15.12.10. 12–33
Среда, шмонный день – но шмона не было. Вчера зато был на 7–м – уже 2–й за последнее время, но, правда, шмонали не 30 человек, а 8. Вчера же на утренней проверке отрядник объявил, что завтра (сегодня) приезжает очередная комиссия – “начальник управления по тылу” (видимо, зам. начальника нижегородского УФСИНа по тылу). Новый год на носу, а они, суки, все ездят, не сидится им дома... Пожелания отрядника по такому случаю были: всем ходить в зимних шапках (самый ведь “тыл” – шапки! :); в столовку идти строем, а не тянуться по одному; будут ходить по баракам – вставать и здороваться; ну и – “убрать все лишнее”, как всегда.
Ждут комиссию, да еще и суд в штабе сегодня (библиотекарь идет), – м.б., поэтому и не было шмона. С утра, выходя на завтрак, мелкие сучки–“дорожники” уже тявкали на всех, что, мол, “давайте дождемся остальных”, – вот уж и вправду “черный СДиП”, как некоторые называют здесь таких. После завтрака понесли из секций в раздевалку телаги (особенно смешно, что многие – на вешалках–“плечиках”, т. е. явно не для общей раздевалки предназначены), меньше – сумки; но безумной паники и истерики, как обычно бывает, на сей раз (пока!!!) не было. Про комиссию доселе не слышно, все спокойно; обычный приход отрядника в 11, обычная проверка им части отряда по карточкам... Но телефоны (все ли, или большинство, хрен их знает) блатная шелупонь велела убрать до вечера – и на этом бараке, и на прочих (10–м, напри мер).
Сегодня должны объявить новый приговор Ходорковскому. Главное событие всего последнего времени; примета недалекого уже, с марта 2012, будущего. Надеяться на что–то хорошее, на какую–то хотя бы относительную мягкость приговора – нет никаких оснований. К вечеру узнаем – если (пришло мне утром в голову) его не будут из–за колоссального объема зачитывать несколько дней, как это было, по–моему, с первым приговором в 2005 году.
С утра еще ничего, но часто дикое, мучительное чувство усталости, бессилия и безразличия ко всему, отупения какого–то, охватывает к вечеру, – хотя надо бы радоваться, что вот еще один день прошел, все меньше их остается (95 на сегодня). Но нет буквально никаких сил – ни физических, ни моральных – собираться, одеваться, вновь и вновь каждый раз обматываться шарфом, натягивать проклятую шапку – ползти на на хрен не нужный мне ужин или на опостылевшие эти проверки; плетешься, как заводная кукла, из последних сил, по снегу и льду, ничего уже не соображая и не желая – не остается сил желать даже освобождения и думать о нем... Вымотался... Укатали сивку крутые горки... Будьте вы все прокляты, суки – и те, и эти, в робах и в камуфляже – за все это что мне пришлось здесь пережить!..
16.12.10. 6–35
Опять не давали спать эти ублюдки в соседнем проходняке, гопники–“стремщики”. В 3 часа ночи проснулся от истошно вопящей музыки – слушали ее через телефон. Несколько ночей назад это был какой–то фильм, скачанный из интернета, тоже с постоянными истошными воплями и визгами, тоже на телефоне. Казалось бы, какая уж там особенная громкость у телефонного динамика? – но в ночной тишине это визжало и орало так, что я просыпался. С вечера еще эти ублюдки опять притащили из “козлодерки” абажур с проводом от настольной лампы, которую пару ночей им там не давали – то ли впрямь забирал отрядник, то ли просто запретил давать; саму же лампочку на сей раз просто выкрутили из люстры в секции. Формально вроде бы как – из их разговоров – свет нужен одному из них, уборщику телефонов, для того, чтобы их убирать, в темноте он не видит. Но – он их начинает убирать только в 5 утра, а свет, да еще и визг музыки, и галдеж всей этой мрази, собирающейся в этом проходняке – не дают мне спать всю ночь...
О чем бы эти ублюдки ни говорили – о прятанье ли телефонов, о шмонах, о браге своей, о методах грабежа на воле, о своих “приходах” от наркотиков или о том, как они напивались на воле, – меня трясет от омерзения. Как хотите, а для меня это мясо, не более того. МЯСО, говядина, с которой можно делать все, что угодно – от отбивания до запекания. :) Права на жизнь для этих ублюдков, уголовников–грабителей и бессмысленных алкашей (их родители, родственнички, друзья и подельники на воле – а все вместе это большинство населения страны) не существует, жить они не должны. Их надо убивать, уничтожать; везти из милиции не в ИВС, а сразу в крематорий – и живьем в печь! Иначе эту биомассу, эту мразь нам не одолеть никогда. Они должны умирать – тайно, тихо, но неотвратимо и без всяких ненужных судопроизводств – чтобы могли жить и дышать нормальные люди. В это МЯСО любая пуля, любой выстрел – благо, в отношении их нет никаких запрещенных приемов, ни здесь, ни на воле, – эту мразь, это пьяное быдло и уголовников–грабителей и воров надо не то что дубинками, а ядовитыми газами травить, уничтожать радиацией, напалмом, всем, чем угодно, – эта биомасса жить не должна, она должна подыхать, дико воя и корчась в пламени крематориев под наши аплодисменты...
А вчера вечером очень удачно дозвонился ребятам на Онежскую, на их “КС” еженедельный по средам. Там оказались Низовкина и Стецура, девушки из Улан–Ужэ, прославившиеся уже своими листовками и судом над ними по 282–й ст. УК. С Низовкиной мы говорили долго, со Стецурой – поменьше, под конец (дело шло к последней проверке в 21–30) . Говорят они, что суд продлится еще долго, месяцы, – обсуждение выводов экспертиз их текстов, потом прения сторон, – по такому делу все это занимает очень много времени. Если приговор будет не к реальному сроку – хотят потом перебраться в Москву и заниматься делами как бурятскими, так и вообще национальной тематикой – в том же антиимперском ключе, что и я. Т.е., сотрудничеству нет альтернатив, я надеюсь, мы сработаемся с ними. Не знаю только, хватит ли им жесткости, душевных сил – воевать с такой же беспредельной ненавистью к врагу, как та, что чувствую я...
12–32
Последняя громкая (для меня) новость – прошел–таки вчера суд библиотекарь с “девятки”, Андрюха, к которому я ходил, и где–то перед Новым годом, 25–го или 27–го – уходит по УДО! Сообщила мне эту новость азербайджанская обезьяна с 11–го в ларьке, как только я пришел сюда сегодня утром. Вот уж не думал, что с громадным (по словам самого Андрюхи) иском его отпустят!.. Вряд ли встретимся теперь когда–нибудь, хоть и обменялись телефонами: я освобождаюсь позже его и должен буду звонить первым, – едва ли у меня будет такое желание...
Сама обезьяна ходила пока только на “комиссию” из зоновского начальства, которая горячо поддержала его освобождение по УДО. Суд еще предстоит.
Приговор Ходорковскому вчера отложили на 27–е – нарочно, видимо, потому что ни здесь, ни на Западе (Рождество!) он в это время, естественно, уже не привлечет такого внимания, какой привлек бы вчера, – и пресса, и власти, и обыватели заняты праздничной, предновогодней суетой...
Сигаретчик попросил, чтобы мать привезла ему из Москвы 2 пачки его любимых (считающихся здесь роскошью) сигарет “Капитан Блэк”, которых нет(!) в Шахунье. Мать, естественно, как я и ждал, устроила по телефону истерику с визгом, криками и причитаниями, едва я сказал, что пачка стоит 100 рублей.
Комиссия так и не появляется, – сомнения даже, есть ли она вообще...
18.12.10. 12–45
Опять ночью эти мрази в соседнем проходняке не дали спать. От силы 3 часа проспал: лег только пол12–го (вечером дозвонился–таки до Лены Маглеванной, впервые с ее эмиграции из России, и целых полчаса очень хорошо проговорили с ней, в основном о планах на будущее). Проснулся где–то около полтретьего – и уже не дали заснуть: у ублюдков горела лампа и гремела из телефона музыка (поганые блатные песни). Я знал, что уже не уснуть под это, хотя и добросовестно пытался; только под утро, в 5–м часу где–то, выключили музыку – но уже надо было вставать. После подъема быстро приготовил себе завтрак, лег – и тут же провалился в сон; но надо же не проспать проклятый ИХ завтрак (хотя в их столовку я так и не захожу!) – с перерывами, поглядывая на часы, подремал немного – и на мороз, с утра бывший очень сильным (сейчас на проверке один говорил, что утром было минус 27°, сейчас – потеплее, градусов 20). После завтрака хотел лечь, подремать еще, если получится – но явился сперва сигаретчик с телефоном (хоть позвонить матери...), а потом – совершенно неожиданно для субботы и к тому же необычно рано – отрядник. В общем, поспать не дали. Самое страшное, самое трагическое здесь, в этих тюрьмах и лагерях, среди этой злобно–бессмысленной малолетней гопоты – это когда она не дает тебе спать... Сойти с ума, заболеть, обессилеть, сдохнуть – все возможно тут, и все это начинается с того, что круглые сутки тебе не дают спать.
