— Ну, и что ж из этого следует? — спросил Барбикен.

— Следует только то, что нам остается пробыть на Земле целых 26 минут.

— Теперь только 24, — поправил Николь.

— Изволь, только 24, мой дражайший капитан, — 24 минуты, в которые можно бы отлично обсудить…

— Мишель, — перебил его Барбикен, — у нас будет довольно досуга для всевозможных обсуждений во время перелета, а теперь лучше бы позаняться отъездом.

— Разве не все готово?

— Разумеется, все готово, но необходимо принять еще некоторые меры предосторожности, чтобы ослабить, насколько возможно, первый толчок.

— Да разве ты забыл про свою воду между перегородками? Ее упругость предохранит нас от всякого толчка.

— Надеюсь, что предохранит, Мишель, — мягко и кротко отвечал ему Барбикен. — Надеюсь, но неуверен…

— Что? Не уверен? Каков гусь! Ах, затейник! Он «надеется»! Он «не уверен»! И это он дожидался, пока нас закупорят, чтобы порадовать такой весточкой! Я требую, чтобы меня сейчас же выпустили из этой западни!

— Да как же теперь тебя выпустить? — спросил Барбикен.

— Правда, теперь, конечно, трудновато. Мы в вагоне, и через 24 минуты свистнет кондуктор.

— Через двадцать, — поправил Николь. Несколько мгновений путешественники глядели друг на друга; затем осмотрели все находившиеся при них вещи.

— Все как следует, — сказал Барбикен, — все на своем месте. Ну, теперь надо решить, как бы получше разместиться, чтобы легче выдержать толчок от выстрела. Какое положение выгоднее принять? Прежде всего надо принять меры, чтобы кровь не слишком сильно ударила в голову.

— Совершенно основательно и справедливо сказано, — заметил Николь.

— Так станем вверх ногами, как клоуны в цирке. Так будет отлично! — вскрикнул Ардан.

И он уже совсем приготовился опрокинуться на голову.

— Нет, нет, — возразил Барбикен, — лучше всего ляжем на бок. Лежа на боку, мы легче вынесем толчок. Заметьте, что в тот момент, когда снаряд полетит, будем ли мы внутри снаряда или перед снарядом, это почти одно и то же.

— Если это почти одно и то же, то я совершенно спокоен, — сказал Мишель Ардан.

— А вы, Николь, одобряете мою мысль? — спросил Барбикен.

— Вполне одобряю, — отвечал Николь. — Остается еще 13 минут с половиной.

— Этот Николь не человек, — вскрикнул Мишель Ардан, — а ходячий хронометр, с секундомером на восьми камнях…

Но товарищи уже не слушали его; с невозмутимым хладнокровием они оканчивали последние приготовления.

Глядя со стороны, их можно было принять за двух аккуратных путешественников, которые уселись в вагон и стараются расположиться как можно комфортабельнее.

В снаряд было положено три толстых, туго набитых тюфяка. Николь и Барбикен вытащили их на середину подвижного пола. На этих тюфяках путешественники должны были улечься за несколько минут до выстрела.

Неугомонный Ардан вертелся и кружился в тесной западне, как он называл свое помещение, обращался к товарищам, разговаривал с собаками:

— Эй, Диана, сюда! Спутник! Спутник! Ко мне! Славные псы! Чудесные псы! Мы с вами обучим лунных собак земным изящным манерам! Мы отличимся на Луне! Чорт побери! Только бы нам вернуться назад, а уж мы наверное привезем с собой новую породу, лунную, которая произведет страшнейший фурор.

— Привезем, если собаки водятся на Луне, — заметил Барбикен.

— Разумеется, водятся, — уверенно сказал Мишель Ардан. — Там водятся и лошади, и коровы, и орлы, и куры. Держу пари, что мы найдем там кур!

— Хорошо, ставлю сто долларов, что их там нет, — объявил Николь.

— Идет, идет, капитан! — воскликнул Ардан, пожимая руку Николю. — Продуешься, дражайший! Ведь ты уж три раза проиграл! Ты бился об заклад, что мы никогда не соберем капитала, необходимого для нашего предприятия, что операция отливки не удастся и что колумбиаду не удастся зарядить без несчастного случая, — ведь бился? А капитал собран, отливка удалась отлично, колумбиаду зарядили преблагополучно. Ты, значит, проиграл шесть тысяч долларов.

— Да, проиграл, — подтвердил Николь. — 10 часов 37 минут 6 секунд.

— Прекрасно, капитан. Не пройдет, значит, и четверти часа, как тебе уже придется отсчитывать председателю девять тысяч долларов: четыре тысячи за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч за то, что снаряд взлетит дальше, чем на шесть миль.

— Что ж, доллары со мной, — отвечал Николь, спокойно хлопнув себя по карману, — и я с удовольствием расплачусь.

— Ты ужасно аккуратный и добродетельный человек, Николь. Мне вот никак не удается таким сделаться, как я ни бьюсь. А знаешь, ты держал пари, очень для тебя невыгодные.

— Почему?

— Да потому, что если ты выиграешь, значит, колумбиаду разорвет, а с ней и снаряд… Но тогда как же Барбикен ухитрится заплатить тебе проигрыш?

— Моя ставка положена в Балтиморский банк, — вмешался Барбикен, — и если Николь погибнет, деньги достанутся его наследникам.

— Фу ты, что за практические люди! — вскрикнул Ардан. — Удивляюсь вам, но не постигаю вас!

— Сорок две минуты одиннадцатого! — сказал Николь.

— Остается всего пять минут, — сказал Барбикен.

— Да, всего-навсего пять минуточек! — воскликнул Мишель Ардан. — И вот мы закупорены в снаряде, на дне пушки в 300 метров! И под этим снарядом полтораста тонн пироксилина. И приятель наш Мерчизон, с хронометром в руке, устремил теперь глаза на стрелку, положил палец на электрическую кнопку, считает секунды и готовится швырнуть нас в межпланетное пространство.

— Будет, Мишель, перестань шутить! — сказал Барбикен серьезно. — Всего несколько секунд осталось… Давайте руки, друзья!

— Да, да, всего несколько секунд, — проговорил Ардан, причем выказал гораздо больше волнения, чем того желал.

Они крепко пожали друг другу руки.

Ардан и Николь растянулись на тюфяках.

— 10 часов 46 минут! — прошептал Николь.

Осталось всего 40 секунд.

Барбикен проворно погасил газ и лег около товарищей.

Безмолвие прерывалось только стуком хронометра.

Вдруг почувствовалось страшное сотрясение…

Снаряд, уступая давлению ужасающего количества газов, развившихся от взрыва пироксилина, взлетел в пространство.

Что же произошло? Каков был удар? Помогли ли пружины, тюфяки, водяные подушки?

Удалось ли остроумным строителям победить страшное сотрясение от выстрела?

Вот вопросы, которые занимали и волновали миллионы свидетелей потрясающего выстрела.

Все почти забыли теперь цель путешествия и думали только о путешественниках. Много бы дал каждый, чтобы бросить хотя бы один взгляд во внутренность снаряда.

Что увидали бы они там?

Да ровно ничего.

В снаряде царствовал глубочайший мрак. Но цилиндро-конические стенки как нельзя лучше устояли: ни трещинки, ни выбоинки.

Диковинный снаряд ничуть не испортился от чудовищного взрыва, не рассыпался, как опасались некоторые, дождем из алюминия.

Внутри не произошло почти никакого беспорядка. Некоторые предметы только сильно кинуло кверху, но самые важные нисколько не пострадали.

На полу лежали без движения три тела.

Дышали ли еще Барбикен, Николь и Ардан? Или снаряд обратился в металлическую гробницу и нес в пространство три трупа?

Прошло несколько минут. Но вот одно тело подвинулось; руки зашевелились, голова приподнялась. Ардан стал на колени, ощупал себя, произнес громкое «ух!» и сказал:

— Мишель Ардан в целости. Посмотрим, что с другими.

Он провел несколько раз рукой по лбу и, потирая виски, крикнул:

— Николь! Барбикен!

Он со страхом ждал, будет ли ответ. Ответа не было.

Не только ответа, — ни единого вздоха.

Он позвал вторично.

Опять ни единого звука.

— Чорт побери, — проговорил Ардан, — они словно с пятого этажа вниз головой хватились! Ба! — прибавил он с обычной непоколебимой уверенностью. -Если француз мог стать на колени, так уж американцы наверное вскочат на ноги! Осмотримся хорошенько и сообразим все поосновательней!