Короче, вещи он мне предложил поставить в каптерке не просто так, а в отдельный ящик с дверцей – типа, там не разворуют; только вот “мусора” просят не запирать этот ящик (а надо бы, благо петли для навесного замка имеются). Пошли, посмотрели этот ящик, часть вещей в нем он переставил – типа, это его, что ли. Я достал из сумки смену белья для бани – и отнес ее туда, скрепя сердце. Эх, будь ты все неладно!.. Опять ее величество Каптерка!.. :) А как надо было поступить? Отказаться наотрез? Не знаю... Виноват сам, духу не хватило... Продуктовый баул – сперва блатной этот мне советовал сложить жратву, не лезущую в тумбочку, в пакет и убрать в ИХ блатной холодильник. Я в гробу видал, чтобы они потом на меня косились и шипели, видя, что я лезу в их холодильник. Когда же убрал вещевой баул – про продуктовый он сказал что–то типа: ладно, бог с ней, жратва и жратва! – и махнул рукой. Только, говорит, убери подальше, чтоб не видно было – ну, уж этому меня учить не надо!.. :)
Уедет ли эта комиссия хоть, когда 31–го я выйду с длительной свиданки?
19.5.10. 15–24
Среда. Все тихо. Шмонов сегодня не было. Комиссия...Палыч сказал на утренней проверке, что приехала “женщина, товарищ подполковник”. Раз женщина – ясно, что что–то второстепенное, на основных направлениях во всех “силовых структурах” мужики. И точно – выяснилось, что это что–то типа СЭС; по крайней мере, в ларек, как рассказал на проверке же работающий там старик приходили проверять моющие средства, тряпки–швабры и пр. Вот тебе и вся “очень серьезная”, с замиранием сердца и прятанием всего в каптерку ожидаемая комиссия!.. Кончилась она пшиком даже еще большим, чем я думал.
Во дворе эти полоумные твари (Палыч, видимо, придумал) велели по одной стороне двора выковырять всю брусчатку, которой двор выложен, видать, с незапамятных времен. Всю ту сторону, что примыкает к стене барака, засыпали специально привезенным на телеге песком – и все утро двое бедолаг выковыривали лопатой и руками эти булыжники из песка. Зачем?!. Один из них, живущий моем проходняке (раньше приходил только ночевать, и то не каждую ночь, но вчера, говорит, с работы “списали”, и сегодня весь день торчит на бараке, в том числе в моем проходняке), сказал, что вроде бы решено перекладывать заново, т.к. криво лежали. Идиоты такие, что у меня нет слов!..
Вообще, очень тяжелое чувство, еще хуже, чем было на 13–м. По всему и вся, по всем разговорам и контактам между собой, по малейшим даже, мимолетным касательствам их ко мне – это такие твари, такая мразь, нечисть, слизь, гадость и погань, вот эти все, что тут вокруг меня, – такая запредельная, неописуемая, безнадежная дрянь, мразь и нечисть, повторюсь, – что просто не могу выразить это словами. Они гнусны до дрожи, до отвращения, до рвоты, все и всегда, днем и ночью, поодиночке и толпой, гнусны и омерзительны все и во всем. Тупая, глупая, бессмысленная, зловонная биомасса; нечто настолько запредельно омерзительное, чему просто нет названия в человеческом языке. Общее, собирательное (нейтральное, но мы уже знаем, какая все это мразь) – простонародье. Aka быдло.
Вещи мои с прошлой бани, с четверга, так и лежат нестиранные, и я не знаю, кто и когда их постирает. Ни один из этих “обиженных” рабов, мерзких хитрых наглых подонков (они не менее мерзки, чем те, кто их лупит палкой чуть не каждый день) не стирает, хотя все обещают от раза к разу, изо дня в день. А завтра уже снова баня, и если я в нее попаду, то стирки прибавится.
После проверки дождался – и выцепил наконец–то из идущей на обед толпы телефонистова дружка. Попросил зайти. Тот не проявил, естественно, ни малейшего энтузиазма, мялся, колебался, сомневался, раздумывал – но все же на сегодня вроде пообещал. Ждем–с! – но я практически уверен, что он не придет, обманет и на сей раз. Обещал поговорить с “телефонистом” – и по его тону было ясно, что тот, несмотря на все свои торжественные обещания мне, своему дружку, коего он обещал ко мне регулярно присылать, не сказал об этом ни слова...
21.5.10. 8–18
Паника “по комиссии” поднялась вчера после обеда, часа в 4, когда я было уж решил, что день кончился и все спокойно – пришел из ларька (четверг), разобрал все покупки, поел; а утром еще удачно сходил в баню, несмотря на затянувшуюся “уборку” и не вовремя явившегося Палыча. Но – вдруг заговорили, что “сейчас пойдут” – и побежали, понеслись все сметать не только с дужек, но уже и с табуреток...
Никакая “комиссия”, конечно же, не “пошла” – никакой и нет, кроме той подполковницы из Нижнего по части санитарии. Прошла по “большому” группа начальников – смотрели в окно. На тот “продол” пошли Маяков (“Пожарник”) и Русинов, а на 1–й и к нам – Заводчиков.
Смотрел раздолбанный (для “ремонта”) балкон в “локалке”, потом влез в сам барак; в “фойе” я разобрал его слова: “пойдем посмотрим” – и он поперся в ту (блатную) секцию.
Торчал там невыносимо долго – я уж устал его ждать, сидя на шконке с книгой (Ал–др Мень) в руке, в застегнутой на все пуговицы робе. Шедший оттуда полублатной – последний здесь с 13–го – сказал, что Завод там роется в тумбочках. Ну–ну. :) (В секции – я и еще двое стариков, остальные сидят в “культяшке”.) Наконец оттуда – впирается к нам, в дальний от меня вход в секцию.
Сразу же прется в крайний от двери проходняк – к “молотобойцу” – грузно садится на шконку и начинает рыться в тумбочке. Вместе с ним – свита :) – явились новый завхоз и блатной наркоша–“барачный”, омерзительное чмо, везде сующее свой нос. Завод первым делом достает из тумбочки большой электрочайник “молотобойца”, работающий, но без крышки –и я слышу, как он говорит завхозу: “Это не должно здесь быть, а тем более – в тумбочке. Забирайте!”. С собой он чайник точно не унес, так что, м.б., все его лазанье и не так страшно; но почему же вдруг “это не должно здесь быть” – объяснить не соизволил, и никто не спросил. Верхний выдвижной ящик – вытащил и перевернул над кроватью; потом во всех других тумбочках выворачивал эти ящики столь же хамским образом. Встал, пошел в проходняк напротив – там в тумбочке докопался до небольших пластмассовых бутылочек, из которых во время занятий спортом хозяин их пьет воду. Чем они помешали?.. А на шконке “молотобойца” я потом, когда Завод ушел, видел валяющиеся стальные миски и ложки – типа, это тоже “нельзя”, и из разговоров я уловил, что вообще ничего из посуды – ложки, миски, тарелки и пр. – в тумбочке держать якобы “нельзя”. Хотя в правилах никаких подобных запретов и близко нет.
По всем тумбочкам, естественно, он не полез, зашел выборочно еще в 2–3 проходняка. Проходил мимо меня – я поздоровался с ним, встал – он ответил, остановился на пару секунд, посмотрел на мою тумбочку, где в открытом (дверца отломана) отсеке виднелись пакеты с соком, только что купленные в ларьке, – и не полез, прошел мимо. :)) За своей спиной через пару секунд я уже слышал, как он приказывает “обиженным” навести в тумбочке порядок. Мой продуктовый баул под шконкой он тоже не заметил.
В общем, опять обошлось. :) Вроде бы, говорили, обещал сегодня с утра пойти опять – но я сомневаюсь. После его ухода наркоша–“домовой” :), я слышал, приказывал очистить тумбочки совсем, чтобы в них не было вообще ничего. Жратва, не жратва, что угодно, – все тащи в каптерку! :) Вот так и рождается рабство, неволя, массовые истерии рабов и восторг покорного стада, аплодирующего любым издевательствам над собой – усилиями таких вот преданных, полных страха перед начальством, подобострастных и безмозглых надсмотрщиков. Этакие блатные капо. :) Туземная администрация из местных на службе у оккупантов, – будь то Иван Калита или Рамзан Кадыров; этот исторический тип присущ рабской России настолько, что проявляется даже в мелочах – в вопросе о содержимом тумбочек в лагерном бараке...
Завод пошел дальше по “продолу” – начал с 1–го где–то в 4 примерно, но еще и после нашего ужина, часов в 7, он не ушел с 7–го. Я хотел сходить к “телефонисту”, позвонить матери – 3–й день уже не звонил все–таки, – так нет, эта сволочь на “продоле”, куда пойдешь... Рванул было после отбоя – оказалось, у них сидит отрядник, и будет, видимо, сидеть всю ночь, т.к. сегодня он “ответственный”.
