Для членов Пушечного клуба настал «мертвый сезон» — полная безработица.

Правда, некоторые неутомимые изобретатели продолжали еще проектировать гигантские бомбы и невиданных размеров гранаты, но что могла значить теория без практики? Залы Пушечного клуба быстро опустели. Вместо прежних многолюдных, живых, деятельных, шумных собраний стены Пушечного клуба видели лишь официантов, дремавших в передних, да редких посетителей, которые тоже иногда засыпали от скуки.

— Прямо в отчаяние можно притти! — воскликнул однажды в курительной комнате Пушечного клуба храбрый Том Гентер.

Он протянул свои деревянные ноги к самому камину и не заметил, как концы их понемногу начали обугливаться.

— Нечего делать! И надеяться не на что! — продолжал он. — Просто даром живешь на свете! Где то времечко, когда по утрам нас будили веселые выстрелы пушек?

— Минуло счастливое время! — ответил рьяный Билсби, машинально пытаясь развести руками, которых у него не было. — Хорошее было времечко! Бывало, изобретешь мортирку; тотчас ее отольют, и — марш с нею на первую пробу прямо по неприятелю! Зато и начальство, бывало, одобрит и руку пожмет. А теперь генералы вернулись в свои конторы и вместо снарядов выпускают… безвредные кипы хлопка из своих складов. Будущность артиллерии в Америке рисуется мне в самом мрачном свете!

— Верно, Билсби! — крикнул полковник Блемсбери. — Жестокое разочарование!… Зачем побросали мы свои занятия, свои дома, свою родную Балтимору? Зачем совершали мы геройские подвиги на поле брани? Неужто только затем, чтобы через два-три года остаться ни при чем?… Сиди теперь без дела, засунув руки в карманы!

По правде говоря, воинственному полковнику трудно было бы показать, как он опускает руки в карманы: карманы у него были, но рук не осталось.

— Никакой войны даже не предвидится! — произнес популярный Дж. Т. Мастон [6], почесывая гуттаперчевый череп железным крючком, заменявшим ему руку. — Ни единого облака на политическом горизонте!… И это в такое время, когда в артиллерийской науке столько еще осталось пробелов! Про себя могу, например, сказать… Я сегодня утром закончил чертежи новой мортиры, такой мортиры, которая может даже изменить законы войны!…

— Правда? — воскликнул Том Гентер, которому невольно представилась картина последней «пробы» достопочтенного Мастона.

— Поистине так! — отвечал Мастон. — Но к чему мне было столько работать, ломать голову над страшно трудными вопросами? Народы Нового Света точно сговорились жить в вечном мире. Читали вы последний номер «Трибуны»? Как хорошо выясняет она, сколько бедствий должно принести человечеству разрастание народонаселения, принимающее прямо непозволительные размеры!

— Однако, Мастон, — возразил полковник Блемсбери, — в Европе не бездействуют. Национальная вражда вызвала в последнее время не малое количество войн! Там предвидится еще новая война…

— Так что же?

— Можно было бы попробовать устроить там что-нибудь: хорошие баллистические опыты…

— Что вы, что вы! — воскликнул Билсби. — Заниматься баллистикою для… чужих?

— Все же лучше, чем вовсе ею не заниматься! — возразил Блемсбери.

— Разумеется, лучше! — вставил Мастон. — Но, знаете, не стоит об этом и думать.

— Почему же? — спросил Блемсбери.

— А потому, что у них, в Старом Свете, понятия о военной карьере и правила чинопроизводства для нас, американцев, совсем не подходящие. Эти люди не в состоянии понять, что можно сделаться отличным генералом, даже главнокомандующим, не прослужив сперва подпоручиком, а затем поручиком и капитаном, — одним словом, не проходя всю лестницу чинов… Ведь это все равно, что утверждать, будто нельзя быть хорошим артиллеристом, если не умеешь сам отливать пушки! Следовательно, взгляды у них…

— Нелепые! — заключил Том Гентер, строгая широким ножом ручку своего кресла. — Итак, нам остается только сажать табак или очищать китовый жир!

— Как! — воскликнул Мастон громовым голосом. — Мы состаримся и умрем, не употребив последних лет нашей жизни на усовершенствование огнестрельных орудий? Нам не представится случая испытать дальность наших выстрелов? Воздух не озарится более огнем наших пушек? Вы забываете всегда возможные международные затруднения, которые позволят нам объявить войну какой-нибудь заатлантической державе! Неужто французы не потопят ни одного нашего корабля? Неужто англичане не нарушат когда-нибудь международного права, — ну, например, не повесят трех-четырех наших земляков?

— Нет, Мастон, — ответил полковник Блемсбери, — не выпадет нам такое счастье! Не случится ни одного инцидента, а если и произойдет, мы не сумеем им воспользоваться. Национальное чувство в Соединенных штатах слабеет с каждым днем; скоро все мы сделаемся бабами!…

— Правда, наше правительство совсем лишено национального самолюбия. Мы зачастую унижаемся перед другими государствами! — добавил Билсби.

— Больше того — нас унижают! — заключил Том Гентер.

— Истинная правда! — подхватил с новою силою Мастон. — В воздухе носятся тысячи поводов к войне, которыми не хотят воспользоваться! Наше правительство заботится об экономии ног и рук у людей, которые не знают, что им делать с этими руками и ногами. И ведь незачем далеко искать повода к войне: разве Северная Америка раньше не принадлежала англичанам?

— Без сомнения, принадлежала! — воскликнул Том Гентер, яростно размешивая угли в камине концом своего костыля.

— Ну, — прибавил Мастон, — так почему же Англии, в свою очередь, не принадлежать американцам?

— Вот это правильно! — воскликнул полковник Блемсбери. — Совершенно правильно!

— А пойдите, предложите это президенту Соединенных штатов! — прокричал Мастон. — Как он вас примет, а?

— Плохо примет! — процедил Билсби сквозь свои черные зубы, уцелевшие от войны.

— Так пусть он, — продолжал Мастон, — на следующих выборах не рассчитывает на мой голос, клянусь честью!…

— И наши ему не достанутся! — дружно подтвердили остальные воинственные инвалиды.

— Ну, а пока, — сказал Мастон в заключение, — если мне не предоставят возможности испытать мою новую мортиру на настоящем поле сражения, я выхожу из членов Пушечного клуба и уезжаю из Балтиморы. Лучше похороню себя заживо в саваннах.

— И мы последуем за вами! — подхватили товарищи воинственного секретаря Пушечного клуба.

Таково было положение дел в клубе. Брожение умов делалось все сильнее, клубу грозила уже опасность распадения. Но одно совершенно неожиданное событие предотвратило катастрофу.

На другой день после описанной беседы члены клуба получили следующее циркулярное письмо:

«Балтимора, 3 октября. Председатель Пушечного клуба имеет честь уведомить своих сочленов, что на общем собрании 5-го числа текущего месяца он сделает сообщение, способное возбудить у них весьма сильный интерес. Вследствие этого он покорнейше просит членов клуба пожертвовать своими очередными делами и пожаловать на это заседание. С весьма сердечным приветом ваш Импи Барбикен, П. П. К.». Последние буквы означали: «Председатель Пушечного клуба».

5 октября, в восемь часов вечера, густая толпа теснилась в залах клуба. Все без исключения члены клуба, проживавшие в Балтиморе, сочли долгом явиться на приглашение своего председателя. Иногородные делегаты выходили десятками и сотнями из курьерских поездов, прибывавших в Балтимору. Зал для общих собраний, несмотря на его обширность, не в состоянии был вместить всех, стремившихся попасть на заседание. Люди толпились в соседних залах и в коридорах, заняли даже почти половину наружного двора. Ворота и решетки клуба окружала огромная толпа «посторонних лиц»: всякий старался пробраться вперед, чтобы скорее узнать что-нибудь о важном сообщении председателя. Граждане подталкивали друг друга, нажимали, протискивались энергично сквозь ряды.