«Женщины часто сообразительней нас, — написал я. — Пусть Сема-абла и Гюльджан посоветуются между собой. Может, они и додумаются до чего-нибудь».

Тургут взял мою записку, аккуратно зачеркнул слово «абла» и написал вместо него «йенге»

[81], а снизу добавил: «Разве эта женщина не доводится вам йенге?»«Доводится. Пускай, значит, помогает. Пойди поговори с ней».

«Ладно, пойду поговорю. Пусть для начала принесет куропатку от парикмахера».

«Я передам с ней записку Бурханеттину».

«Пиши быстрей, — написал Тургут, — я прямо сейчас и поговорю».

«И пусть она сразу же позовет Гюльджан, посвятит ее во все. В твоем присутствии, понял?»

«Конечно, понял, джаным. Вы меня что, за младенца принимаете?»

«Раз понял, так действуй!» — написал я, а на чистой бумажке быстренько накатал записку для парикмахера.

После ухода Тургута Мурат стал изъявлять признаки беспокойства. Наконец он не выдержал и вывел на клочке бумаги: «Нежат-бей уже два дня как в Стамбуле. Мне кажется, будет полезно посвятить в наше дело и вторую вашу йенге — Незахат. Не возражаете?»

«Поговори с ней, — ответил я. — Если найдете нужным, пусть она встретится с Семой-ханым. Ты пригрози своей Незахат, что, мол, бросишь ее, если она откажется помогать».

«Хорошо», — ответил Мурат.

Мы остались в квартире втроем: Халиль, Экрем и я. Я опять собрал всю исписанную бумагу и сжег на кухне. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, вернулся в комнату.

— А не сходить ли нам в кино, ребята? — нарочито громко спросил я.

— Идет хороший фильм?

— Хоть бы и неважный! Надоело дома сидеть. Пошли, я всех приглашаю.

Устали мы дико. Погасили свет и вышли на улицу.

— Ох-хо-хо! — простонал Халиль, едва мы оказались за порогом нашего дома. — Оказывается, есть еще белый свет! Я чуть не лопнул из-за этой игры в молчанку.

— Ох-хо-хо… — в тон ему отозвался Экрем.

Женская парикмахерская на углу была еще открыта. Я заглянул туда на минутку и передал Бурханеттину, что за куропаткой зайдет Сема-ханым, мы, мол, продали птицу ей.

— Нельзя ли оставить ее у меня еще дней на пять — десять? — спросил Бурханеттин. — Мои клиентки интересуются птичкой. Может, кто-нибудь и предложит побольше денег.

— Нет, мы достали ее специально для Семы-ханым. Ей очень хотелось иметь куропатку. А если кому-то очень уж хочется иметь такую же, ты нам скажи, мы раздобудем, — сказал я и подмигнул Бурханеттину.

Идя в кинотеатр, мы все время оглядывались, нет ли за нами хвоста.

В зал вошли последними. Сели так, чтобы впереди были свободные места — нужно было спокойно поговорить.

— Нельзя, чтобы Сема-ханым принесла в дом куропатку прямо в той клетке, в которой она сидит. Пока не поздно, надо что-нибудь придумать. Неровен час, полковник увидит эту клетку, сразу учует неладное. Я вообще подозреваю, что он работает на Харпера.

— Надо отыскать картонную коробку из-под макарон или из-под радиоприемника или проигрывателя. Клетку засунем внутрь, и кто-нибудь из нас поднимет ее наверх.

— Можно поручить Али.

— Ни в коем случае! Не хватало еще, чтобы куропатка вдруг начала петь.

— Да, кто-нибудь из нас понесет. В конце концов, йенге она нам или не йенге?

— Конечно, йенге! Какие могут быть сомнения!

Рассказывает Тургут.

У Семы оказалось немного вина. Она принесла помидоры, сыр.

— Послушай, а хлеба у тебя не найдется? — спросил я. — Ужасно есть охота.

— Есть сарма[82]. Хочешь? Сама приготовила. Мне жутко становится при мысли, что ты можешь растолстеть.

— Обо мне не беспокойся. Я каждый день от Кызылая до университета пешком хожу.

— Сулейман тоже любит пешком ходить, но у него времени не хватает. Об этом в газетах пишут.

— Позови Гюльджан-йенге прямо сейчас. Чего тянуть? Ты не возражаешь, если я буду присутствовать при вашем разговоре?

— Ну, конечно, оставайся, тем более что я не в курсе всех подробностей, могу что-то не так сказать. Останься, пожалуйста.

— Раз тебе хочется… Любое твое желание для меня — закон.

Она ласково потрепала меня по щеке:

— Ах ты мой лев! — и нажала на звонок вызова привратника.

Честно говоря, я немного побаивался: а вдруг и ее квартира прослушивается?

— Тебя не смущает, милый, что Али придется подняться сюда?

— Подумаешь, всего на пятый этаж! — ответил я, а про себя подумал: «Собаке для того лапы и даны, чтоб бегать по камням». Но я не стал этого говорить вслух: мысли об аппарате меня сдержали.

Вскоре у входной двери раздался осторожный звонок. Сема пошла открывать, и я услышал, как она о чем-то шепотом говорит с Али. Я прислушался.

— Она мне нужна. Если она сейчас не занята, пусть придет. Мне нужно с ней поговорить.

— Она сейчас не занята, госпожа, но… — мялся Али. — Может, ей лучше завтра с утра зайти? Часов в десять, положим…

— Нет! Я решила взять ребенка. Девочку лет восьми-десяти. Она будет учиться. Мне скучно жить одной. Хотела поговорить с твоей женой, не подберет ли она мне такую девочку у вас в деревне.

— Почему бы и нет, госпожа? Не в нашей деревне, так в соседней. Надо подумать.

— Ну что ты все со мной пререкаешься! — вдруг взорвалась Сема. — Уж не вздумал ли ты приревновать свою жену ко мне? Немедленно позови ее сюда! Я, может, хочу подарить ей кое-что из своей одежды. Чего уставился?! Вы только посмотрите на этого человека: все-то ему нужно знать, до всего ему есть дело! «Она завтра придет…», «надо подумать…» — передразнила Сема привратника. — Не выводи меня из себя! Немедленно пришли сюда Гюльджан.

— Так бы сразу и сказали, госпожа, — заюлил Теджир. — Зачем такие слова говорить — ревнуешь… Разве я ревную?

— Иди и немедленно пришли свою жену сюда. Может быть, мне просто скучно, и я решила поболтать с ней о том о сем? До чего ж ты глупый! Вот уж не думала, что невежество может до такой степени раздражать.

— Да, госпожа, мы хоть и учились кой-чему, но так и остались невеждами. Имейте снисхождение. Сей момент пришлю Гюльджан.

— То-то же, — смягчилась Сема. — Я жду. До свидания.

Она приблизилась ко мне и зашептала:

— Я специально поговорила с ним строго. Начни я с ним деликатничать, он тут же насторожится. Одно слово — деревенщина!

— Как ты думаешь, не будет ли лучше, если я пока уйду от тебя, а как только она придет, вернусь, будто только случайно заглянул, по делу?

— Нет, спрячься пока во второй комнате. Это на тот случай, если Али вздумает прийти тоже. Я угощу его кофе и выпровожу. А если она явится одна, ты сразу выходи. Понял?

Прихватив с собой недопитое вино и сигарету, я удалился в соседнюю комнату.

— Тебе придется раскрыть перед ней все карты, — сказала Сема. — Иначе она, пожалуй, ничего не захочет сделать.

— Иди ко мне, — сказал я и, притянув к себе, крепко поцеловал ее в губы. — Из тебя получился б первоклассный подпольщик, но… Есть одно маленькое «но».

— Ты мой лев. Мне так хорошо с тобой… — Она присела рядышком со мной, и моя рука невольно потянулась к вырезу ее фланелевого халата.

— Если тебе удастся провернуть это дельце, я тебя так отблагодарю, так отблагодарю!

— Тебе этого хочется, милый?

— Еще бы! И мне, и моим товарищам.

— Иншаллах, справимся, — бросила она уже на ходу, так как в дверь позвонили. И я услышал ее голос из прихожей: — Молодец, Гюльджан, что пришла одна. Проходи в комнату.

Я тотчас вышел из своего укрытия — прятаться уже не имело смысла. И притворяться, будто я тут оказался случайно, тоже не имело смысла, все равно она обо всем узнает.

— Доброго вам вечера, — поклонилась Гюльджан, войдя в гостиную.

Я ответил самым почтительным образом.

— Ты, наверно, устала, Гюльджан-йенге, пока поднималась на пятый этаж, — сказал я. — Присядь отдохни. Спасибо, что пришла.