— Едва ли. Первым делом я должен повидать отца. Когда вернусь в деревню, так и быть, скажу Карами. Но неизвестно, когда это будет.

— Чтоб отыскать своих, тебе надо пойти отсюда вниз по улице, мимо кондитерской «Туна», министерства сельского хозяйства, в сторону Кызылая. Они там часто бывают. А не увидишь — отправляйся на Саманпазары. Походи по гостиницам, ханам.

— Знал бы ты, братец Теджир, до чего я сейчас жалею, что не послушал отца и отдал куропатку. Хоть бы прок какой был. Так нет же. Я думал, американец — инженер по самолетам, большой человек. А на деле оказался проходимец проходимцем. Я ведь отчасти твоим уговорам поддался.

— Что? — вспылил мой Али. — Выходит, я во всем виноватый?

— Ты говорил, что он хороший человек, гуд человек. Я тебе доверился. Вот что из этого получилось.

— Если б твое дело выгорело, ты бы говорил, что заслуга твоя. А сейчас, когда не повезло, всю вину на меня валишь.

— Давай, давай, Сейдо-эфенди! — подбросила я хворосту в огонь.

— Я не это имел в виду, — замялся Сейит. — Нам с тобой обоим не повезло.

— Обоим не повезло, — передразнил его Али. — Как сказать. Харпыр, что ни говори, оказался порядочным человеком. Он сделал все возможное, чтобы устроить тебя на работу, и не его вина, что бумаги пришли с плохим ответом. Он уже ничего не мог поделать. Ты сам виноват, что голосовал за Рабочую партию. В бумагах так прямо и написано.

— Ты читал? — удивился Сейдо.

— Собственными глазами не видел, а от Харпыра слышал.

— Что правда, то правда, — пригорюнился Сейдо. — Я и впрямь голосовал за Рабочую партию. Но я тебе вот что скажу, — и Сейдо поднял голову. — Доведись мне сегодня голосовать, я опять выступлю за Рабочую партию. Она лучше других, потому хотя бы, что правду народу говорит, поддерживает бедняков.

— Очнись! Что ты мелешь! Послушал бы лучше Сабахаттина-бея, он тебе вмиг разъяснил бы, что такое пролетарская диктатура, которую хочет установить Рабочая партия. Вот и студентам голову заморочили, сбили их с праведного пути. Эх, земляк, простая душа, ничего, как я погляжу, ты не смыслишь…

— Значит, увезет он куропатку с собой?

— Разумеется. Разве что тебе удастся силком ее отнять. Однако не советую. А по доброй воле он ее не вернет.

— Зачем она ему теперь?

— Будет охотиться.

— Он нам подарки привозил: шапку, безрукавку, всякую дребедень.

— Вот видишь! Если потребуешь куропатку обратно, придется подарки возвращать. А это такое позорище — слов нет! Даже цыгане такого не делают. Вся Анкара осуждает твоего отца и сына. Да вас вся страна на смех подымет.

— Не забудь передать Карами, чтобы за креслами приехал, — сказала я.

— Черт бы побрал этого Карами! Не стану я ничего ему передавать. Пускай кто-нибудь другой заботится. Это он на меня донес, что я за Рабочую партию голосовал, больше некому. Не желаю я в его сторону смотреть!

— Кушать хочешь? А то давай вместе отобедаем, — предложила я.

Али молча взглянул на меня. Я поднялась и поставила воду на огонь, чтобы отварить макароны.

— Нет, я кушать не буду. Мне пора. Не видать мне покоя, пока своих не отыщу, — сказал Сейдо и поднялся.

— Перекуси сначала, потом пойдешь.

— Нет. Может, мы когда-нибудь все вместе и сядем за ваш стол…

— Ты злость-то свою уйми, Сейдо-эфенди. Скажи Карами, чтоб заехал за креслами.

Ничего не ответил Сейит, молча шагнул к двери. Мы с мужем вышли проводить его и столкнулись на лестнице с Семой-ханым. Она несла в руках большую картонную коробку. Мой Али подскочил к ней, хотел помочь втащить наверх, но Сема-ханым крикнула:

— Нет-нет-нет! Пускай мне Гюльджан поможет. Ох и тяжесть! Купила электрообогреватель, кучу денег отвалила. — И вдруг глянула на меня строго и давай отчитывать прямо при муже и госте: — Слушай, Гюльджан! Я тебе что велела? Сделать у меня уборку. Почему ж ты здесь прохлаждаешься? Кто тебя отпускал? Все вы такие — как деньги получать, так вы первые, а стоит на минутку из дому отлучиться, улизнуть норовите! Погоди у меня!

Я-то понимаю, что Сема-ханым нарочно расшумелась, чтобы отвлечь внимание от коробки, но мне все равно неприятно. Однако сдержалась я, проглотила обиду.

— Я только что спустилась вниз, госпожа. Пусть глаза мои ослепнут, если я вру.

Я приняла из ее рук коробку и потащила наверх.

— Осторожно, Гюльджан! — крикнул мне снизу Али. — Не урони!

— А хоть бы и уронила — не велика беда, — ответила я. — У нашей госпожи денег куры не клюют, новый обогреватель купит.

— Ох, Али-бей, ну и язычок у твоей жены!

— Не обращайте внимания, абла! Глупая она у меня.

Рассказывает Тургут.

Мы сидели за столом и играли в молчанку. Мурат Топрак взял в руки карандаш и потянулся за бумагой.

«Просьба ко всем, — написал он. — Возьмите учебники и садитесь в разных местах: один пусть останется за столом, другой — на кушетке, остальные пусть перейдут в другие комнаты. Читайте учебники вслух, будто задание учите. Короче, как вчера. А я опять начну проверять приемник на всех диапазонах».

«Мои знакомые с факультета связи говорят, будто имеется специальный прибор для обнаружения подслушивающих устройств», — написал Наджи.

«Где мы можем раздобыть такой прибор? — написал Халиль. — Не у американцев же!»

«Мы и без прибора отыщем».

«Разумеется!» — написал я.

Собрал я исписанные листки и сжег. Ребята начали читать учебники вслух. Я тоже открыл «Историю доктрин» и принялся читать, хотя меня с души воротило от этого учебника, написанного исключительно с буржуазных позиций. Пускай его превосходительство слушает, какие мы разумные да послушные стали. Мы прилежно занимались зубрежкой, то есть именно тем, чего ждет от нас отечество.

Под вечер, возвращаясь домой, я заглянул к Семе-ханым, она вкратце изложила мне все события дня. Гюльджан-йенге держится молодцом. В первой половине дня Бетти уходила в парикмахерскую, а после обеда Сема с Незахат были приглашены на чашечку чаю. К осуществлению плана они еще не приступали. «Слишком рано, — говорит Сема. — Надо как следует подготовить почву. Вы еще увидите, на что способны женщины!» Завтра, примерно в десять, Сема опять пойдет в гости к американке. А послезавтра устраивается коктейль. Если Бетти понадобится отлучиться, она наверняка попросит Гюльджан присмотреть за детьми.

Сейит приехал из деревни и ходил на Саманпазары искать отца с сыном. Мы так и не знаем, удалось ему найти их или нет. Эльван-чавуш здесь больше не появляется. Мы его предупредили, чтобы он пока держался подальше от нашего дома. Меня гложут сомнения, правильно ли мы поступили.

При проверке, которую американцы и наши устроили Сейиту, выплыло наружу, что на прошлых выборах он голосовал за Рабочую партию. Этого достаточно, чтобы ему отказали в работе. Что ж это такое творится! Спрашивается, где она, демократия, где свобода? Сейит приехал с намерением потребовать у американца куропатку, но Али отговорил его. И еще выяснилось, что Али нанимается в тайную полицию. Его превосходительство хлопочет за него. Вот так они и раздувают штаты. Интересно, на что пригоден этот полуграмотный Али? Впрочем, именно такие им и нужны, чтобы преследовать интеллигенцию, студентов.

Хотелось бы мне еще разок поговорить с дядей Хаккы, рассказать ему обо всем и спросить, одобряет ли он действия его превосходительства.

Голова идет кругом от разных вопросов. Я читаю вслух «Историю доктрин», а сам не перестаю думать обо всем, что происходит. Мурат крутит и крутит ручки приемника, взятого у Незахат-ханым. Временами раздается сильный треск, и я начинаю побаиваться, что нас услышат. Тогда устроят неожиданный налет и обыск. Хорошо, что я тщательно слежу, чтобы все наши записи были сожжены.

Как там дела у Эльвана-чавуша и Яшара? Истомились небось, ожидая известий от нас. А вдруг они укатили к себе в деревню? Встретились ли с Сейитом? Допустим, мы раздобудем куропатку, куда ее после этого девать, кому передать? Впрочем, едва ли старик уедет без птицы, он ведь не раз повторял, что ни за что на свете не вернется в деревню с пустыми руками. А Сейит, надо полагать, поумнел малость. Гюльджан-йенге рассказывала, как он спорил с Али и повторял: «Нельзя оставлять куропатку здесь!» Не хватало, чтобы дед, сын и внук, сговорившись, совершили какой-нибудь необдуманный поступок, например напали б на улице на Харпера или подняли шум перед Туслогом. Тогда их заберет полиция, и Сабахаттин-бей решит, будто мы их подстрекали. Он возьмет нас под наблюдение или прикажет арестовать. Нет, не подумайте, я нисколько не боюсь ни слежки, ни даже ареста. Просто жалко будет потраченных впустую усилий спасти куропатку. И еще мне не нравится, что Мурат никак не может отыскать подслушивающее устройство. Предположим, произойдет чудо и он сегодня обнаружит микрофон. Ну и что проку? Завтра же, когда никого из нас не будет дома, они проникнут в квартиру и установят другой, более совершенный. Нет, пора отсюда съезжать. Снимем другую квартиру, и, пока полиция спохватится и выяснит наш новый адрес, пройдет немало времени. За это время Харпер уедет в Испанию, и все забудется. Не станет же Сабахаттин-бей переезжать вслед за нами в другой дом. Квартира в сто сорок квадратных метров, которую он здесь занимает, — его собственность. Но если мы попадем под полицейский надзор или нас арестуют, наши женщины не смогут оставаться тут, тем более продолжать борьбу за куропатку. И вообще, это нас надломит. Итак, Гюльджан-йенге включилась в нашу игру, так как считает это своим долгом, а Незахат-ханым — под давлением Мурата. Какими тонкими нитями связаны мы все! С каким риском сопряжено наше предприятие!