В январе 1794 г. произошло изменение в системе наблюдения за надежностью содержания дофина в Тампле. 5 января подал в отставку Симон. Он оставил свой хорошо оплачиваемый служебный пост из-за принятия Генеральным советом Коммуны постановления, запрещавшего совмещение членства в совете и оплачиваемых должностей в административном аппарате Коммуны, которому была подведомственна тюрьма Тампль. Предложение сделать исключение для Симона не прошло, чем и было вызвано сложение им своих обязанностей «воспитателя». 16 января Комитет общественного спасения предписал возложить наблюдение за содержанием дофина на четырех членов Генерального совета Коммуны, сменяемых каждые сутки. 19 января Симон окончательно покинул Тампль.
Одновременно спешно проводилась работа по переоборудованию и изоляции помещения на втором этаже, куда дофин и был заключен без права допуска к нему кого-либо, не имевшего на то специального разрешения. В течение последующего полугода никто во вне не знал чего-либо определенного о его участи. Однако возможность подмены и увоза дофина, даже если заранее в тюрьме был тайно помещен его двойник, призванный сыграть роль Шарля-Луи, представляется маловероятной в промежуток времени между отставкой Симона и окончательным его уходом из Тампля. До 31 января продолжался ремонт помещений, в котором участвовали работники, хорошо знавшие дофина в лицо. Они заметили бы подмену. Каждый вечер со времени отбытия Симона дофина посещали четыре дежурных комиссара Коммуны, которые разговаривали с ним. С 19 по 30 января 44 комиссара видели дофина, все они, за исключением троих, знали «маленького Капета» в лицо, часто встречали его ранее в Тампле. Посещения комиссаров как будто опровергают утверждение многих историков, что дофин был «замурован» в его комнате. В нее можно было входить через прихожую. Правда, историк Л. Астье обнаружил план второго этажа, выполненный в 1796 г. Из него следует, что вход через прихожую был закрыт, так как на его месте была сложена печка, внизу которой была проделана форточка, остававшаяся единственной связью с внешним миром.
Очень показательное происшествие произошло в июле, ранним утром 10 термидора. Арестованного 9 термидора по решению Конвента Робеспьера и его ближайших сподвижников освободили вооруженные отряды некоторых парижских секций. Робеспьеристы укрылись в здании городского управления, войска Конвента ворвались в Ратушу, был дорог каждый солдат. Чаша весов склонилась в пользу термидорианцев, но участники переворота далеко не были уверены в своей победе, а ведь поражение, как понимал каждый из участников, было бы равносильно тому, чтобы через несколько часов попасть под нож гильотины. И как раз в эти напряженные до крайности часы один из главных руководителей термидорианцев, Баррас берет отряд в 200 человек и в сопровождении нескольких депутатов Конвента отправляется в Тампль для укрепления находившейся там стражи — на случай, если противник захочет заполучить в свои руки дофина. Очевидно, что Баррас считал возможным со стороны робеспьеристов попытку разыграть эту карту в политической игре и придавал важное значение тому, чтобы такая попытка сорвалась Быть может, он опасался и того, что воцарившейся неразберихой попробует воспользоваться и роялистская агентура для увоза ребенка.
Баррас и другие депутаты лично заглянули в камеры, где содержались дофин и его сестра. Одним из сопровождавших его дежурных был некто Лорине, который присутствовал полгода назад, 19 января, при передаче Симоном дофина его новым попечителям. Если бы он увидел вместо дофина другого ребенка, он несомненно сообщил бы об этом. Барраса сопровождал также депутат Конвента Гупило де Фонтене, который ранее был членом Законодательного собрания и видел дофина, когда 10 августа 1792 г. была свергнута монархия и королевская семья укрылась в помещении собрания. Конечно, можно допустить, что он внимательно не разглядел мальчика и не узнал его через два года. Но это вряд ли правдоподобно, если учесть всеобщее внимание, которое было приковано к дофину. Гупило де Фонтене еще раз видел дофина через два месяца, 7 брюмера (28 октября). От него не последовало никаких заявлений, что увиденный им ребенок не дофин. Но, может, он сообщил о том по секрету только одному Баррасу?
Нам известно о подобном заявлении со слов родственников этого депутата, сообщивших об этом через много десятилетий после революции. Другие депутаты, посещавшие дофина 10 термидора и позднее, подтверждали, что видели при этих встречах одного и того же мальчика. Непрерывная цепь показаний как будто доказывает, что с конца августа 1794 г. и до 25 февраля 1795 г. в Тампле находился тот же ребенок.
В 1840 г. маркиза Бролье-Солари, бывшая придворная дама Марии-Антуанетты, засвидетельствовала перед нотариусом, что зимой 1803 г. при беседе ее мужа с Баррасом бывший директор негодующе воскликнул по адресу Наполеона: «Я еще доживу до того, чтобы увидеть повешенным этого корсиканского злодея! Он проявил неблагодарность ко мне и выслал меня из страны за то, что я сделал его тем, чем он стал. Но он не преуспеет в своих преступных планах, так как существует сын Людовика XVI». Если дофин был жив, Баррас, как мы убедимся ниже, мог знать об этом. Но столь же возможно и другое: Баррас ненавидел Наполеона, который отплатил ему черной неблагодарностью, свергнув власть Директории во время переворота 18 брюмера 1799 г. Так что слова Барраса очень напоминают бессильные угрозы, а утверждение о похищении дофина — вымысел с целью подкрепить эти угрозы. Впрочем, к роли Барраса в возможном увозе дофина из Тампля нам еще придется возвращаться и впредь.
Возможность бегства Шарля-Луи неоднократно обсуждалась в политических кругах после термидорианского переворота. Вопрос о его судьбе затрагивался в мирных переговорах между Францией и некоторыми державами неприятельской коалиции, особенно с Пруссией, а также Испанией, где, как и во Франции до революции, правила одна из ветвей династии Бурбонов.
Предположить же, что похищение дофина произошло когда-то в конце 1793 г. или первой половине 1794 г. (вероятнее всего в последние дни пребывания Симона в Тампле, между 4 и 19 января), значит, допустить, что никто в последующий год или полтора из дежурных комиссаров Конвента и тюремных служащих всех рангов, идя на смертельный риск, не сообщил, что под видом дофина содержится другой ребенок.
В июне 1795 г. дофин умер, подточенный золотухой и туберкулезом, от которых до революции скончался его старший брат, и тяжелой тюремной обстановкой. В официальных отчетах о причинах и обстоятельствах смерти Шарля-Луи имеется (точнее, при желании можно вычитать) немало противоречий и как будто нарочито двусмысленных утверждений. Например, медицинское заключение было подписано четырьмя врачами, двое из которых, по всем данным, еще до революции имели случай видеть умершего мальчика. Но в заключении осторожно говорится лишь о том, что медикам был продемонстрирован мертвый ребенок и заявлено, что это труп «сына Капета». Такую формулировку можно счесть и за простую констатацию факта и, напротив, за многозначительную оговорку, что врачи не касаются вопроса, кем был скончавшийся ребенок, и что ими зафиксированы только результаты вскрытия его тела. Это не укрылось от внимания иностранных дипломатов. Австрийский канцлер Тугут, который мог опираться не только на опубликованные документы, но и на донесения разветвленной секретной службы венского двора, писал: «По правде говоря, нет никакой безусловной уверенности в смерти сына Людовика XVI. Его кончина пока не подтверждена никакими доказательствами, не считая объявления в „Монитёре“ и, самое большее, официальным протоколом, составленным по приказанию разбойников из Конвента и людьми, чьи показания основаны на том, что им представили тело мертвого ребенка, который, как их заверили, является сыном Людовика XVI». Тугут полагал, что с целью обескуражить роялистов и облегчить мир с Испанией члены Конвента «могли счесть соответствующим их интересам объявить о его смерти и сохранить в неизвестном и надежном месте такого ценного заложника в качестве последнего ресурса на случай опасности, которая может им угрожать при изменении обстоятельств».
