Нельва засмеялась, и на ее круглых щеках показались ямочки. Черные как смоль волосы были причесаны по-русски, клубком на затылке. Вообще она старалась придать себе вид русской женщины. Ее в колхозе считали активисткой, хорошей общественницей.

Глядя на мужа. Нельва сказала:

— Помнишь, в прошлом году я нечаянно наступила на капкан? Ты его выбросить хотел, говорил: «Опоганила, теперь ни один зверь не попадет в него». А когда все же поставил — лису добыл. Да и можно ли ради такого дня считаться с каким-то поверьем? Подумай, голова седеющая!

Омра, усаживаясь за стол, вздохнул, проворчал:

— Учит, как будто я сам не понимаю. Но вот дальше-то как буду промышлять?

Афанасий Медведев, высокий блондин с веселыми голубыми глазами, сидел перед лампой «молнией» и подготовлял сводку для заготовительного отдела рыбкоопа. Чтобы не поддаться дремоте, он часто потирал виски, облокотясь обеими руками о широкий стол со стопками квитанций и ведомостей по приемке пушнины. Он не спал уже больше двух суток. Дверь заготпункта почти не закрывалась. Был конец срока взятых обязательств, и Медведев круглые сутки принимал пушнину.

На стене между висящими сплошь пышными шкурками песцов, лисиц, волков, выдр, горностаев и росомах мягко тикали часы-ходики, показывая шесть часов. Ровно через сутки начнутся выборы.

Афанасий Медведев готовил рапорт об успехах охотников тундры. Сводка уже была почти готова, но отправку ее задержала пустая графа против фамилии Няруя Омры. Он один не выполнил своего обязательства, и у Медведева не поднималась рука заполнить графу: Омра Няруй — один из лучших охотников. Не может быть, чтобы Омра удовлетворился достигнутым, не выполнив полностью своего слова. Медведев слышал — Няруй в пургу ушел на охоту. Неужели с ним случилось несчастье?

Заготовитель нетерпеливо оглянулся на часы и, размышляя, начал прохаживаться по комнате, бесшумно ступая меховыми пимами.

Афанасий Медведев шестой год работал пушником-заготовителем. Родился и вырос он на Иртыше, около Тобольска. До войны сам был охотником. А вернувшись с фронта, приехал на Ямал. Здесь тоже несколько лет охотничал, а потом по путевке рыбкоопа учился в Салехарде на годичных курсах пушников-заготовителей. Приняв отдаленный торгово-заготовительный пункт, Медведев быстро завоевал признание и уважение населения тундры. Правда, в первый год работы пушником встретил он много трудностей: не знал ненецкого языка, плохо был знаком с бытом и обычаями ненцев.

Но Афанасий Медведев прекрасно знал свои обязанности, свою работу, в любую погоду выезжал на самые отдаленные охотничьи участки, чтобы своевременно обеспечить промысловиков продуктами питания, боеприпасами, чтоб на месте принять пушнину, не отрывая охотников от промысла. Не раз он обмораживал пальцы рук, отпуская ненцам муку и другие продукты прямо в тундре, в пятидесятиградусный мороз и в пургу.

Пушнину принимал он безошибочно, и это особенно сильно поднимало авторитет молодого пушника. С первых дней своей работы Понька, как по-простому звали ненцы Афанасия Медведева, стал учить охотников правильно обрабатывать шкурки, то есть бороться за качество пушнины. Бывая в тундре, в чумах охотников, Медведев разъяснял населению политику партии и правительства, часто оказывал первую медицинскую помощь. В осеннее время привозил в школу-интернат детей, оторванных от учебы.

Как-то в первый год работы Афанасий Медведев, находясь в тундре, предложил охотникам крупу, но оказалось, что ненцы не умеют варить кашу. Медведеву пришлось в нескольких чумах для показа самому варить кашу и угощать ею охотников. Каша ненцам понравилась, и впоследствии они сами просили привезти им «кашки» — крупы.

Теперь, когда Медведев уже довольно свободно владел ненецким языком, по тундре самостоятельно ездил на оленях, в каждом чуме считался своим человеком, ему гораздо легче стало работать.

В сенях скрипнула половица, и в избу, бесшумно отворив дверь, вместе с густыми клубами морозного воздуха быстро проскользнул небольшого роста человек.

— Омра! Шайтан тебя побери! — радостно воскликнул Медведев.

— Ань торово, Понька, — глухим, не своим голосом молвил Няруй, виновато глядя в глаза Афанасию Медведеву.

— Здравствуй, здравствуй. Проходи, присаживайся — радушно встретил его заготовитель и добавил: — А я жду тебя. Ну, вытряхивай из-за пазухи. Где пушнина?

— Плохо, шибко плохо, — сокрушенно сказал Няруй, опускаясь на длинную лавку.

— Неужели ничего больше не добыл?

— Пропал я нынче, пропал, — еле слышно прошептал охотник, глядя себе под ноги.

Медведев крупно зашагал по комнате, по привычке поглаживая круглый подбородок.

— Пропасть-то ты не пропал. Квартальный план выполнил в два с лишним раза. Но слово твое осталось невыполненным.

— Вот это и плохо. Шибко плохо.

— Да. А сводку надо давать.

— Куда? — поднял голову Омра.

— Правлению колхоза и в рыбкооп.

Няруй вновь опустил голову и весь как-то съежился. Наступила минута молчания. Медведев вынул из кармана портсигар, раскрыл его, протянул Нярую.

— Закури.

Няруй, привстав, потянулся за папиросой и не заметил, как из-под малицы на пол бесшумно сползла мягкая шкурка.

— Песец голубой! — восторженно воскликнул заготовитель и наклонился за шкуркой.

Охотник заметил свою оплошность и крикнул, наступая ногой на шкурку:

— Нельзя!

— Что такое? Почему нельзя? — удивился Медведев, стараясь взглянуть в глаза охотнику.

— Нельзя, — еще раз, но уже потише сказал Няруй.

— Что с тобой, Омра? — спросил Медведев, поднимая шкурку.

— Плохо, — прошептал Няруй, глядя вниз, в одну точку.

Заготовитель пожал плечами:

— Не понимаю.

Он подошел к столу, пододвинул поближе лампу и, несколько раз тряхнув шкурку, подул на мех, поворачивая огузком. Пощупал мездру. Голубовато-бурый густой пышный мех драгоценного зверя блестел.

— Шкурка первого сорта и без единого дефекта, — сообщил заготовитель. — Вот это подарок к празднику!

Омра Няруй по-прежнему сидел на лавке и в глубоком раздумье глядел в темный угол комнаты.

— Ты, Омра, видно, простыл, заболел. На тебе лица нет, — сказал Медведев, подойдя к охотнику и опуская руку ему на плечо. — Может, спирту тебе подать? А то обратись к фельдшеру.

— Ничего мне не надо, — молвил Няруй и, вставая, добавил: — Ладно, бери песца. Ради такого дня сдаю. Пиши скорее бумажку.

Вручая квитанцию, заготовитель похлопал Няруя по плечу:

— Коли добыл, зачем его держать. Желаю тебе, Омра, таких же удач в дальнейшем! Поправляйся — и снова за охоту.

— Не будет у меня никаких удач больше в этом году, — вздохнул Няруй и, не попрощавшись, направился к выходу.

— Вот странно! — развел руками Медведев. — Ушел, рассердился.

Весь день Няруй не находил себе места. Он действительно был похож на больного. К себе в чум его не тянуло, а идти на звероферму, где работала жена, и ссориться там с ней он не решался. Так целый день и болтался по фактории, про себя ругая Нельву за то, что она на какой-то миг убедила его и он совершил непоправимое дело.

Вечером в правлении колхоза состоялось собрание охотников. Заведующий торгово-заготовительным пунктом выдавал передовым охотникам премии и тут же оформлял новые обязательства. Няруй Омра получил премию — сорочку на малицу голубого цвета с ярко-желтыми полосками на подоле, в обшлагах рукавов и у ворота. На груди сорочки был вышит белый песец. Премию он принял без особой радости, давать же обязательство отказался.

— Какой я теперь охотник, — заявил он и покинул собрание.

Медведев хотел было остановить Няруя, но, подумав, решил поговорить с ним наедине. Товарищам же поведение Омры было совершенно непонятным. Они вопросительно глядели на Медведева. Тот объяснил:

— Омра, кажется, заболел. Видно, простыл. Я поговорю с ним отдельно.

После собрания Афанасий Медведев в небольшом клубе, где помещался избирательный участок, встретился с секретарем первичной партийной организации колхоза Ямбо Оковой, который сейчас был председателем участковой избирательной комиссии. Это был коренастый мужчина лет тридцати, с бритой головой, в черном костюме, в галстуке и в меховых пимах-белобоках.