Последняя причина, по которой все девчонки имеют номер телефона Манни в своих записных книжках, — у него всегда можно разжиться порошком. Лошадь всегда под седлом. Ну а уж если его попросить что-то загодя, то он не только достанет что угодно, но и доставит что угодно куда угодно. Папы и мужья могут запретить держать зелье дома, но ищущие приключений дочери и скучающие жены знают, что стоит им только позвонить Манни, или Манфреду, в зависимости от того, на какой стороне Атлантики они живут, и он принесется и принесет — дурман, паровоз, черта лысого!

Не следовало бы оставлять Эллен с этим сукиным сыном, подумал я.

Вернувшись в комнату, я увидел, что весь пол застлан фотографиями. Эллен ползала на четырех точках и тихо постанывала от восторга.

— Собери, — приказал я Штерну.

— Хорошо, но почему ты так нервничаешь?

Раздался стук в дверь. Принесли лед.

— Дай четвертинку, — сказал Штерн.

— У меня только полдоллара.

— Давай что есть.

Я взглянул на снимки. Не мог не взглянуть.

— Вся статья перед твоими глазами, — сказал Манфред фон Штерн, щедрой рукой давая коридорному на чай.

— До завтра я к ней не приступлю.

— А тебя кто просит? Эдди, что с тобой? Ты попал в передрягу, не так ли? В общем, как я слышал…

— Что ты слышал?

— Ты видел его? — сказал он, указывая ногой. Рукой он уже размешивал виски. — Твой герой, прямо как с картинки.

— А с ним кто?

— Прознал, что у него вроде была девчонка, отложенная на потом. Ну, ты знаешь, Манни слышит, Манни выясняет! Вот она перед тобой, если хочешь использовать ее. Будешь кретином, если не пихнешь ее в статью. Но ты не кретин, это я знаю.

Он вручил мне бокал.

— Взгляни сюда, — продолжил он. — Он думал, что позирует для «Форчун». Президент корпорации, голубой костюм, галстук. Но он не знал, что при мне есть скрытый 18-миллиметровый калибр. Обрати внимание на нос! Близкая фокусировка делает его похожим на идиота!

— Не хочу видеть этих фотографий!

— Тогда почему смотришь? Я сделал за тебя три четвертых работы — «не хочу видеть»! Эллен, не желаешь выпить?

— Пап, можно?

— Нет.

— Боже милостивый! Эдди, каким ты стал занудой! Слышал, что ты пережил нервное потрясение. У меня их была дюжина, но я не изменился. А ты — стал занудой. На! — Он протягивал Эллен бокал.

— Собери их, Манни. Мне не нравится твоя точка зрения на изображение предмета статьи. Как знать, может, Рохас придется мне по душе!

— Э-э, нет! Он уже взят в оборот, как любой политик. Он даже строит себе домишко на не отмытые пока деньги. На пенни, ха-ха, своих избирателей! Собираюсь слетать туда, на противоположную от Сан-Хуана сторону острова, и щелкнуть виллочку с моря. Она записана на имя его братца. У тебя будет этот снимок, не волнуйся. А статья выйдет самой, Эдди…

Содержимое принесенной Манни бутылки вдохнуло в меня жизнь.

— Сегодня твой шанс, — тараторил Манни. — Его любимая дочка выскакивает замуж, и по этому поводу будет ба-альшое торжество! Все, кем он владеет, и все, кому он должен, будут там. Не считая его жены, его отца и матери, его лапочки-красотки и ее отца и матери и всех трех ее братцев, представляешь, вся родня, море румбы и рома — кто знает, что там может вылезти!

— Настроение сегодня не для драмы!

— «Настроение сегодня не для драмы»! Боже, какой ты зануда! Это твой единственный шанс общупать малого со всех сторон, ведь он еще не знает, кто ты. Все, что хочешь записать, — потри ухо, все, что хочешь заснять, — только моргни. Скажу, что ты мой ассистент, уловил? Я ведь все равно приглашен. Уже сунул им кучу снимков, таких, знаешь, льстящих их самолюбию. Думают, что свадебная серия достанется им бесплатно. Они ее, конечно, получат, но в то же время Манни нащелкает массу материала без их ведома. Взгляни, взгляни сюда! Ты когда-нибудь видел нечто подобное? Видел? Я ждал целый час на крыше напротив его квартиры. Все еще силен и со вкусом, а-а?

Он хихикнул, радуясь своей хитрости.

— Знаешь, еще ни у кого не хватило ума произвести облаву на пуэрториканцев. Ниггеры добились, видит Бог, чтобы их не путали с убийцами. Убивают всех направо и налево, а газеты сообщают только цвет их ботинок, а не цвет их рож. Но эти — пуэрториканцы — самые настоящие неприкасаемые. Только таким, как ты, под силу провернуть это дело. И за сегодняшний вечер ты узнаешь больше, чем за месяц ежедневных интервью с ним!

Я отпил из бокала.

— Скажи, разве не так? — потребовал он. — Ведь лучше, когда он и не подозревает, кто ты? Что, я не прав?

— Ты прав.

Перед тем как уходить, я завел Эллен в спальню и попробовал уговорить ее пойти с нами. Она отказалась. Она останется в отеле.

— И чем займешься?

— Позвоню другу.

А вот теперь, подумал я, ради всего святого, не дай сбить себя с ног еще раз. Но как сказать об этом дочери?

— Почему бы тебе не остаться здесь и не отдохнуть одной, ангел? Первое, что сделаю утром, — экипирую тебя по всем статьям!

Эллен расхохоталась.

— Экипирует! — повторила она. — Звучит, будто мы собрались в супермаркет. А в супермаркетах продают эти штучки?

Торжество справлялось в испанском Гарлеме. Мистер и миссис Рохасы сняли огромный зал и выступали хозяевами перед тремя сотнями гостей. Все было обставлено исключительно в духе предстоящего события, донельзя официально играл оркестр, за периодическое малое поощрение звучавший вполне сносно. Танцевала одна молодежь. Солидные — сидели вокруг, сбитые в кучки по семейному признаку.

— Почему они сидят так? — спросил я Манни.

Тот объяснил, что все ждут появления жениха и невесты. Затем он потащил меня к Рохасам для знакомства.

Рохас-старший полюбился мне с первого взгляда. Он выглядел, как и принято в среде политиков, энергичным, жизнелюбивым и немного продажным. Впрочем, не больше, чем остальные. Я сразу же открыл ему свои карты, сказав, кто я, — так он мне понравился. «Идиот!» — прошипел Манни, представивший меня своим ассистентом.

Появились молодожены, и все начали вставать. Рохас велел официантам принести мне выпить, в чем я абсолютно не нуждался. Мы запланировали провести нашу с ним встречу на следующий день вечером. Если я приду, добавил он, то он велит жене приготовить для меня индюшку.

Рохас представил меня супруге. Та кивнула и улыбнулась. Но мысли ее были заняты чем-то другим. Через минуту Рохас ушел, оставив меня с ней наедине. Он направился по периметру зала к группе людей, в центре которой стояла одна очень милая девушка. По фотографии Штерна я признал в ней любовницу Рохаса. Толпа, окружавшая ее, состояла из ее отца и матери, двух дядьев и трех братьев. Рохас поклонился им, затем вывел девушку из круга в центр зала и раскрыл объятия. Девушка обняла его, и они стали танцевать. Он танцевал старомодно, но чувственно.

Штерн подцепил другую дочку Рохаса, в танце приблизился к нему как можно ближе и начал использовать свой «малый калибр». Заметив, что я наблюдаю за ним, подмигнул — мол, знай наших. Я исподтишка бросил взгляд на миссис Рохас. Она наблюдала, как муж танцует с этой девицей. В ее глазах застыло такое острое отчаяние и тоска, что я понял — новости достигли ее ушей. Затем она наклонилась Еперед, чтобы украдкой взглянуть на семью девчонки. Они, вот совпадение, в тот же самый момент осторожно скосили глаза на нее, чтобы посмотреть, как ей все это нравится. Встретившись глазами, обе стороны расплылись улыбками, будто Рохас и девчонка были молодоженами, а они — новыми родственниками. Они кивнули друг другу, жестами выражая, какая очаровательная пара получилась! Сколько же здесь негласных договоров всех видов, подумал я!

Миссис Рохас уронила глаза на свои руки и вытянула их. Пальцы были коротки, а ногти — длинны. Она подточила их и покрасила ярко-красным лаком, начинающим лупиться. Миссис Рохас была невысокая, пухлая пуэрториканская матрона. Как все домохозяйки, чье единственное физическое упражнение состоит в перемещении из спальни в ванную, из ванной в кухню, она лоснилась избытком плоти. Особенно выпирали ее груди, два больших мяча, и ляжки — такие толстые, что, когда она перекрещивала ноги, ее юбка лезла вверх и каждый мог обозреть границу, докуда она выбривала ноги. Она заметила мой пристальный взгляд и одернула юбку. Но материала не хватало, и ока села, сжав колени. Я попробовал улыбнуться ей, но она отвела взгляд. Я был уже заинтригован. Воспитанная порядочность, скрывающая разлад в душе, интригует меня больше всего.