Вскоре и он вернулся.

— А вам не надо? — спросил полицейский деда.

— Хочешь? — повернулся ко мне дед.

— Нет, — замотал я головой.

— Нам не надо. Утром отольем, как привыкли, — ответил дед.

— Ну и грязища там, — обронил один из студентов.

— Бог даст, вскоре вернетесь к занятиям, — сказал дед, когда охранник ушел.

— Конечно, вернемся, — отозвался будущий прокурор. — Нас тут продержат не дольше чем до завтрашнего полудня. Потом переведут в центральную. Там дней пять или шесть бить и пытать будут. Только после этого устроят суд. А ведь по закону они не имеют права держать нас больше двадцати четырех часов. Однако им плевать на закон. Я ведь уже второй раз попадаюсь, так что все доподлинно знаю. Конечно, если ты из влиятельного семейства, если тебе найдут известного адвоката, если поднимется шумиха в газетах, тогда, конечно, через двадцать четыре часа предстанешь перед судом. А в прошлый раз меня мурыжили семь суток. Суд признал невиновным, и освободили.

— Слава Аллаху! Выходит, есть все-таки великодушные судейские.

— Судейские есть, а вот законов нет! На чьей стороне наши законы, ну-ка, скажи!

Дедушка хитро глянул на студента.

— Откуда мне знать? В школах-университетах я не обученный.

— На стороне сильных!

— То есть на стороне буржуазии, — уточнил будущий каймакам.

Мы спали, притулившись друг к другу. Что за бесконечная ночь!

Ноги у меня онемели, под утро я сильно озяб.

Рассказывает Нежат Сойтырак.

Я, конечно, человек коммерческий, однако только по бумагам. Я никогда этого не скрывал и сейчас скрывать не собираюсь. Занимаюсь я котировкой. Что это такое? Извольте, объясню. Мои бывшие однокашники в большие люди выбились. Среди них и министры имеются, и ответственные чиновники. Они-то меня и приохотили к нынешнему делу. При случае я беру выгодные подряды. Самые разные. Но всегда с непременным условием: не один, а на пару с компаньоном. Проходит некоторое время, и между нами наступает разлад. Что в таких случаях делают? Переуступают подряд другому человеку. Не было еще случая, чтоб я потерял на этом деле. М-да, только с опытом приходит умение заранее угадывать, что, где и когда будет в цене, что станет дефицитом. Я, можно сказать, торгую своим опытом. Заодно промышляю и разными ценными сведениями, которые мне поставляют бывшие соученики, друзья-приятели, что засели там, наверху, у самых истоков власти. Сам я член торговой палаты. У меня теперь две конторы — в Стамбуле и в Анкаре. Может, вам доводилось видеть в газетах — в «Тиджарет газетеси» или в «Хюррийет» — рекламу моей фирмы или поздравления с праздником от лица моей фирмы? Тем не менее вся моя коммерция — только на бумаге.

Один из моих близких приятелей — Халдун-бей. Мы с ним еще в лицее учились. Знаком я и с Сулейманом-беем. Немалые суммы перевел я на счет его партии. На ежегодных приемах, которые устраиваются в дорогих отелях, мне отводится почетное место. Отношение ко мне благосклонное. Что ж, ты мне — доброе дело, я тебе — два. Мы поддерживаем партию, она — нас.

Личная жизнь у меня тоже интересная. Я живу на улице Йешильсеки. Женат. Кроме того, у меня на содержании обычно две-три женщины. Я этого никогда не скрывал и скрывать не собираюсь. Без этого не обойтись коммерческому человеку. Связи с женщинами нужны, чтобы ум не застаивался. К тому же способствуют повышению тонуса. У меня так заведено: одна женщина — в Стамбуле, одна — в Анкаре, и одна — в Измире. С женой Незахат я чрезвычайно редко бываю близок. Однако на люди выхожу только с ней. Она в курсе всех моих дел, и тайных и явных. И у нее нет от меня секретов. Моя жена прекрасно понимает, что пора ее цветения миновала. Я догадываюсь, что у нее сейчас романчик с одним из студентов, что живут в нашем же доме, над нами. Ну и пусть. Я в высшей степени терпим к тому, что она нашла путь, как удовлетворить себя, и в то же время помогает обрести определенный опыт молодым людям. Я не из тех, чьи мозги с годами покрываются плесенью, да и времена сейчас совсем другие. Главное, чтоб дело процветало и чтоб рос мой авторитет как коммерсанта. Все, что не мешает этому, вполне приемлемо для меня.

Что же касается моих политических убеждений, то верно будет сказать: все они сводятся к одному-единственному слову — «деньги». Я ведь капиталист, и значимость любого явления измеряю только в денежных знаках. Если сотня лир в течение года ни разу не побывала в обороте, то коэффициент ее полезного действия равен нулю, то есть как было сто лир, так и осталось. А вот если пустить ту же самую сотню в оборот, да еще дважды, она очень быстро превратится в двести лир. Так вот, нужно дело поставить так, чтобы одна и та же сотня побывала в обороте сто, тыщу раз. Тогда и прибыль увеличится соответственно. Я продаю и покупаю информацию, ценные сведения и опыт. Истинное сотрудничество возможно только с теми политическими партиями и руководителями, которые поддерживают такое направление. И я всегда был и буду против тех руководителей, которые не разделяют моих жизненных принципов. Я с ними воюю всеми доступными мне средствами — и легальными, и нелегальными. Капитал должен уметь постоять за себя и соблюсти свои интересы. Это священное право капитала.

Мое правило: держаться по возможности в тени, на втором плане. Пока программа Народной партии не шла вразрез с моими интересами, я поддерживал ее. Готов был отдать обеих своих дочерей за видных политиков этой партии. Я и Мендереса поддерживал, пока меня удовлетворяла его политика. И ведь до такой степени поддерживал, что даже женил одного из своих сыновей на дочери министра-демократа.

Как Народной партии, так и Демократической оказывал финансовую поддержку. А когда нужно было отстранить от власти демократов, я сыграл не последнюю роль. Однако держался в тени, на втором плане, поскольку действовал в соответствии со своими принципами. В свое время я оказывал поддержку и движению двадцать седьмого мая[69]. Коалиционное правительство Инёню меня и мне подобных тоже не устраивало, мы и его свергли. Сейчас наша главная задача — поддержка Америки и поддержка партии Справедливости. А почему? Потому что они блюдут наши интересы. Мы против РПТ, СУТ, СРР[70], против Девгенча[71] —это все не нашего круга люди. По той же причине я выступаю против анархистских организаций, будь то студенческие, рабочие, военные или крестьянские.

Я враг тех, кто бросает бомбы, грабит банки, похищает людей, объявляет бойкоты, пытается захватить предприятия. Анархизм, социализм и прочие «измы» надо давить в самом зародыше. Да, это я позвонил Халдуну-бею и донес на двух подозрительных типов, что, прикинувшись этакими простофилями, крутились под окнами моей квартиры. Поди угадай, что у них на уме. Может, попались на удочку студентам-анархистам и готовились подложить взрывчатку или бомбу с часовым механизмом. Только и слышишь о всяких таких историях — дня не проходит без того, чтобы где-нибудь что-нибудь не взорвали. Лучше перестраховаться, чем оказаться застигнутым врасплох. Не зря говорят: береженого бог бережет. Я никогда бдительности не теряю.

Откровенно говоря, я не уверен, что этот старик и мальчик — анархисты. Но было в них что-то подозрительное. Меня насторожило, что они четыре часа кряду не отходили от нашего дома, стояли, сидели, прохаживались. Я звонком вызвал к себе привратника Али. Я мало знаком с этим человеком, но соседи неплохо о нем отзываются, например полковник Сабахаттин из службы безопасности. Полковник наверняка проверил как следует этого самого Али, и если он говорит о нем хорошо, значит, так оно и есть. Привратник сразу же явился на мой звонок, бегом, видно, поднимался по лестнице — с трудом дыхание переводил. Он всегда так прибегает на мои вызовы, не успеешь глазом моргнуть — уже стоит, запыхавшись, под дверью. И ничего в том удивительного. Попробовал бы он помедлить! Город наводнен тысячами безработных. Только свистни — прибегут, как голодные псы, и будут хвостами вилять.