Таким образом, шконку не поменяли, переезжать некуда; а то бы я не посмотрел на их запреты. Остается только ждать, пока они доберутся до моей шконки, чтобы меня с вещами выбросить неведомо куда, а ее волочь красить – и тогда уж упереться со скандалом, что или мне в той секции меняют шконку и я сразу еду туда – или я остаюсь до конца на этой, но переезжать куда–то на другую шконку в этой (блатной) секции я отказываюсь категорически. Да и то – в любом случае я с ужасом думаю, сколько времени и сил отнимет укладывание заново всех вещей под матрасом и за шконкой и кто потащит тумбочку...
20.6.10. 8–23
Ну что ж, переехали еще вчера в эту, отремонтированную секцию. Сижу, пишу уже здесь. 24 дня занял ремонт – 25 мая выезжали вечером в ту, вчера вернулись. Самое поразительное – что со вчерашнего вечера, с после обеда где–то еще, и до сих пор – хорошее настроение, радостное какое–то, оптимистическое :) – потрясающая редкость для меня вообще, а уж за эти годы неволи – особенно. Но – какая–то радость, что–то хорошее все равно есть на душе (хотя я понимаю, конечно, как быстро мне эту радость здесь испортят). М.б., потому, что в секции стало светло, солнечно, – стена с окнами вся, до уровня батарей, покрашена в белый цвет, а на улице и вчера, и сегодня – солнце, и это создает такой эффект – просторного, светлого помещения. Да и то, что все же устроился тут как–то, не так уж и плохо – несмотря на то, что шконку дали очень неудобную, сперва я пришел в ужас, – и это, надеюсь, уже последняя крупная перетряска за оставшиеся мне 9 месяцев, больше никаких переездов и потрясений быть не должно (?). Еще то, что пока в этой секции не сделали свет, и не надо вечером мучительно ждать, пока его выключат, – просто темнеет, и все...
Утро. Вся секция повально дрыхнет. Тишина и покой. Палыч дежурил в санчасти, шлялся тут, по бараку, и после отбоя, и перед подъемом, был у столовки, потом свалил – и, надеюсь, сегодня его уже не будет.
А вчера, когда он пришел, – я перед этим, незадолго как раз, пошел проверил – шконку мне таки поменяли – хотел спросить у него, можно ли переезжать, невзирая на “козлов”, – а в его кабинете первым увидел завхоза, который меня же (!) попросил позвал позвать старшего “козла” (убийцу Маньки в том году) и строго ему наказал при мне, чтобы меня положили на то же место, что и раньше. Вскоре тот скомандовал мне тащить свою тумбочку – они тут двигали шконки, равняли проходняки по ширине тумбочек. Так что, получилось, после всей этой козлятины я переехал в эту секцию первым из всех остальных.
Спокойно, не торопясь (наконец–то!) перетаскал еще до проверки свои вещи, разложил все, обустроился. Шконку дали с низкими торцевыми спинками, а прежняя у меня была в высокими; их них торчал между ножек шконки, у пола, и помогал держать вертикально дощечки, которыми я отгородил свой тайник между торцом шконки и стеной, набитый всегда доверху. Низкая же спинка туда, вниз, не продлена, только до уровня самого “панциря”, и дощечки еле держатся, самым краешком только достают до этого уровня. Да и подушке, которая у меня обычно стояла на большом возвышении из книг и пр. и опиралась как раз об эту спинку, теперь опереться не на что, – для частичной хотя бы компенсации пришлось привязать за ней для упора веревку. Так что со шконкой вышло главное огорчение и расстройство – но даже и на такой шконке я все же худо–бедно обустроился.
После обеда начали заносить крашеные шконки, ставить – и завхоз со старшим, самым злобным “козлом” начали раскладывать на них тех, кто жил в секции раньше. Я и вообще–то абсолютно не понимаю, почему эти места должен кто–то распределять, а не дать просто всем лечь, кто где хочет, – но эти двое раскладывали “красных” по секции не просто в злобном, грубом и хамском тоне, а я бы даже сказал – свирепо. Злоба перла такая лютая, что я просто диву давался. Особенно старался, конечно, старший “козел”, но и завхоз ненамного отставал. Раскладывали по своей прихоти, маскируемой, как всегда, какими–то высокими соображениями (типа, у окон будут спать только работающие, и т.п. бред); по–моему, главной их задачей в этой процессе раскладывания было – показать свою “крутизну” и власть (“административный восторг” по Достоевскому) и ни за что не дать никому лечь там, где он хочет и где (как правило) спал до ремонта. Вот тогда–то, наблюдая это лютование двух злобных дебилов, я, наверное, впервые порадовался – тому, что уже устроился, переехал, что мое право спать на моем старом месте официально признано высшей здесь “инстанцией” (завхозом) и мне все эти перетряски, новые переезды и насильственные выкидывания матраса со шконки, как у других, уже не грозят.
Потом, до ужина, 2–3 дебила еще начали делать порог на входе в секцию – заложили там глубокую выемку в полу кирпичами и сверху намазали еще толстый слой цемента. Злобно гавкали на всех проходящих, чтобы не наступали на подогнутый ради этой работы край линолеума (как будто ему что–то будет от этого!). А тут было уже не до того, чтобы выбирать, куда наступить: цементный порог получился довольно широкий, приходилось через него прыгать, пока наконец не догадались соорудить мостик из досок, положенных с обеих сторон на кирпичи и что–то еще. Самое поразительное здесь – идиотизм этих дебилов – извечный расейский идиотизм – зэков, делавших тут ремонт: они могли сделать этот порог раньше, когда секция долго стояла пустая, никто не ходил и никакие другие работы тоже уже не велись...
9–40
Вот оно, и часу не прошло!.. Всегдашняя здешняя мерзость... Видя, что все спят – приказ завхоза “козлу” всех разбудить! Не потому, что что–то конкретное нужно, а просто – чтобы не спали. Из вредности, короче. Ну и – пусть идут, мол, “на территорию”, мести ее, – удобный всегда способ запрячь, только чтобы не дать спать или заниматься своими делами... Мразь...
22.6.10. 8–23
Важнейшее событие сегодняшнего утра – выход со свиданки моего соседа, многодетного дауна. Ждали его все 3 дня свиданки всем бараком, буквально затаив дыхание (и даже с других бараков приходили, – знакомый еще по карантину, в частности). Ждали, разумеется, не его самого, а его передачу, чтобы тут же, как принесет, ее раздербанить, – ожидалось большое количество сигарет и всего прочего. Однако халявщиков ждал жестокий облом, – сигарет, хоть и “хороших” (“LD”), оказался, похоже, всего 1 блок. Даун пришел и сел в моем проходняке, только недавно, когда я завтракал – и, тут же налетев, окружающая шпана вытрясла и выклянчила у него едва ли не половину этого количества. Не прояви он (совершенно неожиданно для меня) некоторую твердость характера – у него не осталось бы вообще ничего...
А главным событием утра вчерашнего был местный алкаш–эпилептик, у которого регулярно случаются припадки – да не по одному, а целыми сериями, так сказать. Вчера за утро (начиная еще с до подъема) у него их было штук 5, дважды прибегали санитары с носилками, но с носилок этот тип, будучи на них уложен, норовил встать – поэтому в 1–й раз, во время зарядки, его не забрали. Но после еще 2–х приступов – санитаров вызвали снова, и, хотя уже к тому времени пришедший малость в себя эпилептик опять начал подниматься, только его уложили, – носилки с ним унесли, просто прижав его к ним, обратно в лежачее положение – а на весу, на несомых по улице носилках, не очень–то и встанешь.
Вторник. Утро. 39–я неделя до конца идет. Сегодня с утра облачно – есть надежда, что не будет такой ужасной жары, как вчера.
Приехала какая–то комиссия (№ 35 уже по моему счету). Какой–то Мурзин, из Нижнего, кажись. Вчера после отбоя приказывали все убрать с дужек и сбрасывали принудительно у тех, кто не убрал.
В остальном же ничего особенного не происходит. Но, тем не менее, от недавнего моего столь хорошего настроения остались вчера уже лишь горькие воспоминания. Обстановка страшно тяжелая, мучительная, невыносимая. Вокруг – такая злобная, тупая, бессмысленная мразь и нечисть, такое конченное, запредельное отребье, что, находясь среди них, буквально трудно дышать – от ненависти и отвращения к ним. Злобная, тупая, бессмысленная нечисть – даже тогда, когда она колобродит вокруг, не задевая непосредственно меня: чувствуют эти ублюдки, не разумом, но инстинктом чуют, что я им чужой, не их поля ягода... А задевать меня и командовать мной самым хамским образом они пытаются регулярно.
