Таким образом, очередная кошачья война под самый конец срока опять обостряется, что, безусловно, приятно. :) Хоть по этому поводу – доведется, даст бог – скажу всем этим мразям, что они мрази и что их надо в печах сжигать.
После утренней проверки бывший завхоз 8–го водил меня знакомиться с новым дневальным школы – оказалось, что, услышав обо мне от Баранова, когда тот сравнил его со мной, этот дневальный заинтересовался, стал спрашивать обо мне и выразил желание познакомиться, когда этот бывший завхоз ему обо мне рассказал.
Что ж, хочет – мне не жалко, пошли вдвоем. Это оказался уже пару раз виденный мною в штабе немолодой высокий дядька в очках, – не сразу я вспомнил, на кого он похож. На актера Евгения Весника, играющего учителя математики в “Приключениях Электроника”. Порассказал мне о нем бывший завхоз, а потом и он сам. 159–я не была у него на суде доказана, дали ему 7 лет по 160–й и какой–то еще. А был он, оказывается, у себя в Сарове одним из крупнейших риэлторов, владел тремя (!) фирмами такси, еще чем–то, видимо, а главное (или это не главное?) – как сам говорит, был связан со многими банками в Нижнем, Москве и пр., помогая разным людям получать в них ничем не обеспеченные кредиты, проворачивать всякие мошеннические схемы, и т.д. и т.п. Когда отошел от этих темных дел – “друзья” по этим делам решили стрясти с него денег, благо их у него много, а когда он делиться отказался – “сдали” его, и он сел.
Сидели мы в его каморке дневального в школе, – недолго, пока не пришли полвторого учителя. По “одному из своих образований”, как он сказал, он юрист – и говорил в основном о новых изменениях в законодательстве – ликвидации нижних порогов сроков и пр. Говоря об этом лагере, высказал довольно дурацкую мысль – мол, какое “исправление”, когда тут нет работы, кого это и когда исправляло безделье? Ага, а то каторжный труд много исправлял! – тех, кто помер, сидя по 58–й где–нибудь на Колыме лет 60–70 назад; да и бред это вообще – думать, что врожденную, генетически заложенную от предков тягу к воровству, халяве и пр. можно чем–то исправить. Говорили недолго, но по его рассуждениям мне этак смутно показалось, что он до какой–то степени левый – впрочем, сам–то он едва ли осознает это.
Показал он мне под конец и свои стихи, – сам, я не знал про них. И – вот уж я бы точно свои показывать первому встречному не стал бы! Стихи, кстати, плохие, строчки наивно разной длины, “ни складушки, ни ладушки”, но автора, похоже, это не смущает. И – частью любовная какая–то лирика, очень пафосная, но, по–моему, глупейшая, особенно учитывая, что автору под 50, он 1962 года рождения. И вообще, казалось бы, приличный человек, с образованием, бизнесом занимался, чего еще надо? Но это только подтверждает давний мой тезис, давно мной здесь выстраданное и понятое, что нет здесь никаких нормальных людей, ни одного, ни единого, среди этих мерзких насекомых! – а бывшие прежде нормальными, попав в эту среду, очень быстро портятся, деградируют до общего уровня. Казалось бы, мелочь – но демонстративное, совершенно без всякой необходимости, употребление мата в разговоре, как и употребление нелепого их жаргонизма “крадун” (когда я упомянул о квартирном воре, с которым сидел в Москве) – для меня признаки деградации вполне достаточные.
10.2.11. 8–45
С утра, едва только заиграла музыка на зарядку, – опять нашествие! Сперва Окунь – но это бы еще ладно (прошел по 12–му, 5–му, потом на 8–й). За ним – Пименов; сперва мной не узнанный (со спины), никем по фамилии не названный – прошел мимо по секции, – я сижу, на зарядку не выхожу. А на улице опять морозище – градусов 30, а зарядку эти суки все равно включают. Дальше – идут Куртюков и Баранов, и – по–моему – сразу на 8–й. Пименов, стоя в дверях из этой секции в “культяшку”, выгоняет оттуда блатных, там живущих, на зарядку (а они–то, понятно, еще в постелях – не привыкли так рано вставать). Из секции уже все свалили на улицу. Услышав про Баранова, одеваю “телагу”, выходу в “фойе”, затем – в холодный предбанник, и стою там, у двери внутрь. С улицы прет мороз в виде огромных облаков пара. Туда, в этот предбанник (раздевалку) выходит Пименов – и начинает выгонять на улицу нескольких стоящих там блатных и не давать войти тем, кто пытается войти в барак со двора. А зарядка – к концу, но еще играет. Пименов препирается с насекомыми – они ему жалуются, что на улице холодно, а он им – что надо делать упражнения, тогда холодно, мол, не будет. Я стою практически у него за спиной, не выхожу; он иногда оборачивается, видит меня, но персонально мне не говорит ни слова. Что ж, уже хорошо. :) И, стоя там, в открытую дверь я вижу, как Куртюков и Баранов появляются в нашей секции – и Баранов, этот мелкий кретин, начинает остервенело сдирать все полотенца, одеяла и пр., которыми “зашкерен” со всех сторон “32–й квадрат”, жилище “обиженных”. Вешалки–плечики, на которых висит одежда блатных “обиженных”, Баранов ломает пополам, – чем уж они ему помешали??!. Рвет, громит все – и грозно орет, что, мол, если он придет еще раз и увидит... и прочий всякий вздор.
Я живу сразу за “обиженными”, но ко мне в проходняк этот громила, к счастью, не полез. Сорвал “шкерку”–одеяло у моих соседей–гопников (слава богу, не унес, а бросил здесь же на шконку), посрывал дальше по секции, – все всё быстро восстановили. Баранов с Куртюковым ушли первыми, потом Окунь, а Пименов сидел в “козлодерке”, пока не ушли на завтрак, и догнал 8–й барак только уже у столовки. Пока он сидел, ко мне забегал сигаретчик и сказал, что у столовки стоит “Макар”. Но когда туда пришел 8–й, “Макара” уже не было, а собралось – вместе с Пименовым – человек 5 “мусоров”, с ними один незнакомый, вида начальственного (хотя начальство явно небольшое) и в синей их форме, а не в камуфле. Я вспомнил, что вчера, пока я сидел у дневального школы, тот говорил: приехала или должна приехать какая–то комиссия из управления (или отдела?) собственной безопасности. Возможно, этот тип оттуда и был; и также возможно, что именно наличием и вниманием к их работе этой комиссии объясняется сегодняшняя утренняя активность “мусорского” начальства.
15.2.11. 15–40
То все не о чем было писать, то опять вдруг понеслись идиотские события – вскачь, галопом; и опять ощущение такое, словно находишься в психушке, среди буйных психов. Ну, и среди подонков, конечно, – среди мерзкого уголовного отребья, нечисти и мрази, недостойной жить на свете. Ну, и психов среди этой нечисти, разумеется, “по бане”, как сами они выражаются. Осталось мне всего–то 33 дня – но легче, увы, не становится. Покоя как не было, так и нет.
Вчера сигаретчик после последней проверки не пришел, как обещал (а заходил, пока еще нас не посчитали, – 8–й вчера считали уже практически в 10 вечера, последним). Нет и нет, – куда делся?.. Где–то в полодиннадцатого я лег спать – благо, рано погасили в кои–то веки свет.
Но – хорошо, не разбудили, а сам успел проснуться – в 12 ночи подходит “козел” и просит выйти в “фойе”. Иду – там стоит наглая блатная харя в очках (омерзительная!) – “дорожник” с 10–го. Тот самый, что в октябре 2010 разбирал тяжбу с долгом мне сигаретчикова дружка–шныря (1500 р. так и не отдал), и сигаретчик еще говорил, что с этим “дорожником” у него хорошие отношения.
Короче, “дорожник” спрашивает, имею ли я с сигаретчиком дела. Я говорю, что, мол, иногда заходит ко мне. Тот вдруг сообщает, что надо сейчас (12 ночи!) пойти с ними на 10–й! “Нужно”, мол!.. Я и еще 2 “козла” – тот, что меня позвал, и еще один, пожилой.
Что ж – одеваюсь, иду. На 10–м заводят в “козлодерку” – сигаретчик сидит там, вокруг какие–то мелкие (полу?)блатные хари, – ну прямо картина маслом “Допрос партизана”! Сидит он какой–то поникший. Спрашиваю сразу его, что случилось – не говорит. А меня одна из этих незнакомых харь спрашивает, давал ли я сигаретчику деньги в долг и отдал ли он мне. Думая, что разговор о том долге его дружка, еще с лета 2010 г., я подтверждаю, что разговор о деньгах был, но вмешался другой человек (который и должен отдать деньги). Но уточнений не следует, меня сразу же отпускают (я еще немного покусался с ними насчет того, что за допрос они тут устроили и к чему все эти их вопросы). Следом за мной отпустили старого “козла”, так ни о чем и не спросив.
