— А каким же образом?

— Да хоть посредством тех же болидов, что извергаются лунными вулканами.

— Весьма остроумная идея, Мишель, — сказал убедительным тоном Барбикен. — Лаплас вычислил, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно употребить силу, которая в пять раз больше силы наших пушек. А ведь вулканы одарены гораздо большей силой извержения.

— Ура! — закричал Мишель. — Какая прекрасная вещь эти болиды, а главное — они ничего не будут нам стоить! Можно будет отправлять письма без марок, без расписок. И уж как мы посмеемся тогда над почтово-телеграфными правилами! Но я думаю…

— О чем ты думаешь?

— Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку? У нас бы тогда установилось правильное телеграфное сообщение с Землей!

— Тысяча чертей! — крикнул Николь. — А вес проволоки в 400 тысяч километров длиной ты ставишь ни во что?

— Как ни во что? В колумбиаду можно было бы положить заряд втрое, вчетверо, впятеро больше! — крикнул Мишель с возрастающей запальчивостью.

— Против этого проекта, — сказал Барбикен, — я сделаю одно небольшое возражение. Эта проволока, при вращательном движении снаряда, наматывалась бы на него, как цепь на вал, и, стало быть, возвратила бы нас на Землю.

— Что за дьявольщина! — закричал Мишель. — У меня сегодня все непрактичные мысли! Мысли, достойные Мастона! Но мне кажется, что если мы не вернемся на Землю, Мастон способен явиться на Луну, чтобы нас навестить.

— Да, он явится, — сказал Барбикен. — Он достойный и храбрый человек. Да и что ему помешает это сделать? Разве колумбиада уйдет из Флориды? Разве может оказаться недостаток в хлопчатой бумаге и в азотной кислоте для изготовления пироксилина? Разве Луна не пройдет снова через зенит Флориды? Разве через 18 лет не займет она того же положения, какое занимает в настоящую минуту?

— О, конечно, — вторил Мишель, — конечно, Мастон явится к нам, а с ним и наши друзья, все члены Пушечного клуба… Уж как же мы их примем! А там установятся правильные рейсы снарядов между Луной и Землей. Ура Мастону!

Если достопочтенный Мастон и не был в состоянии расслышать эти «ура», выкрикиваемые в его честь, то все-таки можно было ручаться, что у него звенело в ушах. Что делал он в это время? Без сомнения, стоял на Скалистых горах, в обсерватории Лонгспика, и старался отыскать снаряд колумбиады в беспредельном пространстве. Если он думал в эту минуту о своих любезных товарищах, то надо сознаться, что и они не оставались у него в долгу и, под влиянием какого-то особого возбуждения, посвящали ему лучшие свои мысли.

Но что это за одушевление, с каждой минутой усиливавшееся в пассажирах снаряда? Лица их раскраснелись, словно они сидели сряду несколько часов против накалившейся печи; дыханье ускорилось, легкие действовали, как кузнечные мехи; глаза необыкновенно блестели, голоса их звучали странно; путешественники не говорили, а стреляли словами: каждый звук вылетал, как пробка из бутылки шампанского; телодвижения становились резкими.

И что всего страннее, они сами не замечали этого возбужденного состояния.

— Теперь, — отрывисто сказал Николь, — если мне не известно, когда и как мы возвратимся с Луны, я хочу знать, что мы станем там делать.

— Что мы станем делать, — вскрикнул Барбикен, грозно топая ногой, словно находился в фехтовальной зале, — я этого не знаю!

— Так ты не знаешь? — заревел Мишель страшным голосом.

— Даже и вообразить не могу! — ответил Барбикен таким же неистовым тоном.

— А я знаю! — прорычал Мишель.

— Говори же, что знаешь! — закричал Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать свой голос.

— А вот назло не скажу! Заговорю, когда мне вздумается! — ответил Мишель, с силою схватывая руку товарища.

— Мы требуем, чтобы тебе вздумалось это сейчас же, — сказал Барбикен, сверкая глазами и делая рукою угрожающий жест — Ты увлек нас в это страшное путешествие, и мы желаем знать, зачем.

— Да, — прибавил капитан, — если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!

— Зачем? — закричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. — Ты хочешь знать, зачем? Затем, чтобы именем Соединенных штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить новый штат к Союзу. Чтобы колонизировать лунные области, обработать их, заселить, перенести туда все чудеса науки, искусства и промышленности! Сделать селенитов образованными людьми, если они уже не образованнее нас, и… учредить у них республику!

— Да еще вопрос, есть ли на Луне эти селениты?- возразил Николь, у которого под влиянием непонятного опьянения появился необычайный задор.

— Кто осмелился сказать, что нет селенитов? — в бешенстве закричал Мишель.

— Я! — ответил Николь.

— Капитан! Это дерзость! И если ты осмелишься ее повторить, я заткну тебе глотку!

Противники готовы были кинуться друг на друга, и этот нелепый спор обратился бы в драку, если бы Барбикен не бросился их разнимать.

— Стойте, несчастные! — крикнул он, разводя их. — Если там нет селенитов, мы обойдемся и без них.

— Да, — вскрикнул Мишель, уже совершенно забывший все свои предыдущие рассуждения, — мы и без них можем обойтись. И что нам в селенитах?… Долой селенитов!

— Нам нужна только Луна! — прокричал Николь.

— Мы втроем устроим республику! — Я буду конгрессом! — вопил Мишель.

— А я сенатом! — орал Николь.

— А Барбикен президентом! — рычал Мишель.

— Президент должен быть избран народом! — крикнул Барбикен.

— Президент будет избираться конгрессом, — завопил Мишель, — а так как я сам конгресс, то я единогласно избираю тебя президентом!

— Ура! ура! ура президенту Барбикену! — кричал Николь.

— Гип! гип! гип! — ревел Мишель Ардан.

Затем «президент» вместе с «сенатом» принялись ужаснейшим образом напевать свою национальную песню «Янки дудл», между тем как «конгресс» соло тянул «Марсельезу».

Началась безобразная пляска с дикими жестами, неистовым топаньем и кувырканьем. Диана, присоединившаяся к этой пляске, в свою очередь завыла и вдруг прыгнула до самой вершины снаряда, откуда послышались непонятное хлопанье крыльями и необыкновенно звонкий петушиный крик. Пять или шесть кур и несколько летучих мышей, неизвестно откуда появившихся, закружились над головами путешественников, ударяясь с размаху о стенки снаряда.

Наконец путешественники, опьяневшие под влиянием непонятной причины, попадали, словно мертвые, на дно снаряда.

Что же случилось? Откуда возникло странное опьянение, последствия которого могли быть гибельны?

Причиной была рассеянность Мишеля, которую Николь, к счастью, успел во-время обезвредить.

Полное бесчувствие продолжалось несколько минут. Капитан раньше других очнулся и постарался привести в порядок свои мысли.

Несмотря на то, что он только что позавтракал, он почувствовал ужаснейший голод, какой мог мучить только человека, не бравшего в рот ничего в продолжение нескольких дней.

Он поднялся и потребовал у Мишеля добавочного завтрака. Изнеможенный Мишель не ответил ни слова. Тогда Николь решил сам приготовить несколько чашек чаю и дюжину ломтиков поджаренного хлеба. Прежде всего, разумеется, нужно было добыть огня, и он чиркнул спичкой.

Можете себе представить его изумление, когда спичка вспыхнула таким необыкновенно ярким огнем, что больно было глазам! Из газового рожка, который он зажег, вспыхнуло страшное пламя.

И тут Николь сразу понял причину необыкновенно яркого пламени, того расстройства, которое он чувствовал, и сильного возбуждения всех своих психических и физических способностей.

— Кислород! — вскрикнул он.

И, наклонясь к кислородному аппарату, он убедился, что из крана с силой выходит струя этого газа, бесцветного, не имеющего ни вкуса, ни запаха, но в чистом состоянии могущего весьма вредно действовать на организм. Беспечный Мишель по рассеянности оставил кран открытым. Путешественников ожидала смерть: они не задохнулись бы в кислороде, а перегорели бы в нем!…