Виртуальная история может быть разного значения. Она может касаться важных исторических событий, но отличаться от реальной версии этих событий освещением деталей, мало что менявшим в общей картине. А бывает и напротив, что речь идет о подобных деталях или малозначительных фактах вообще, но их виртуальная версия имеет фундаментальное значение для понимания хода событий большого исторического масштаба. Так, вопрос о судьбе сына свергнутого с престола и казненного монарха может в зависимости от конкретных обстоятельств иметь или не иметь значения для понимания крупномасштабных событий, какое бы эмоциональное воздействие ни оказывало знакомство с этим сюжетом. Вопрос о судьбе дофина такое значение, бесспорно, имел.
Надо помнить, что Французской революции ко времени казни короля и королевы было всего четыре года. Когда она началась, убежденных республиканцев можно было пересчитать по пальцам и к их числу не принадлежало подавляющее большинство политиков, выступавших на политической авансцене в 1793 и 1794 годах. Превращение политических идеалов Просвещения, получивших широкое распространение, убеждения, что новый строй должен соответствовать природе человека, в идеологию, одобряющую ради этой цели революционное насилие и санкционирующую террор, отнюдь не было всеобщим. Недаром почти все из духовных вождей Просвещения, которые дожили до революции, оказались в рядах эмиграции. Конечно, за годы революции политическое развитие народных масс, получение частью крестьянства конфискованных дворянских земель, отмена законов, стеснявших свободу предпринимательства, многое изменили в сознании населения. Но убеждение в прочности нового режима было далеко не преобладающим, а кровавый террор, хотя и загонял эти сомнения вглубь сознания, но они продолжали существовать и оказывать воздействие на поведение миллионов французов. К тому же у современников не было перед глазами исторического примера революций в недавнем прошлом, которые не закончились бы реставрацией монархии. Исключением являлась американская Республика, но она также насчитывала менее двух десятилетий, ее дальнейшая судьба казалась для европейцев далеко еще не ясной, да и то, что происходило в Новом Свете, представлялось совершенно не пригодным для сравнения с обстановкой в Европе.
Слишком много народа смирилось с Республикой в том ее обличии, в котором она предстала во время правления якобинцев, но было приверженцами ее лишь на словах, чтобы не попасть в списки контрреволюционеров и подозрительных. Все это приводило к тому, что перспектива реставрации монархии во Франции казалась отнюдь не исключенной даже в ближайшем будущем. И в этих условиях «законный» король в лице малолетнего дофина обещал партии, которая овладеет им, длительную легитимизацию ее власти в форме регентства при несовершеннолетнем монархе. Кроме того, такая перспектива особенно устраивала конституционных монархистов, поскольку она уничтожала бы надежды находившихся в эмиграции братьев короля — графа Парижского и графа д'Артуа (правивших потом в период Реставрации под именами Людовика XVIII и Карла X) — полностью восстановить королевский абсолютизм. Но вне зависимости от политического значения, который имел вопрос о судьбе дофина в XVIII и начале XIX веков, интерес к нему на протяжении двух столетий сохраняла и сама нераскрытая «тайна Тампля». На эту тему опубликовано более 600 монографий, не считая бесчисленного количества статей в научных и популярных периодических изданиях. Многие из них содержат версии, лишенные всякого правдоподобия. Но не все.
Политические группировки, столкнувшиеся в годы революции в ожесточенной борьбе, не переставая обвиняли друг друга в стремлении возвратиться к дореволюционному, старому режиму. Конституционных монархистов подозревали в подготовке воцарения представителя младшей линии Бурбонов, герцога Филиппа Орлеанского. В том же подозревали дантонистов. Как мы знаем, левым якобинцам инкриминировали тайный умысел установить регентство при возведенном на престол дофине. В подобном же намерении потом стали обвинять Робеспьера, а также в том, что он собирался жениться на старшей сестре дофина Марии-Терезе (будущей герцогине Ангулемской), как и ее брат, содержавшейся в тюрьме Тампль. Наличие таких же замыслов вменяли в вину и другим политикам во время террора. (Позднее один из видных деятелей того времени, Камбасерес, ставший имперским канцлером в правление Наполеона, уверял: «Они все желали на ней жениться, начиная с Робеспьера».) И, главное, многие таким слухам верили. 9 термидора ярый враг Робеспьера член Конвента Леонар Бурдон сумел убедить вооруженный отряд секции Гравилье, шедший на помощь робеспьеристам, укрывшимся в Ратуше, что Робеспьер рассчитывает уничтожить Республику и жениться на дочери казненного короля. Колонна после этого вместо помощи робеспьеристам сыграла большую роль в штурме Ратуши и пленении Робеспьера и его сторонников. Между прочим, обвинения Робеспьера в скрытом роялизме вполне совмещались тогда с обвинением его в Конвенте в желании стать «новым Кромвелем» (Сен-Жюст действительно считал целесообразным наделение его диктаторской властью).
Поскольку обвинения, о которых шла речь, постепенно приобретали всю большую известность, власти, к какой бы фракции они ни принадлежали на том или ином этапе революции, принимали самые строгие меры, чтобы не допустить увоза дофина, а также его сестры из Тампля. Принималось в расчет, что они, помимо всего прочего, являлись важными заложниками, которых можно было обменять на республиканцев, содержащихся в плену у неприятельских держав.
В качестве воспитателя Шарля-Луи был назначен сапожник Антуан Симон, считавшийся убежденным республиканцем, который должен был привить такие же взгляды «волчонку», как прозвал его Эбер, или «сыну Капета» (Людовика XVI, потомка династии Капетингов), как дофина именовали в официальных бумагах. О том, как Симон относился к ребенку, имеются противоречивые сведения. В роялистских кругах утверждали, что обращение было самым жестоким, если не бесчеловечным. С другой стороны, сохранились денежные счета за игрушки и птиц, купленных Симоном для его подопечного, за стирку белья, имеются сведения, что жена «воспитателя» Мария-Жанна Симон привязалась к мальчику. Некоторые высказывания Марии-Терезы как будто говорят о том, что она дружелюбно относилась к супругам Симон.
Существуют основания предполагать сотрудничество Симона с роялистским подпольем и иностранными разведками (сведения об этом были обнаружены в последнее время в испанских архивах). В донесении одного из разведчиков, полученном министром иностранных дел Годоем, от 5 марта 1794 г. говорилось: «Уже давно Симон — один из наших людей. И он детально информирует нас о том, что происходит, в чем Ваше Превосходительство могло убедиться на протяжении ряда месяцев». В донесении подробно перечисляются услуги, оказанные Симоном (как до, так и после его отставки с поста воспитателя дофина, о которой еще пойдет речь ниже). Очевидно, это материалы, восходящие к «Парижскому агентству». Не обошлось и без просто фальшивок. В 1923 г. был опубликован явно подложный отчет Симона, якобы направленный 19 января 1784 г. в Вену и Ватикан о бегстве дофина.
Тщательная охрана Тампля только поощряла слухи, что власти опасаются похищения дофина. Летом и осенью 1793 г. барон Батц предпринимал неудачные попытки организации бегства королевы и ее сына. Начиная с октября того же года, аналогичные планы строил один из участников «Парижского агентства» Франсуа Николя Сурда, в прошлом глава полиции в одном из провинциальных городов, а впоследствии судебный чиновник во времена Консульства и империи. Его активность породила резкую критику со стороны другого руководителя шпионского центра, аббата Андре Шарля Бротье, который уже после термидорианского переворота сообщал в ноябре 1794 г., что Сурда находится в плену «тысячи химер».
