— Лиза… Быстровых я.
Удивительно милая привычка в этом селе: называть фамилии вместе с именем. Будто человек безоглядно предлагает тебе дружбу. Он верит в то, что знакомство не останется просто знакомством.
Так вот какая это Лиза! Эдька шепнул на ухо Игнату:
— А ты женись, брат… Смотри, дождешься. Таких отбивают в два счета.
Игнат засмеялся, и в этом смехе Эдька прочел и твердую уверенность, и гордость за то, что его подруга у всех на виду и даже гость отметил ее красоту.
А франт в кримплене, но уже без сигареты, вывернулся откуда-то из-за спины танцующих и кинулся, именно кинулся, к Катюше. И не успел Эдька сообразить, что же происходит, как Катюша уже танцевала с ним что-то ритмовое, и франт противно дрыгал ногами, показывая свои навыки в танцевальном деле, и что-то нашептывал партнерше. Эдьке неудобно было спрашивать у Игната, что это за фрукт, поэтому он просто заговорил о здании клуба, срубленном из дерева. Кажется, говорил, что не видел нигде чего-либо подобного. И Игнат начал рассказывать, что в селе живут десятка два мастеров по дереву, да таких, что поискать в других местах. Один дед Анфим чего стоит. И показал в качестве примера на тощего длинного старика в пимах, сидевшего у самой двери и с любопытством разглядывавшего танцующих.
— Вот это — дед Макея… Тоже мастер первейший. С топором что хошь смастерит, хоть игрушку, хоть баню. И гвоздей не надобно.
И тут подошла Катюша, а франт, раскланявшись с ней, уселся поблизости, кося в ее сторону хищным взглядом. Видно было, что обращение с прекрасным полом ему не в диковинку и вот теперь он уже гостью присмотрел. И Эдька подумал, что умей он драться и будь фигурой покрупнее, дал бы пару раз по красивой его физиономии, чтобы знал хотя бы приличия. И горько улыбнулся про себя: стоило ли ехать столько, чтобы привезти этому наглому красавцу девушку, а самому остаться с носом?
Игнат пошел танцевать с Лизой, а франт опять сделал стойку около Катюши. И снова Эдька сидел один, разглядывая все вокруг и стараясь придать лицу выражение беззаботности и веселья. Зачем ему нужно, чтобы все видели, что он огорчен и расстроен? Что ж, теперь он знает настоящую цену Катюше. Пусть. Он сделает вид, что ничего не произошло, но это конец. Кокетка несчастная. Забыла про все на свете. А еще неизвестно, как закончится эта история. Коленьков не простит ему самовольства. Значит, скоро придется расставаться. А она даже не подумает, что это ради нее. Вот так, дорогой. Сколько раз тебе говорили в институте расхожие мальчики, что женщина — это существо коварное и ненадежное. Не верил им, потому что знал их умственные способности. А выходит, правы были эти самые профессионалы совратители…
Он встал и пошел к выходу. Фильм уже начался, и из зала доносились громкие голоса героев. На крыльце стоял давешний старичок и тянул цигарку. Эдька стал рядом, припоминая, как Игнат называл старика. Потом вспомнил: дед Макея.
— Вечер добрый, дедушка Максим.
— А? — старик круто повернулся, разглядывая Эдьку — Здорово… Чьих ты будешь, паря? Вроде не знаю тебя.
— Я проездом… Мы из экспедиции здесь… Вон там, за лесом, на косе.
— Так-так… — старик цепко приглядывался к нему. — Знаю косу… Это не твои там пуляют?
Эдька глянул поверх черной полоски тайги и увидел разноцветный букет огней. Они взлетали и одновременно и поодиночке и высвечивали небо в самые фантастические цветы. Если бы Эдька сразу не понял, что это значит, он бы стоял и смотрел на эту несказанную красоту, но уж он-то понял: в лагере тревога. Коленьков сидит около рации и докладывает в экспедицию о том, что пропало двое людей, и Рукавицын выговаривает ему. А все остальные стоят сейчас с ракетницами у воды и стреляют вверх, надеясь, что он, если попал в беду, увидит сигнал и поймет, куда двигаться. И теть Лида плачет, разряжая ракетницу в небо, и клянет тот день, когда согласилась взять его с собой. И от всех этих мыслей стало ему неимоверно тяжело и сразу же обида на Катюшу показалась ему мелкой и смешной.
— Мои, — выдохнул он и вдруг спросил деда: — Мне бы Ивана Лукича повидать, председателя вашего.
— А вон изба… — мирно сказал дед, — туда и беги. На месте он… Окно светит.
Спотыкаясь, Эдька помчался к указанному дому. На стене большая вывеска, на ней слово: «Правление». Дом недавний, срубленный крепко и надежно. В сенях пахнет сосной. Через приемную пробежал, а не прошел. За столом в кабинете — крепкий мужик лет пятидесяти. На лбу очки. Сбоку — счеты. Перекладывая одну или две костяшки, сокрушенно кивает головой и малюет в толстом блокноте цифру. А на краю стола блюдце с целой горой окурков. Эх, на него бы сейчас пожарного инспектора.
— Здравствуйте! Я к вам, Иван Лукич…
Председатель глядел на него с любопытством. Даже счеты не отодвинул в сторону, только задержал на краю стола могучую короткопалую руку, которую двигал к костяшкам:
— Ну?.. Слушаю тебя.
Сбиваясь, Эдька рассказал ему обо всем. Иван Лукич слушал молча, не перебивая. Закурил. Над его лобастой головой, почти полысевшей и прикрытой на макушке длинными редкими прядями, зачесанными набок, медленно поплыли мятые дымные кольца. Выслушав рассказ, подумал чуток, поднял на Эдьку насмешливые глаза:
— Боишься?
— Да нет… Беспокоятся они.
— Ага… Ладно, позвоню в район. Оттуда они с твоим Коленьковым через экспедицию свяжутся. — И, выждав паузу, вдруг мотнул головой: — Ишь ты, на танцы… Через прорву… Ну, хва-ат. С ночлегом-то устроился? Ты что, на ночь глядя ехать собрался? Не дури. Раз пронесло, в другой может не выйти. Ночуй у Игната. У них места вдосталь.
В клуб идти не хотелось. Сел на лавке чуть поодаль от него, так, чтобы видно было, как полыхает над тайгой разноцветный фейерверк.
Представить, что сейчас происходит в лагере, не составляло для него никакого труда. У Коленькова глаза бешеные. Рычит на всех. Савва охает, сидя возле кухни, курит цигарку и повторяет раз за разом: «Нешто можно так? А?» Теть Лида зареванная ходит, а может, ругается с Коленьковым, который конечно же свирепо требует Эдькиного скальпа. Тетя Надя плачет, потому что на нее наверняка обрушился весь коленьковский гнев: только она была в лагере, когда уезжал Эдька с Катюшей. Теперь уж Коленьков Рукавицыну все в самом лучшем виде опишет. С деталями.
Кончился фильм, а танцы все шли. Эдьке даже горько на душе было оттого, что вот около часа он отсутствует, а Катюша даже не заметила этого. Хоть бы на крыльцо вышла. Счастлива безмерно. А он — пошлый дурак. Все верит в возвышенные материи. А в жизни все так просто. Кримпленовый красавец небось уже к уговорам перешел? Вот так, товарищ Рокотов. Наивчик вы. А перед Коленьковым будете отвечать по всей строгости.
И вдруг трассы ракет исчезли. Сразу пропали во тьме очертания тайги на горизонте. Все в мире стало однотонным. Эдька подождал минуту, другую… Ракеты не взлетали. Значит, Коленьков получил сообщение из экспедиции. Теперь они хоть спать лягут спокойно. А завтра он тихо, не торопясь, двинет через гать.
Встал, пошел на крыльцо. Нет, ему просто интересно: что же там происходит в зале? Только глянет, и все. Даже постарается им на глаза не попадаться. Все они, женщины, такие. Напрасно среди них искать другую.
А в холле прямо натолкнулся на Игната, Лизу, Катюшу и кримпленового молодца. У Катюши лицо встревоженное. А красавец около нее копытом бьет. Вот бывают же такие неприятные ребята. Все вроде у него как у человека, а в лице что-то от наглости прирожденной.
Ага… изволили беспокоиться? А на крыльцо выйти не решились? Так сказать, беспокойство в тепле. Чтоб без насморка впоследствии?
— Ну вот, — сказал Игнат, — я ж тебе говорил, Катерина, что он к машине ходил. Что за шофер, если он час без своей тачки выдержит?
Катюша кинулась к нему. Взяла под руку:
— Ой, Эдик… Если б ты знал, как здесь было хорошо…
— Догадываюсь, — угрюмо сказал Эдька и глянул на кримпленового.
Тот вразвалку подошел:
— Знакомиться давай… Корнеев Леонид… Ты извиняй, я тут с Катериной малость поплясал. А ты, видать, парень ничего… Через прорву пойти не побоялся. Куришь?
