже мрачные люди. Чепуха! Ответственно заявляю: юмористы, которых я знал, были приветливыми и компанейскими людьми. Стараясь не обижать других художников, скажу — находиться в кругу юмористов — праздник.

Юмористы все разные по характерам, и для одних юмор — естественное состояние духа, показатель крепкого здоровья. Ну такими они родились — со склонностью подмечать всякие нелепости. Разумеется, глядя на эти нелепости, мы догадываемся, как должно быть, как будет замечательно без этих нелепостей. Для других юмор — стремление скрасить нашу жизнь, показать, что она состоит не только из проблем и борьбы. Для третьих — своего рода защита от незащищенности. Такие художники слишком близко все принимают к сердцу, и юмор для них — некое прикрытие своей ранимости.