Придя на еврейское кладбище, люди стараются оставлять камешек на мацейве того, к кому пришли. Этот обычай принято объяснять так: мол, тогда умершие увидят, что к ним приходили, а другие посетители кладбища поймут, как сильно был любим покойный.
На самом деле мы имеем дело с медицинской процедурой. Еще с талмудических времен считается, что читать надписи на могильных камнях вредно для памяти. Единственное известное средство спастись — другой камень. Кладя камешек на опасное для мозга надгробие, вы применяете некий гомеопатический метод, который сводит на нет пагубное воздействие надписи. Итак, один камень может служить «противоядием» от другого, но только если они соприкасаются.
V
Каждый из ближайших родственников умершего — овел, «скорбящий»; в течение тридцати дней (если умер кто-то из родителей, то в течение года) после похорон он соблюдает авейлес — траур, исключающий почти все радостные занятия. Первые семь дней траура, во время которых нельзя выходить из дома, называются шиве, от ивритского шив’а («семь»). Шиве не «соблюдают», а «сидят»; зицн шиве можно и в переносном смысле, оплакивая какое-нибудь безнадежно испорченное дело: «ме кен зицн шиве нохн гешефт» — «теперь по бизнесу можно сидеть шиву», т. е. бизнес накрылся медным тазом. Шиве переходит в шлойшим («тридцать») — месяц чуть менее глубокого траура.
Прямо перед похоронами все, кому предстоит сидеть шиву, совершают обряд под названием райсн крие (дословно «совершать разрыв») — в знак скорби они рвут на себе одежду. В переносном смысле райсн крие означает «выбиваться из сил, чтобы заработать на жизнь»: эр райст крие нох а штикл бройт — «он надрывается ради куска хлеба».
Этот ритуал можно описать как койрея зайн («раздирать»); есть хвастливое выражение койрея ке-даг зайн («разодрать как рыбу»): именно это проделает наш боец в битве за звание чемпиона — в воскресенье вечером, не пропустите. Как мы видим, в идише из противника делают не котлету, а скорее гефилте фиш, фаршированную рыбу.
В конце похорон оставшиеся в живых должны кадиш зогн — «произнести кадиш», так называемую поминальную молитву, которая, однако, со смертью вовсе не связана. В кадише ничего не говорится об умирании, рае, воскрешении — собственно, ни о чем другом, как о Боге — а о Нем там сказано только то, что Его имя достойно всевозможных похвал и почестей. Читая кадиш на похоронах, евреи как бы говорят, что Бог — над нами, а значит, с этим миром все в порядке, ибо все, что происходит, происходит по Его воле. Как и в случае с зицн шиве, можно зогн кадиш в переносном смысле, оплакивая отношения, деловые проекты, надежды и мечты — в общем, все, что зачахло на корню. Для кого-то — просто летная погода, а ведь это кадиш по любви.
Идея читать поминальную молитву очень полюбилась евреям: каждый мечтал о том, чтобы после его смерти сын произнес по нему кадиш. Не то чтобы евреи прямо-таки хотели умереть — нет, просто они понимали, что смерть неизбежна. Если по тебе кто-то прочтет молитву, значит, ты не исчезнешь бесследно, и эта мысль действительно «превыше всех благословений и песнопений, восхвалений и утешительных слов, произносимых в мире», как сказано в самом кадише. Если у умершего (или умершей) нет сыновей, только дочери — тогда молитву читает зять. Для бездетных людей это была еще одна причина печалиться; правда, оплакать усопшего могут также братья и сестры, но вероятность, что они переживут нас, не так велика, как в случае с детьми; кроме того, братья-сестры имеют право прекратить траур по истечении месяца.
Лучший выход для бездетных — гедунгенер кадиш, «наемный кадиш»: человеку платят за то, чтобы он читал поминальную молитву. Само словосочетание несет в себе тоску, заброшенность, одиночество, ощущение зря прожитой жизни — что трудно уловить постороннему человеку. Хуже может быть только такой гедунгенер кадиш, когда у покойного есть потомок, то есть сын или зять (незамужние дочери не считаются), но он слишком ленив, эгоистичен, черств или слишком отдалился от семьи, чтобы утруждать себя ежедневными походами в синагогу в течение почти что года{86}. Или, того пуще, он порвал с религией, а может быть, даже сменил вероисповедание; тогда за гедунгенер кадиш платит кал («община»). В подобных случаях в выражение гедунгенер кадиш вкладывается еще и немалая доля презрения к недостойным детям. Заслужил сам покойный добрую память или нет — здесь раз на раз не приходится, но непочтительным детям нет оправдания в любом случае: родители есть родители и ваши личные чувства роли не играют. В разговорной речи гедунгенер кадиш может означать «человек, временно заменяющий кого-то» или «независимый специалист [в фирме]»; так говорят и о себе, и о других: «Миссис, их бин нор а гедунгенер кадиш. Зайт азой гут ун ред мит дер фарвалтунг» («Миссис, я здесь только наемный работник. Пожалуйста, обратитесь в администрацию»).
В идише бытует такое обращение к сыновьям, как майн кадиш, кадиш майнер, кадишл («мой кадиш», «кадиш ты мой», «маленький кадиш»). Зачастую маленьких мальчиков так представляют взрослым: «Мендл, кум же аѓер ун бакен зих мит майн кадиш» — «Мендл, подойди-ка сюда, познакомься с тем, кто будет меня оплакивать». В этом обращении чувствуется родительская радость и гордость (почему — мы уже рассказали выше), но есть и еще кое-что: называя ребенка кадиш, человек посылает ему одно из тех тайных благословений, на которые так горазд идиш. Когда вы говорите, что после вашей смерти сын будет читать по вам кадиш, то подразумеваете: «Вот мой сын, чтоб он жил долго и счастливо, пережил меня и еще сто двадцать лет подряд читал по мне поминальную молитву, аминь». Это еще один способ проявить свою любовь, не сказав о любви ни слова.
VI
Как только тело предадут земле, хозяин тела подвергается обряду под названием хибет ѓа-кейвер, «избиение могилы», — или, согласно определению Александра Гаркави, «the percussion of the grave» («выстукивание на могиле», «перкуссия на могиле»). Что-то вроде соло на ударных в «Караване» Дюка Эллингтона, только вместо барабана — покойник. Само наказание описано в мидраше:
В час, когда умирает человек, приходит Ангел Смерти, садится на его могилу, ударяет по ней и говорит умершему: «Встань, скажи твое имя». Отвечает он: «Открыто и известно перед Тем, Кто произнес, и стал мир, что я не знаю своего имени». Ангел возвращает умершего к жизни и ставит его перед судом; его признают виновным во лжи. Ангел держит в руке цепь из огня и железа. Он бьет тело цепью один раз — и отлетают конечности; бьет второй раз — распадаются кости. Затем являются ангелы-хранители, собирают кости воедино и поднимают умершего на ноги. Тогда Ангел Смерти бьет его в третий раз. После этого мертвец должен дать отчет о своей жизни, и его судят по заслугам его. Суд продолжается два дня, а на третий они принимаются бить его — по глазам, ушам, губам, языку, зубам (Масехес Хибут ѓа-Кейвер 2).
История выдержана в очень идишском духе. Каким бы ни был вопрос, вы заранее знаете, что любой ваш ответ неверен; именно из этого ощущения родился Кафка. «Избиение могилы» фигурирует в выражении эр вет шойн ништ ѓобн кейн хибет ѓа-кейвер — «его уже не постигнет хибет ѓа-кейвер», потому что он и так настрадался при жизни. Это еврейский аналог надписи на куртках ветеранов вьетнамской войны: «Когда я умру, то попаду в рай, потому что в аду я уже побывал».
Итак, смерть для евреев — новый этап страданий, от которых уже и смерть не поможет; так же и появление Мессии (которое, казалось бы, должно осчастливить всех) несет людям новый, особенный вид мучений под названием гилгел мехилес, что переводится как «цикл прощений», но на самом деле речь идет о перекатывании в расселинах:
