Да, проблема. Эдьке хотелось съязвить по поводу дня молчания, однако не стал этого делать: не та обстановка. Дело действительно припахивало дымом: ночь на носу и избушка вот она, а там и дровишки, и ночлег в божеских условиях, и ужин как надо. Да вот проклятый «ручеек» мешает — сорок, а то и пятьдесят метров беснующейся воды.

— Жилье далеко?

Котенок махнул рукой, — дескать, по делу говори, а не о каких-то несбыточных идеях, потом глянул на Эдьку:

— За ручьем верстах в десяти лесопункт был. Года два там не приходилось бывать, может, еще на месте? Они сплавом занимались. Рубили, а потом гнали дерево по реке. А кроме них, никого… До экспедиции теперь. Тут верст двадцать шесть напрямки.

Помолчали, и вдруг Котенок взялся за рычаги:

— Ну что, попробуем? А? Ночь неохота торчать здесь. Вот прицеп бы не занесло.

— Оставь его здесь… Завтра, в случае чего, заберем.

— Начальник душу вывернет. А-а-а, черт с ним. Ну-ка помоги.

Они дружно отцепили тележку, Котенок притащил две коряги, подложил под колеса.

— Пропадай моя телега, все четыре колеса! — закричал он, словно подбадривал себя, и рванул трактор в воду. Правда, на самой кромке берега вдруг ударило по тормозам, да так, что машина осела набок от неожиданного рывка, и сказал Эдьке озабоченным голосом:

— Слухай меня… Ежли что, барахло не бери. Никуда не денется. Ты давай сумку мою потроши… Колбасу за пазуху, сухари тоже. Спички в шапку и завяжи снизу. А главное — ракетницу с патронами не забудь. Патроны бы тоже сохранить. Десяток красных возьми. Вот тут, в мешочке. Гляди на ободок. Вот так. Ежли в воду попадем, норови на ноги стать. Собьет коли — конец сразу. Не встанешь. Понял меня?

— Понял, — сказал Эдька и удивился тому, что голос у него совершенно незнакомый, чужой, будто слово это произнес не он, а кто-то еще, произнес неуверенно и робко, почти с дрожью.

А пальцы судорожно шарили в мешочке с ракетами и укладывали их в карман, а правой рукой он почему-то пытался открыть дверцу, и ему страшно было стыдно за этот жест перед Котенком, который запихивал в карманы куски колбасы, на ходу ломая ее.

Приборы на щитке мерцали в наступившей темноте, а лучи света от фар упирались в стремительные спирали струй. Эдьке казалось, что грохот воды стал еще более громким и угрожающим, будто поток, сотрясая тихую тайгу, грозился всем, кто решится встать на его пути.

— Может, тут заночуем? — спросил Эдька.

— Попробуем проскочить.

Трактор тяжело плюхнулся в воду и сразу же Котенок судорожно задвигал рычагами. Вода ворвалась в кабину, и Эдька почувствовал ее стремительное движение. Многотонная тяжесть машины пока что ломила силу, набросившуюся на нее, однако движение вперед было таким медленным, что казалось, металл не выдержит этого напора, порвется — и тогда… Котенок рвал рычаги и кричал что-то яростное и злое, а лучи фар плясали по бурунам впереди, и эти буруны были уже чуть наискосок, и Эдька телом своим чувствовал, как металл гусениц скрежещет о полированное каменное дно, и сейчас он совершенно ясно представлял себе, что эти тяжелые удары в борта кабины не волны наносят, а камни и коряги, что гусеницам невозможно зацепиться за гладкое дно и что трактор держится на месте только силой своей тяжести, а при движении его сбивает в сторону. И он закричал об этом Котенку, но тот видел впереди только пенные взрывы и ничего не слышал в этом всесокрушающем реве, и Эдька замолк, потому что сам понял: Макар удерживает машину влево. Молнией промелькнула мысль, что вовремя они избавились от прицепа, что если б не додумались, то было бы намного хуже. Теперь свет фар доставал уже до противоположного берега и высвечивал пологий глинистый скат со старой тракторной колеей. И рядом, совсем рядом уже был спасительный лес на той стороне, а чуть поодаль от него избушка. Там тепло и сухо.

Эдька потерял счет времени. Ему казалось, что уже давно врывается в кабину вода, и трудно представить себе мир без этого грохота. И кричащий голос Котенка, еле пробивающийся сквозь него.

Теперь буруны колотились совсем рядом. Удары камней сотрясают трактор. Вошли в стремнину, в центр потока. Машина раскачивается из стороны в сторону, но ползет вперед. Еще бы пару минут продержаться — и там уже все. Фары считают стволы деревьев, дрожат световые отблески на нижних ветвях.

Сколько времени прошло? Минуты. А Эдькина рука уже устала сжимать ракетницу. Он держит ее все время на весу.

Перевалили за середину. Вроде поменьше грохот камней. Сколько вмятин сейчас на корпусе трактора. Ну держись, родимый. Будто к живому обращается сейчас к нему Эдька. А вода уже до голенища сапог добралась. Только бы мотор работал.

Пальцы правой руки Макара лучше всего видит Эдька. Побелели от напряжения. Сейчас в этой руке почти все. И в моторе. Трактор сшибает буруны и неуклонно сползает вправо. А до берега — десяток метров. Только десяток. Ну, может, чуток больше. Но близко, очень близко. Рвануть бы сейчас на скорости, чтобы вылететь на берег, чтоб осталась позади вся эта чертова свистопляска.

Теперь все Эдькино внимание на узкой полосе воды, остающейся между трактором и берегом. Как медленно она уменьшается. Ему кажется, что стал слышнее рокот мотора, он звучит как одобрение, как голос дружеской поддержки. Ну, еще, еще совсем немного…

И мир переворачивается, становится на дыбы. Эдьку бросает в сторону, прямо на дверцу кабины. На него наваливается Макар и больно бьет коленкой в бок. Вода взлетает к животу, и Эдька беспомощно пытается выбраться из нее. Котенок тяжело висит на нем и мешает, Эдька кричит, но голоса своего не слышит. Наконец находится упор для ноги. Теперь можно попытаться подняться. В бледном свете приборов Эдька видит окровавленное лицо Макара, вздрагивающие веки открытых глаз. Трактор развернуло задом к течению, а мотор нырнул в воду, и сейчас машина застыла, накренившись вправо, и волны бесятся у самого стекла кабины. Фары погасли: видимо, лопнули лампочки.

— Макар! Макар! — кричал Эдька, тяжело разворачивая мягкое податливое тело Котенка.

И, будто услышав его голос, Макар открыл рот, его взгляд стал осмысленнее, рукой он попытался добраться до лица. Медленно, с помощью Эдьки, распрямился. С минуту глядел прямо перед собой, потом зашевелил губами.

— Что? Не слышу!

Эдька видел, что Котенок что-то говорит, неторопливо и трудно. Он с трудом отпустил рычаг, мешавший Макару, и тот стал открывать свою дверцу. Это было трудно, потому что теперь через ее стекло можно было рассматривать небо, но это был единственный выход. Скользя сапогами по мокрым стенам кабины, Котенок открыл дверцу и полез наружу. Эдька рванулся следом.

Левая гусеница трактора была наполовину свободна от воды. Берег темнел совсем рядом, и Котенок стоял, раскачиваясь, видимо примеряясь прыгать в воду. Эдька стал рядом, и Макар, повернув к нему залитое кровью лицо, прохрипел:

— Гляди… Собьет…

Эдька держал резиновый мешочек с ракетами. Те, что были за пазухой, наверняка намокли. Только бы эти сохранить. Ракетницу сунул за пазуху: не в ней дело.

— Собьет… Слышь, собьет!

Макар, видно, теряет последние силы. Только бы удержался наверху. Трактор трясет как в лихорадке.

Эдька прикрыл глаза, прежде чем шагнуть вниз. Он ожидал, что здесь мелко, потому что гусеница была почти вся открыта от воды. Провалился по пояс. Его крутануло на месте, понесло мимо трактора, и он едва зацепился за траки. Выпрямился. Макар был теперь чуть в стороне, и надо опять идти к нему. Цепляясь за гусеницы, добрался.

— Ну, давай!

Котенок сполз вниз. Он вцепился пальцами в плечо Эдьки, и они медленно пошли к берегу. Эдька принимал на себя волну, а Макар упирался со своей стороны, чтобы поддержать его. Так они и выбрались на берег. Эдька уже не мог и хотел опуститься прямо на прибрежную гальку, но Котенок сипло кричал:

— В избу… В избу, мать твою в дивизию… Сдохнем… слышишь.

Он первый, спотыкаясь и припадая на левую ногу, тяжело побежал к домику. Эдька догнал его уже у самой двери, когда Макар пытался отвалить от входа длинную кривую жердь. Навалился на нее вместе с ним. Зашли.