Я тараторила и тараторила, не давая ей времени опомниться и вставить словечко. И при этом заливалась горючими слезами.

Куропатка тем временем пела и пела: «Гак-губуррак, гак-губуррак!»

Наконец я утерла слезы, примолкла. Тут Бетти завела свою песенку:

— Анкара есть очен красивый город. И турки очен красивый люди. О-о, Гюльджан-ханым, я очен любить тебя. Ты есть плакать из-за меня! О-о, я очен тронут и буду сильно скучать без Анкара. Я буду писать вам много письмо, хорошо?

У этой женщины сильный характер, подумала я, ведь ни единой слезинки не выкатилось из ее глаз. Мой носовой платок сделался скоро совсем мокрый от слез.

— Бетти-ханым, ты иметь, наверно, много работы. Я хочу тебе помогать в уборка, упаковка.

— Спасибо, Гюльджан, спасибо. Мы хотеть продавать мебель. Мы есть уезжать очен далеко, в красивый Испания. Там есть много красивый мебель. Мы там будем покупать новый вещи, а эта мебель мы хотим продавать здесь. Мой муж иметь желаний подарить эти кресла один человек в вашей деревня. Это вери гуд человек — мистер Карами.

— Ты иметь желаний, чтобы мы передать Карами, чтобы он приехать за эти кресла? — догадалась я.

— Да! Ты меня понимай! Сэнкю, спасибо. И еще я хотеть делать тебе подарок. Я тебе буду давать много вещи. Но не сейчас, после. Мы хотеть устроить коктейль для свои американские и турецкие друзья.

Бетти-ханым говорила медленно, с трудом подбирая слова, но я ее хорошо понимала — привыкла к ее произношению.

— Мне не надо никаких вещей от тебя и денег не надо, — замотала я головой. — Мне ничего не надо. Я есть очен любить твои дети — Джейн и Роджер. Я буду помогать вам без деньги и без вещи. Ноу деньги! — настаивала я. — Ах, как я любить моя дорогая Бетти-ханым! — И снова залилась слезами.

Бетти обняла меня за плечи и поцеловала в щеки. Надо ж, не побрезговала!

— В случае чего зови меня, Бетти-ханым. Я буду приходить и помогать тебе. Нажми на звонок — и я сей миг прибегу. Ладно? — Я снова подошла к столу и погладила детей по головкам. — Буду сильно скучать по ним, — грустно сказала я. — Ах, Бетти-ханым, я иметь большой желаний получить от тебя их фото и твое тоже. Я их повесить в рамка на стене.

— Ты хотеть получить фото наша семья?

— Да.

— Хорошо! Я буду давать тебе наше фото, все вместе.

— Спасибо. Если будет дело ко мне, зови.

— Я все понимай. Сэнкю.

Я послала воздушный поцелуй детишкам, а заодно и куропатке. Дети сделали мне ручкой. «Гак-губуррак!» — пропела куропатка.

Я поднялась к Семе-ханым.

— Начинай уборку, — сказала она, — а я тем временем схожу к парикмахеру за куропаткой. Спрячу ее в большую коробку и принесу сюда. Жди, я скоро вернусь.

— Да, куропатка должна быть здесь, под рукой. Поменять их будет нетрудно, — сказала я. — Я только что была у Бетти-ханым, она меня обнимала, мы поплакали. Она обещала подарить мне фотокарточку своего семейства, на память. Как только ей понадобится моя помощь, она меня позовет. Сейчас она собирается в парикмахерскую. Перед отъездом хочет устроить коктейль для всех знакомых. Я предложу ей присмотреть за детьми. Думаю, выйдет удобный случай подменить куропатку.

— Спешить не стоит. У нас достаточно времени. Чем ближе к их отъезду мы это сделаем, тем лучше.

— А я думаю наоборот: чем быстрей управимся, тем лучше. Не зря говорится: быстрая работа — чистая работа.

Сема-ханым ушла за куропаткой, я тем временем протерла у нее окна, прибралась. Потом спустилась к себе вниз, гляжу, а там сидит Сейит Бюкюльмез, о чем-то с моим мужем разговаривает.

— Добро пожаловать, Сейдо-ага, — приветствовала я его. — Каким ветром занесло тебя сюда? Как дома дела?

— Не ветром, а ураганом, — ответил вместо гостя мой Али.

Сейит молчит, вид у него подавленный.

— Что с тобой? — спрашиваю. — Или корабли твои в море затонули?

— Он письмо от Харпыра получил, его не принимают на работу, проверка дала плохой результат. Вот Сейит и приехал, чтобы поговорить с американцем, напрямую спросить, что это значит.

— Сейчас самое время потребовать куропатку обратно у этого негодяя.

— Нельзя! — опять ответил Али вместо гостя. — Не к лицу это турку.

— А ходить оплеванным — к лицу турку?

— Молчи, жена, не встревай!

Вот так он всегда мне рот затыкает!

— Как поживает Исмахан-абла? Здоров ли дядюшка Эльван?

— Я давно не видел отца. Они с Яшаром как ушли за куропаткой, так до сих пор не вернулись в деревню. Я думал, они здесь, у вас.

— Ох, Сейдо, они тут такую шумиху подняли! Я чуть со стыда не сгорел, что у меня такие односельчане.

— А мне так ничуть стыдно не было. Правда на стороне дяди Эльвана. Сейчас вы и сами это видите.

— Что делать — ума не приложу, — сокрушенно молвил Сейит. — Я будто в ловушку угодил.

— Послушай моего совета, — сказал Али. — Не надо тебе встречаться с Харпыром, тем более что он уезжает. Неприлично требовать, чтоб он вернул подарок обратно. Смирись ты с потерей. Все равно сделанного не исправить.

— Конечно, — не удержалась я, — Аллах у одного отымет, другому подаст.

— Алла-а-ах!.. — простонал Сейит, закатывая глаза.

— И все-таки не надо тебе с Харпыром встречаться, такое мое мнение.

— А где сейчас находятся мой отец с Яшаром, тебе известно?

— Понятия не имею. О них ведь даже в газете писали, будто ходят-бродят по городу, снюхались с леваками… Они даже с супругой премьер-министра встречались. Отчаянные они у тебя…

— Зачем они к ней ходили? — удивился Сейит.

— По ихнему разумению выходило так, что она должна была им помочь.

— Но ведь Назмийе-ханым не благотворительное общество. Валлахи, никакого понятия у них!

— В том-то и дело. Не от большого ума это. Я тут даже не признался никому, что они мои односельчане. Постеснялся соседних привратников. Не советую я тебе искать встречи с Харпыром, он все равно на днях уезжает и с работой помочь уже не сможет. Это во-первых, а во-вторых — он тебе такого понарасскажет об их поведении, что ты от стыда не будешь знать, куда деваться. Они приставали к нему, студентов перетянули на свою сторону. Есть тут у нас один жилец, член кассационного суда Назми-бей, большой человек. Уж как он их вразумлял — слушать не захотели. И профессор Сафа-бей пытался их усовестить. Куда там! Зато поддержку нашли у студентов, они даже взяли твоего отца и сына к себе в квартиру. Пришлось полковнику Сабахаттину-бею вмешаться — не дело, чтобы в нашем доме ошивались всякие подозрительные типы. Здесь такое творилось, в двух словах не перескажешь! М-да, не следует тебе встречаться с Харпыром.

— Где ж они обретаются, где ночуют, не знаешь?

— Поди угадай. Он ведь непоседа, твой отец. Слышал я, будто живут где-то на Саманпазары. Я тебе откровенно скажу, Сейдо, не с руки мне, чтобы меня заподозрили в связи с ними. Я от них подальше старался держаться. Не хватало еще из-за них под подозрение попасть. Сам видишь, до чего здесь непросто работу найти. Не желаю я из-за них места лишаться. Что, разве я не прав, Сейдо-эфенди?

— Паразит Карами потешается надо мной. Ох, тошно мне, брат Али.

— Погоди, не расстраивайся. У меня тут одна мыслишка родилась. Полковник Сабахаттин-бей расположен ко мне. Я похлопотал, авось он пристроит меня агентом работать. Если дело выгорит, ты сможешь на мое место устроиться. Сейчас они меня проверяют. Сабахаттин-бей говорит, что нужды в тщательной проверке нет, просто требуется соблюсти формальности.

— Что это за работа такая — агент?

— Э-э, как тебе сказать? Я и сам толком не знаю. В общем, агенты — это те, кто преследует разных бродяг, врагов правительства, анархистов и прочую шушеру.

— Жалованье хоть приличное?

— Еще бы! Платят там — будь здоров.

— От всей души желаю тебе удачи, Али. Да поможет тебе Аллах.

— Харпыры мебель свою распродают. Бетти-ханым просила дать знать Карами, чтобы он приехал за креслами, они ему хотят их подарить. Ты бы не мог передать ему?