Пришел шлимазл — отворяй ворота: порой на нас обрушивается целый шлим-шлимазл, «зло-злосчастье», то есть сверхневезение, редкое даже для евреев. Это пресловутые тридцать три несчастья, причем они сваливаются на голову всем скопом.

Бывает шлимазл дурх тир ун тойер («беда в двери и ворота»); будь он какой-нибудь жижей — мы бы в нем утонули. Это довольно распространенная поговорка, означает она примерно то же, что аф трит ун шрит («на каждом шагу»). «У Миндл дела идут дурх тир ун тойер» — другими словами, Миндл процветает, у нее все отлично. А в нашем случае в двери и ворота лезет шлимазл мит эсик — «невезение с уксусом», а также лучком, перчиком и всеми прочими приправами. Представьте себе квечмаркет, где все полки забиты салатом «шлимазл в маринаде». Слово эсик («уксус») иногда используется в значении «прибамбасы», «навороты». Можно сказать «ойсгепуцт ин эсик ун ѓоник» — «одет с иголочки», дословно — «наряжен в уксус и мед», а еще лучше — айнгемаринирт ин эсик ун ѓоник, «замаринован в уксусе и меду». С точки зрения идиша элегантнее всех тот, кто больше всех похож на селедку.

Невезунчик ѓот мазл ви а дронг, то есть «у него удача — как у шеста»: время от времени кто-нибудь забивает в него гвоздь. Если он глянет в реку — рыбы всплывают брюшком кверху; эр зол ѓандлен мит тахрихим, волт мен ойфгеѓерт штарбн («если б он затеял торговать саванами, люди перестали бы умирать»). Эр махт а гешефт ви дер фетер Эйсев — «он ведет дела как дядя Исав», продавший право первородства за чечевичную похлебку, — и верт айнгезункен ви Койрех, «тонет как Корах», которого поглотила земля в наказание за бунт против Моисея.

Корах (на иврите это имя означает «лысый») — еврейский Крез, он фигурирует в идишских поговорках, связанных с деньгами: райх ви Койрех — «богат, как Корах», Койрехс ойцрес — «кораховские сокровища», момен Койрех — «кораховский барыш». Источник всех этих выражений — талмудическая легенда (трактат Псохим 119а), в которой Корах находит одно из трех сокровищ, спрятанных Иосифом, и — будто в поддержку Шнеура-Залмана, стоявшего за царизм, — решает остаться в Египте, чтобы не покидать клад. Очень характерный для идиша ход: герой, вошедший в фольклор как главный символ процветания, заканчивает свои дни в буквальном смысле ин др’эрд.

До того как провалиться в тартарары, Корах был весьма преуспевающим человеком — из всех евреев только он сумел хорошо устроиться в Египте. Уже потом, в последующих поколениях, некоторым иногда удавалось добиться подобного успеха (причем это не всегда были такие же неприятные типы, как Корах), но для большинства европейских евреев нужда осталась главной спутницей жизни, поэтому в языке тема нужды разрослась до внушительных размеров. Главное идишское название бедности — далес, от ивритского корня, означающего «слабеть», «истощаться». Это слово встречается в десятках идиом.

Бывает далес ви ин посек штейт — «далес как положено». Есть более светская поговорка: далес ви а курфиршт, «далес, подобный курфюрсту»^{60}, — это не просто бедность, а обездоленность, можно сказать, королевского размаха; вы с вашей жалкой нищетой — не ровня ей. Посмотрите, далес обретает почти человеческие черты. В сказках гоев ожить мечтают куклы вроде Пиноккио, у нас — абстрактные понятия: например, нищета, которая страстно желает нарядиться в людское платье и притвориться человеком.

Чем же занимается наш очеловеченный далес? Эр файфт, он свистит. Дер далес файфт фун але зайтн («свистит со всех сторон»), ин ейдн винкл («в каждом углу»). Он дает о себе знать самым неприятным, самым надоедливым образом: влетая в щели вашей лачуги вместе с ветром. Фар вос файфт дер далес? Почему же далес свистит, если ему ничего не стоит сдуть весь дом начисто? Вайл эр ѓот нор а дуде, потому что у него есть только лишь дудочка. Он не может позволить себе купить трубу — то есть денег нет даже на то, чтобы повысить собственную зловредность.

Дух бедности не только свистит, но еще и пляшет. Дер далес танцт ин митн штуб — танцует посреди дома, привлекая к себе всеобщее внимание. А еще он стучит и грохочет. Фар вос клапт дер далес, почему далес стучит? Вайл эр гейт ин клумпес, потому что он носит деревянные башмаки.

Говорят, что далес, помимо прочего, еще и махт паслес («приносит позор»), несмотря на столь же распространенное утверждение «далес из ништ паслес» («бедность — не позор»). Нет, не позор, а всего лишь предпосылка для него. Евреи засветились почти во всех видах преступной деятельности, больше всего они преуспели в воровстве (особенно в конокрадстве), контрабанде и — что уже не столь романтично — сутенерстве. Как гласит старая пословица, вос эс тут ништ а йид цулиб парносе, «чего не сделает еврей ради заработка!». Кроме того, нойт брехт айзн, далес брехт шлесер («нужда ломает железо, а нищета — замки»). Способность ломать железо приписывают также любви и деньгам, но вот с замками умеет расправляться только далес. By далес, дорт из ѓалас — «где бедность, там и галдеж», у бедняков нет ни минуты покоя. Если цель всего этого — сделать нас чище, то лично я бы предпочел хорошую дезинсекцию.

Есть менее эмоционально окрашенное обозначение бедности — оремкайт, а ее представитель — ореман, бедняк. Они бывают разной степени: а битерер ореман («горький бедняк»), ан ореман ви шабес ѓа-годл («бедняк, подобный Великой Субботе»). Понять смысл последнего выражения легко, но подобрать к нему аналог на другом языке почти невозможно. Ключевое слово здесь — годл, от ивритского гадоль — «большой», «великий». Этот бедняк отличается от других бедняков тем же, чем Великая Суббота — последняя суббота перед началом Пасхи — от других суббот: масштабом. Но кроме того, шабес ѓа-годл — один из двух дней в году, когда раввины в ортодоксальных синагогах произносят речь. Бедность оремана не просто велика, она еще и заявляет о себе во всеуслышание.

Об оремелайт (мн. ч. от ореман) сложено много пословиц и поговорок, большинство из них связано с едой. Дос милхике тепл байм ореман верш кейн мол ништ флейшик — «молочный горшок бедняка никогда не станет мясным», ведь в его доме мясо не водится. Ан ореман из томед парве, «бедняк — ни мясной, ни молочный», потому что у него нет ни того, ни другого. Аз ан ореман эст а ѓун, из эр кранк одер ди ѓун — «если бедняк ест курицу, значит, кто-то из них двоих болен». Есть и еще более мрачное выражение: аз ан ореман махт хасене, лойфн ди ѓинт мит геѓойбене кеп («когда бедняк справляет свадьбу, собаки бегут, задрав голову»). Т. е. на полу объедков не сыщешь: все свадебное угощение состоит из одного куска курицы, который передают из рук в руки, так что собаки могут разве что попытаться стащить его со стола. И в завершение пищевой тематики отметим, что секс иногда называют дем ореманс айнгемахтс, «варенье для бедных».

Как ни популярно слово ореман, это не главное обозначение бедняка. Самое идишское название — капцн; вероятно, произошло оно от ивритского мекабец недовес, «собирающий подаяние», но точно никто не может сказать. Доподлинно известно лишь то, что слово капцн как таковое появилось сначала в идише, а потом попало в иврит. Как ни странно, возникло оно не очень давно: первое его упоминание в письменных источниках датируется 1623 годом, так что, если бы Шекспир писал на идише, он не смог бы вставить это слово в свои бессмертные произведения. На протяжении последующих трехсот лет без малого — вплоть до Первой мировой войны — роль этого слова в общественной жизни евреев все росла и росла; даже Менделе Мойхер-Сфорим, основатель современных идишской и ивритской литератур, выдумал целый городок Капцанск, населенный сплошь одними капцоним (мн. ч. от капцн).