Все подвижные части тела — руки, ступни, язык, пальцы рук и ног, веки, локти, колени, лодыжки — можно еще и парализовать: эс зол дир опнемен ди ѓент, ди фис, ди цунг, ди фингер, ди фус-фингер, ди лейделех, ди элнбогенс, ди кни, ди кнехелех, не говоря уже о дер клейнер и дер эйвер (два сленговых обозначения мужского члена).

Вполне естественно, что народ, считающий медицину важнейшим в истории нееврейским изобретением, в своих проклятиях уделяет особое внимание болезням. У еврейских проклинателей есть несколько излюбленных недугов (большая часть которых приведена ниже) и несколько неясных, но вполне себе ужасающих симптомов и состояний: например, гешволн ун гедролн золсту верн («чтоб ты распух и вены у тебя раздулись») или пишн золсту мит верем или мит грине верем («чтоб ты пи́сал червями/зелеными червями»). Такое описание не похоже ни на одну из известных мне болезней, зато оно помогает понять вот что: в отличие от многих других клолес, большинство «медицинских» проклятий — как бы жутко они ни звучали — не заставляют жертву придумывать жуткую предысторию. Здесь нагрузка идет не на воображение, а на тело. Точнее, телу только кажется, что им овладевают все эти болячки: от простого кренкен золсту, «чтоб ты заболел» (на идише это звучит несколько агрессивнее, чем может показаться в переводе) до причудливого арайнтрогн зол мен дих а кранкн — «чтоб тебя внесли в дом больным», то есть на носилках. В тавтологическом золсту зохн ун кренкен («чтоб ты был болен и нездоров») мы сталкиваемся с глаголом зохн — означает он «болеть», но, в отличие от кренкен, имеет пренебрежительный оттенок: его используют, только если хотят показать свое презрение к человеку, его болезни или к ним обоим. Некоторые проклятия изображают не какое-то определенное заболевание, а букет симптомов:

Эпидемии непостижимым образом обрушиваются на одного отдельно взятого человека, причем угнездиться они могут только в определенных органах:

Обратите внимание: рак, туберкулез, лейкемия и даже обычный сердечный приступ не упоминаются в проклятиях. Ругаться ругайся на здоровье, но чужое здоровье не трогай. Когда речь заходит о серьезных вещах, евреи возвращаются к реализму.

Из фармацевтики в идиш пришли ди клейне флешлех — «маленькие бутылочки», т. е. «лекарственные пузырьки»; они упоминаются, когда высказывают пожелание: «золсту тринкен нор фун ди клейне флешлех» («чтоб ты пил только из лекарственных пузырьков»), или другое, не менее приятное: «шрайбн зол мен дир рецептн» («чтоб тебе выписывали рецепты»). Почему не рецепт, а именно рецепты? У вас что, столько разных болячек или ни одно лекарство не помогает? В любом случае это верный способ фаркренкен деньги — то есть «проболеть» их, потратить все дочиста на лечение.

Болезнь и смерть — ничто по сравнению с высшим проявлением злого рока, окончательной гибелью всех надежд вашей жертвы: золст онкумен цу майн мазл («чтоб у тебя было такое же счастье, как у меня»). Другими словами, «худшее, чего я могу тебе пожелать, — это чтоб ты был на моем месте». Але цурес вос их ѓоб золн ойсгейн цу дайн коп, «чтобы все мои печали тебе на голову упали». Такое пожелание мало что говорит о проклинателе, но, во всяком случае, самодовольным хвастуном его никак не назовешь. Вот мы и вернулись к тому, с чего начали: идиш — проявление внутреннего изгнания, голес как мироощущения. Еврей не находит покоя даже в себе самом; его грызут тайные помыслы и страхи, которые можно разве что натравить на кого-то другого: «вос с’ѓот зих мир гехолемт ди нахт ун ейне нахт ун а ганц йор зол ойсгейн цу дайн коп» («пусть то, что мне снилось сегодня ночью, и вчера ночью, и весь этот год, — случится с тобой»), И наконец, проклятие, которое позволяет проклинателю оставаться в рамках знаменитого завета Гилеля «не делай другому то, что ненавистно тебе самому», — «вос с’из мир башерт цу зайн ин миндстн фингерл зол дир зайн ин дайн ганц лайб ун лебн» («пусть судьба, уготованная моему мизинцу, постигнет тебя, твое тело и всю твою жизнь». Что я такого сделал, что ты заслужил подобную участь?

Ой, и не спрашивай.

Будучи языком голес — изгнания, которое еще со времен разрушения Второго Храма задает тон еврейской жизни, — идиш накопил огромное количество слов, связанных с бедностью, лишениями и несбыточными желаниями; все это необходимые условия для настоящего добротного квеча. Суть изгнания заключается в том, что человек не может быть там, где хочет, — дома; у него нет того, о чем он мечтает больше всего на свете, — дома; он шлепт, тащится из одного дня в другой, кое-как перебивается от кризиса до кризиса, с тоской осознавая, что если успех и придет, то очень ненадолго. Йидише аширес из ви шней ин марц, «еврейское богатство — как снег в марте»: выпадает нечасто и тает за ночь. До появления нацистов именно бедность, а не антисемитизм считалась главным еврейским несчастьем. Больша́я, а может — и бо́льшая часть современной идишской культуры зародилась и развивалась в условиях почти необъяснимых лишений.

Неевреи тоже бедствуют и подвергаются нападениям бесов и злых духов, но они хотя бы живут в своем мире. Ойлем ѓазе, «сей мир», — их родина. Религиозный христианин может считать себя пилигримом на этой земле, залетным гостем, который с нетерпением ждет смерти, чтобы воссоединиться с Иисусом; но между пилигримом и изгоем большая разница, даже если оба плетутся по одной дороге. Христианский идеал — жить на земле, но быть не от мира сего; еврейская беда в том, что они как раз от мира сего, но не живут в нем. Мы едим, спим, ходим в туалет и умираем. Платим налоги, служим в армии, торгуем. И при всем при том мы отгорожены от остальных, лишены всех обычных человеческих удовольствий; мы как будто сосланы на необитаемый остров, где водятся одни трефные черепахи. Главные источники радости — шабес и Тора — тоже не принадлежат этому миру. В традиционной еврейской культуре есть все, кроме ойлем ѓазе, что в идише означает «чувственное наслаждение», то самое здесь-и-сейчас, ради которого живут гедонисты. Гойское существование — бесконечная череда «сегодня», еврейское же состоит из сплошных «тогда», относящихся и к прошлому, и к будущему: «тогда мы были… тогда мы будем… а сейчас мы — ничто». Без Храма вся окружающая действительность — не более чем клипе, наросшая на нас скорлупа, которую не расколоть до тех пор, пока Мессия не придет освободить нас.

Но мы ждем уже давно, а его все нет; большинство идишских поговорок, где упоминается Мессия, окрашены удивлением или разочарованием. Когда ваш сын-подросток заходит в комнату и говорит: «Мам, пап, я знаю, что вы оба заняты, поэтому я вынес мусор и помыл машину. Сейчас приготовлю себе салат и пойду пылесосить», вы непременно воскликнете (как только удостоверитесь, что ваше чадо не влипло в какую-то ужасную неприятность) — «Мешиехс цайтн!», «настали времена Мессии!» Иначе говоря, «да неужели, глазам своим не верю!». Если вы расскажете об этом случае знакомому, который, зная вашего ребенка, не верит в такое чудо, — можете добавить: «Ломир азой дерлебн мешиехн», «Давайте точно так же доживем до прихода Мессии» — то есть так же, как я дожил до счастливого дня, когда мой сын сам начал пылесосить. Ломир азой дерлебн мешиехн — иудейский вариант христианского «вот те крест!». Если бы люди считали, что Мессия уже не за горами, «ломир азой дерлебн мешиехн» утратило бы смысл.