Вышел смущенно улыбающийся отец Дрэдди, он действительно знал свое дело. Я направился было к двери, но доктор Фурилло притянул меня к себе одной рукой, а мать — другой.

— Есть одна важная деталь, — сказал он. — Эта леди — ваша мать?

Он повернулся к ней, все еще сжимая мой локоть, и сказал:

— Миссис Арнесс, вас не должны беспокоить речи супруга. Он уже не отвечает ни за свои слова, ни за свои мысли. Помните это, прошу вас.

— Ну, звучит он, скажем, вполне прилично! — произнес я. — А что с ним конкретно?

— Легочная эндемия. Жидкость в левом легком. Но с ней мы быстро покончим. Он даже может покинуть больницу. Но сама эндемия это симптом кое-чего другого!

— Чего же? — спросил я. — Пожалуйста, яснее!

— У вашего отца запущенный артериосклероз. Проще выражаясь, его мозг недополучает питательные вещества. Временами — да, он говорит как человек в здравом уме. Но иногда, вы сами убедитесь, он подвержен приступам паранойи. К несчастью, его мишень — ваша мать. На следующей неделе на ее месте можете оказаться вы. У него галлюцинации, то есть я хочу сказать, что он воображает некоторые вещи… нет, не так. Он видит их. Условно. Он видит некоторые вещи, которые не существуют. Мозг, знаете ли, это — просто химия! — Он помедлил. — Извините, миссис Арнесс. — Он отвел меня в сторону. — Скажу откровенно, мозг вашего отца утрачивает свои функции с огромной скоростью. И процесс может скоро вас напугать. Раньше, чем, может быть, вам этого и хотелось бы. Некоторые жизненно важные центры его тела ослабнут. Мочевой пузырь, к примеру. Или почки. Мочеиспускание — это сегодняшняя опасность. Он теряет способность управлять своим телом. К примеру, на него уже нельзя полагаться в плане отправления естественных надобностей цивилизованным образом. Вы понимаете меня?

— Это все?

— Да. Это все. Извините.

Я зашел в 612-ю комнату. Я не видел отца больше года. И первое, что бросилось в глаза, его осунувшееся лицо. Глаза же неестественно сверкали.

Его постель заправляла сестра. Он бурчал ей что-то непотребное — она хихикала. У меня сложилось впечатление, что я вижу пару любовников. Тут он встрепенулся и увидел меня.

Что бы он ни думал обо мне, понял я, я для него — ВСЕ! Я — его талисман, бог его молитв.

— Богач! — крикнул он. — Ох, мой мальчик!

Он напрягся и сел в кровати, глазами впившись в меня, бровями нахмурившись.

— Хватит! — приказал он сестре. — Иди!

— Мистер Арнесс, я еще не закончила. Полежите смирно, будьте паинькой, я быстро!

— Видишь, Эвангеле, что получается, когда у тебя нет денег. Даже эта огрызается. — Он уставился на меня как-то по-деловому, не как раньше. — Шишка! — пробурчал он. — Ну, подойди ближе. Миссис Костелло, это тот самый, о ком я говорил. Его секретарша получает 125 долларов в неделю. Представляете?

— Ого! — изумилась миссис Костелло. — Так это вы? Он только о вас и говорит!

— Похож на меня, не правда ли? Тот самый, помнишь, я показывал тебе в журнале. У него три машины.

— О, да! — сказала миссис Костелло. — Вот и дождались… Ну как? Сейчас лучше?

— Да, — ответил ей отец. — Все в порядке. Ты вовремя появился, мой мальчик.

— Долго не оставайтесь, — сказала миссис Костелло, проходя к двери. — Ему надо отдохнуть.

Я наклонился и поцеловал его. На губах остался привкус лекарств — он уже был прикован к постели.

— Ну как ты, отец? — спросил я.

— Как я! Денег нет, вот как я. А она носится на свободе. Ты его видел?

— Кого, отец?

— Ее дружка.

— Нет.

— Разумеется. Ты пришел, а он спрятался. Разумеется. Ох, мой мальчик, они хитры. Вся надежда только на тебя.

— Отец, я здесь. Прибыл.

— Теперь ты сам понимаешь, о чем я толковал тебе всю жизнь. Будь осторожен с деньгами, потому что если их нет, то тебя перестают уважать. Я ведь говорил тебе?

— Да, отец. Много раз.

— Видишь, попа прислали. Не могут дождаться, пока я умру. Хотят растранжирить мои деньги.

— Но, отец, ведь ты говорил, что у тебя нет денег.

— Говорил. Но они этого не знают.

— Ты только что сказал, что они не уважают тебя, потому что ты нищий.

— Да. Теперь ты понял, о чем речь? Из Калифорнии все видно. Я ей так и сказал. Мол, он из Калифорнии все видит, что ты тут со мной вытворяешь. Позову, сразу приедет. Тогда лучше сразу вели своему ирландскому бичу сматываться. Ты — молодец, Эвангеле! Но почему твои волосы стали седеть?

— Старею, отец.

— Ты еще мальчишка, только начинаешь жить. Будешь миллионером еще много раз. То, что произошло со мной сейчас, с тобой никогда не случится. Скажи-ка, сколько ты заработал за этот год, а-а?

— За прошлый год я заплатил больше шестидесяти тысяч налогов.

Он в восторге хихикнул.

— Молодец! — сказал он. — Молодец! — Он скопировал мою интонацию. — Больше шестидесяти тысяч! О Боже! Ну, а сколько заработал? A-а? Сукин ты мой сын! Говори правду, ха-ха!

— Где-то столько же, пап.

— Молодец! Даже отцу не говорит. Хорошо! И правильно! Твои деньги — твой бизнес. И не говори мне. Знаешь, чем она занимается?

— Нет.

— Берет этого бродягу в подвал и показывает ему мои книги. Тысячу раз говорил ей, никому не надо знать мой бизнес. А она все равно таскает его туда и все ему показывает!

В подвале нашего старого дома, в котором мы жили с 1926 года, отец сложил все конторские книги своего давно умершего бизнеса. С год назад матери стало не под силу управляться в доме одной. И поэтому, несмотря на его протест, она перебралась сама и перевезла его в маленькую и комфортабельную квартиру недалеко от дома Майкла. Но отец никому не признавался, что отныне он живет в другом месте. Любому, кто его слушал, он заявлял, что это временно, что в доме идет ремонт. Майкл, чтобы доставить старику удовольствие, не стал отключать электричество и телефон и изредка завозил его на день-другой в старый дом. Тот сидел на крыльце, смотрел на ходики, поругивая их неточность, или садился к телефону и названивал куда-то. Никто так и не выяснил куда, потому что все разговоры для конспирации производились шепотом.

— С чего ты взял, что она берет его в подвал?

— Эвангеле, не умничай! Что ты думаешь, я не знаю своих дел? Когда я спускаюсь туда взглянуть на книги, думаешь, я ничего не замечаю?

Его глаза засверкали, брови выгнулись дугой.

— Разумеется, отец…

— Я знаю, что там без меня происходит. Я стар, но еще не выжил из ума. Скажи, ты заработал сто тысяч за прошлый год?

— Нет, пап.

— Молодец! Не говори никому, даже отцу. Никогда не знаешь, кто подслушивает. Не так, как раньше. Уважения нет. Нет! Он там?

— Кто?

— Да что с тобой, Эвангеле? Я ведь твой отец! Она притащила его в дом. Вечером я сижу в одном конце, он — в другом. Ждет, когда меня сморит сон. Когда я закрываю глаза, они встают и уходят. Вместе! Понимаешь? Как две собаки… вместе! Мне трудно подниматься с кресла, ноги ослабли, но это пройдет. Я не могу двигаться. А она не поднимает меня. Она хочет, чтобы я так и сидел в этом проклятом кресле. Когда она идет на кухню, он — за ней! Коль она наверх, то он — тоже наверх! Они знают, что я не могу подняться. А почему я так ослаб? Потому что она не ухаживала за мной как надо. Никакой медицины! Она хочет, чтобы я ослаб. Знаешь, иногда нет сил вытащить изо рта сигару. Однажды я уронил ее, непотухшую, на брюки. Вон, сходи к шкафу, там брюки, а на коленях — дыра! Я кричал ей: «Томна, я горю!» Никто не ответил. Она была наверху с ним. Слышал, как они щебечут. И радио включили! Новости! Ля-ля-ля! Поэтому и не слышно, о чем она с этим парнем из Колумбуса говорила. Вот для чего нужно радио! Вот так! Сходи как-нибудь туда, где играет радио. Но не открывай дверь. Потому что там шуры-муры! Я гарантирую! Это в ее-то возрасте! 72 года! Как сучка с кобелем! Как она могла забыть, что я сделал для нее! Привез ее в Америку. Она была дерьмо, а я женился на ней. Как же она могла забыть! Как сучка с кобелем!

Отец заплакал. Я взял его за руку.