Эти опыты выхода «за завесу» имеют много сходных черт с описанными в литературе похищениями людей пришельцами, как резюмировал в своей книге «Похищение» покойный психиатр Гарвардского университета Джон Мак[129]. В типичном опыте похищения яркий свет, гудящие звуки, странные вибрации тела, внутреннее напряжение или паралич отмечают начало происшествия. Затем одно или несколько существ, в большей или меньшей степени похожих на гуманоидов, появляются, как кажется, из тени. Некоторые похищенные обнаруживают себя в параллельном мире, который имеет обычные или знакомые черты (например, комната или парк). Другие оказываются в обстановке лабораторного, исследовательского или учебного учреждения. Во всех случаях люди находятся под абсолютным контролем пришельцев в ситуации, которую они описывают как «более реальную, чем в обычной жизни».

Существа начинали деловито двигаться вокруг, выполняя какую-то работу, о которой похищенные не имеют ни малейшего представления. Некоторые похищенные чувствовали, что происходит своего рода нейропсихологическое перепрограммирование или передача информации с использованием необычных визуальных символов, а не звуков и слов. Существа могли пристально разглядывать похищенных. В других случаях пережившие этот опыт рассказывали о том, что им вставляли зонды в их тела. Они могли также почувствовать, что их душа преображалась. Существа проявляли огромный интерес к нашей энергетике и эмоциональности. Казалось, им требуется то, что может дать только человеческая любовь. Как правило, первоначальный контакт проходил в прохладной и равнодушной манере. Одно существо, в частности, было более или менее ответственно за похищенных, у которых возникали особые отношения с ним. Люди сообщали, что существо приветствовало их телепатически, когда они появлялись в его реальности, и словно говорило: «С возвращением!»

Сходство между отчетами тех, кто пережил опыт похищения пришельцами, и описаниями контактов, предоставленных нашими добровольцами, поразительна. Заманчиво полагать, что между этими двумя сериями наблюдений существует связь. Вероятно, у тех людей, которые сообщали, что они пережили опыт похищения пришельцами, уровень эндогенного ДМТ повышался. В пользу этой теории говорит тот факт, что многие добровольцы Мака находились в условиях огромного стресса перед опытами похищения, к тому же мы знаем, что у видов, не принадлежащих к человеческому роду, уровень ДМТ в мозге повышается в качестве ответной реакции на стресс.

Еще ни один из субъектов нашего исследования (даже тот, который утверждал, что пришельцы имплантировали стержень в его руку) не получил визуального подтверждения установленного контакта с «реальными» существами. В таком случае может иметь смысл рассмотреть диапазон таких встреч, опираясь по ось с двумя предельными координатами: телесность и нематериальность. То есть на одном полюсе происходит только контакт сознания с сознанием, и объективные физические данные, полученные в результате такой встречи, необязательно установят достоверность контакта.

Широкий спектр эффектов воздействия ДМТ, наблюдаемый у добровольцев, делает затруднительным создание какой-то одной исчерпывающей модели. Отложив на время вопрос о том, как препарат или растение изменяют сознание, мы можем составить концепцию эффектов воздействия ДМТ по траектории объяснений от очень вероятного до весьма гипотетического. Принимая во внимание психотерапевтическое воздействие, наблюдаемое на тех сеансах ДМТ, которые относятся к категории личных, достаточно легко допустить воздействие препарата на некоторые психические процессы, известные в психотерапии. ДМТ может усиливать, ослаблять или как-то еще влиять на проецирование, внушаемость, перенос, подавление, отрицание и т. п. ДМТ также может изменять воображение, творческие способности и символику конфликтов, позволяя индивидууму более гибко подходить к болезненным для него чувствам и воспоминаниям.

Что касается трансперсональных опытов, то тут может быть целый ряд толкований. Не так давно появилась новое научное направление — нейротеология, в её рамках постулируется, что такие состояния обусловлены деятельностью определенных центров мозга. Несмотря на то что в результате этих исследований было найдено анатомическое местоположение таких изменений, определить их возможные причины так и не удалось. Участие в экспериментах ДМТ могло бы добавить важный элемент в это уравнение.

Психологические аналоги этих изменений мозга, в частности те, которые используются в рамках клинической психологии, еще не достаточно четко сформулированы. Наиболее удачные попытки включения этих опытов в структуру научного аппарата психологии были сделаны в области когнитивной психологии, которая многое заимствовала у теории вычислительных систем, и в трансперсональной психологии, многое перенявшей у религиоведения. И хотя опыты, связанные с потусторонними, невидимыми мирами, на микро- и макроуровнях — особенно те, в которых имел место контакт с существами, — заставляют нас ступить на тонкий лед, все же следует приложить усилия, чтобы все-таки понять эти явления.

Моя первая реакция на подобные сообщения о ДМТ от девятнадцати информантов и на последующие рассказы добровольцев была следующей: «Так ведет себя ваш мозг под воздействием ДМТ». Другими словами, я допускал, что мы имели дело только с изменениями в химии мозга. Однако довольно трудно представить, чтобы какой-то химический препарат оказывал воздействие на такое большое количество психологических функций в течение такого длительного периода — особенно потому, что он вызывает, по-видимому, непрерывный синтез такого сложного и неизвестного нам содержания. Первоначальная моя гипотеза оказалась неадекватной — так подсказывала интуиция добровольцев и моя собственная научная интуиция, подкрепленная научным мировоззрением.

С точки зрения психологии не представляется возможным убедительно интерпретировать такой опыт, хотя приверженцы анализа символов, образов, чувств и мыслей по Фрейду и Юнгу наверняка предложат приемлемое и последовательное толкование. Тем не менее, добровольцы (и, в конце концов, я сам) не стали настаивать на символической, воображаемой основе опытов. Участники исследований могли ясно и определенно указать на различия между опытами с ДМТ и своими снами. Более того, было чрезвычайно сложно, если вообще возможно, сделать так, чтобы эта — в психологическом и психотерапевтическом смыслах опытная — группа добровольцев поверила, что такие сеансы могли быть обусловлены бессознательными психическими процессами.

С философской точки зрения такой подход приводил к интерпретации этих опытов как чего-то отличного от того, чем они на самом деле являлись. Перефразируя Джереми, можно сказать: «Это не метафора». Единственное толкование, которое интуитивно кажется наиболее удовлетворительным, но и наиболее сомнительным в теоретическом плане, заключается в приписывании этим опытам связи с параллельным уровнем реальности. Другими словами, я поддался влиянию со стороны добровольцев, так как их сообщения были похожи одно на другое. Я вынужден был умозрительно принять их отчеты как описания реального положения дел. Я позволил себе — по крайней мере теоретически — согласиться с тем, что под влиянием ДМТ все эти явления действительно имеют место, хотя и не в той реальности, которая обычно нас окружает.