В шесть часов утра показался и лунный полюс. Снаряд перешел границу, отделявшую ярко освещенную часть от абсолютно темной, и мгновенно погрузило в непроницаемый мрак.

В ту самую минуту, как снаряд погрузился в темноту, он пронесся над северным лунным полюсом на расстоянии менее 50 километров. Нескольких секунд оказалось достаточно для перехода из света в непроглядный мрак. Этот переход совершился неожиданно, без всякой постепенности. Луна погасла, словно горящая лампа от мощного дуновения.

— Провалилась навеки, исчезла наша Луна! — воскликнул Ардан с изумлением.

В самом деле, было похоже на то: ни отблеска, ни тени, — ровно ничего не осталось от диска, несколько секунд тому назад так сильно освещенного. Яркое сияние звезд еще резче выделяло черноту ночи.

То была темнота, которая в течение 354Ѕ часов господствует в каждой точке лунного диска. Снаряд, погрузившись в конус тени, отбрасываемой Луной, не мог больше подвергаться действию солнечных лучей.

Внутри снаряда господствовал абсолютный мрак. Путешественники не могли видеть друг друга. Понятно, явилось желание воспользоваться хоть каким-нибудь светом, и как ни жаль было Барбикену тратить газ, запас которого был ограничен, он должен был к нему прибегнуть, потому что Солнце решительно отказалось доставлять им свет.

— Проклятое Солнце, — кричал Ардан, — понапрасну заставляет нас тратить последние остатки газа!

— Ну, на Солнце не очень следует нападать, — сказал Николь. — Оно, пожалуй, не виновато. Если кто виноват, так главным образом Луна: она стала между нами и Солнцем.

— Неправда, виновато Солнце!

— Нет, Луна! Спор, быть может, протянулся бы еще долго, если бы Барбикен не вмешался в разговор приятелей.

— Друзья мои, — сказал он, — тут не виноваты ни Солнце, ни Луна. Виноват наш снаряд: вместо того чтобы лететь по тому направлению, как его прицелили, он; имел глупость уклониться в сторону. Если же еще строже относиться к делу, то скорее всего виноват тот злополучный болид, который заставил снаряд уклониться.

— Основательно сказано! — ответил Мишель. — По-моему, теперь остается только приступить к завтраку. Ведь мы всю ночь пронаблюдали, не грех немного и подкрепиться.

Мнение Мишеля было принято без возражений, и через несколько минут завтрак уже стоял на столе. Ели, однако, без аппетита, пили без взаимных приветствий и тостов. У каждого на душе было неспокойно. Непроглядная темь безвоздушного пространства навевала смутную тревогу. За завтраком все время толковали о долгой ночи в 354 часа — почти в 15 суток, — которую физические законы навязали обитателям Луны. Барбикен объяснил своим друзьям это любопытное явление.

— Это, бесспорно, любопытно, — говорил Барбикен. — Если каждое из лунных полушарий лишается солнечного света на целых 15 суток, то одно из них, над которым мы несемся в настоящее время, не пользуется возможностью видеть даже сияющую Землю в продолжение всей своей черной ночи. Если б так было на Земле, если б Европа, например, никогда не видела Луны, если б ее могли видеть только антиподы Европы, то представьте себе удивление европейца, заехавшего, положим, в Австралию!

— Тогда, значит, надо было бы путешествовать в Австралию для того только, чтобы увидеть Луну? — спросил Мишель. — Наверное, нашлось бы много охотников на эту прогулку.

— Вот именно такое же удивление, — сказал председатель Пушечного клуба, — должен испытывать селенит, явившись с той части Луны, которая противоположна Земле и никогда не видима нашим «землякам».

— А мы могли бы ее увидеть, эту сторону, если бы прибыли сюда во время новолуния, то есть пятью днями позже, — вставил Николь.

— Кроме того, — продолжал Барбикен, — сама природа благоприятствует жителям видимой части Луны, в ущерб их антиподам. На долю селенитов невидимой части выпали, как видите, ночи в 354 часа, ночи, темнота которых не рассеивается даже отраженным светом Земли. У селенитов видимой части Луны — совсем иное: едва только Солнце, светившее им сряду 15 дней, скроется за горизонт, как уже на противоположной стороне неба является блестящее светило — Земля, диск которой в 13 раз больше Луны, а следовательно, дает и света в 13 раз больше; притом же этот свет не уменьшается влиянием атмосферы, потому что на Луне атмосферы нет. И эта Земля сойдет с лунного горизонта только в минуту, когда на нем с противоположной стороны снова появится Солнце.

— Каково! — воскликнул Мишель.

— Итак, вы теперь понимаете, — продолжал Барбикен, не обращая внимания на замечание Мишеля, — что на видимой части диска селенитам живется хорошо: во время нашего полнолуния им светит Солнце, а во время новолуния — Земля.

— А мне кажется, — сказал Николь, — что это преимущество отчасти теряет свое значение, если принимать в расчет жару, которую им приходится переносить.

— Неудобство это одинаково для обеих сторон. Я.вам скажу, что, напротив, невидимой стороне Луны больше приходится терпеть от жары, чем видимой. Я говорю это преимущественно вам, Николь, потому что Мишель, вероятно, этого не поймет.

— Благодарю за комплимент, — сказал Мишель.

— Хотя это понять нетрудно, — сказал Барбикен: — ведь невидимая сторона пользуется солнечным светом и теплотой во время нашего новолуния, то есть когда Луна занимает место между Солнцем и Землей. В это время Луна находится ближе к Солнцу, сравнительно с тем положением, в котором она бывает во время нашего полнолуния. А это расстояние равняется двухсотой части того, какое отделяет Солнце от Земли; в круглых числах это 800 тысяч километров. Значит, невидимая сторона Луны на 800 тысяч километров ближе к Солнцу в то время, когда пользуется солнечными лучами.

— Справедливо, — ответил Николь.

— Совершенно иное… — начал было Барбикен.

— Одну минуту, — сказал Мишель, перебивая своего серьезного товарища.

— Что тебе надо?

— Я хочу продолжить объяснение…

— Это зачем же?

— Чтобы доказать, что и я кое-что понял.

— Ну, говори, говори, — ответил, улыбаясь, Барбикен.

— Совершенно иное, — начал серьезно Мишель, подражая тону председателя, — совершенно иное можно сказать о другой части Луны. Эта видимая часть бывает освещена Солнцем во время земного полнолуния; в это время Луна находится дальше от Солнца круглым числом на 800 тысяч километров, и теплота, получаемая ею, уже менее значительна.

— Весьма удачно изложено! — воскликнул Барбикен. — Знаешь, Мишель, что я тебе скажу? Для артиста, право, ты очень сообразителен…

— Да, не без того, — ответил небрежно Мишель. — Мы, парижане, вообще народ не вислоухий.

Барбикен важно пожал руку своему любезному спутнику.

— Однако, — заметил Мишель, — если мы окажемся селенитами, то поселимся не иначе, как на видимой стороне Луны. Люблю свет!

— Поселимся, если только атмосфера не собралась именно на невидимой стороне, как уверяют некоторые астрономы.

— Да, на это тоже не мешает обратить внимание, — согласился Мишель.

После завтрака путешественники принялись снова за наблюдения. Они погасили свет в снаряде и старались рассмотреть что-либо через темные окна. Но темнота была непроницаема. Нигде ни единой блестящей точечки.

Куда несся снаряд? Удалялся ли он от диска, или приближался к нему? Или его уносило в беспредельное небесное пространство? Как это определить?

Эти вопросы волновали Барбикена, но решить их он не мог.

Очень может быть, что всего в нескольких километрах находилась невидимая планета, но ни он, ни его товарищи ее не замечали. Если какой-нибудь шум и раздавался на поверхности Луны, они этого шума слышать не могли. Воздуха, проводника звука, не было, и он, значит, не мог им передать «стонов» Луны, которую арабские легенды величают «человеком, наполовину окаменевшим, но еще трепещущим».