Правда, неприятно очень то, что опять придется иметь дело с этими же блатными и полублатными тварями в этом же бараке, с которыми уже его имел почти весь тот год, когда у одной из них была “моя” “труба”. Мать они сбрасывали порой по 25 раз за 1 вечер!..
Оказывается, на свиданку (короткую) она поедет не 28–го, а 27–го, – дозвонилась, по моему совету, и ей, как я и думал, сказали, что 28–го, в последний день месяца, не проводятся не только длительные, но и короткие свидания. Только бы эти твари еще приняли бы передачу, не прицепились бы к тому, что прошлая была 29–го, а эта – 27–го, – раз 2–х дней не хватает, значит, “не положено”...
Среда. С минуты на минуту ждем–с “шмон–бригаду на большом”, но что–то пока нет, задерживается. :)
Ларечный день. Опять будут вымогать и вытрясать на общее, “на выход”, “на крест”, “на изолятор” и еще под десятками других предлогов. А тут
Пока писал, ровно в 10 утра опять вырубили свет. Суки! Мрази!!. Неизвестно, включат ли его до обеда, будет ли торговать ларек (точнее, будет–то будет, но только одно окно, и толпа, и товар не разглядишь, и т.п. “прелести”, как обычно). Задолбали уже эти постоянные отключения света. Вчера перед вечерней проверкой, пока я пил чай, тоже вырубали, но успели еще до проверки включить. Сейчас это, видимо, на более долгий срок.
А хотел до этого написать, что вот как раз вскоре опять буду связан теснее с этой блатной сволочью – по поводу нового телефона, а если ввиду этого дать им малейшее послабление по части ларька – то они мгновенно сядут на голову и выдоят все, что есть, до копейки...
Сегодня опять проснулся с жуткой тоской и отвращением. Снилась всякая чушь, как регулярно она снится мне под утро. Будь она проклята, такая жизнь, и на кой черт она мне нужна?! Скорей бы сдохнуть... Мысль о суициде возвращается снова и снова, как об избавлении разом от всех бед, – но, увы, я могу лишь презирать сам себя за неспособность на этот решительный шаг. Жить всю жизнь с сознанием полного своего ничтожества...
Тоска, усталость, отвращение ко всему, ко всем окружающим, к самой этой жизни. Глаза бы не видели всю эту двуногую слизь и слякоть вокруг!.. Нервы истрепаны до последнего предела, слова “шмон” и “комиссия” вызывают припадок истерического смеха, а ведь мне еще 2 года тут сидеть. Тут же, так же, и любое изменение всегда будет в худшую сторону. Осталось ровно 760 дней.
19.2.09. 9–47
Ситуация крайне неприятная: вопреки обыкновению, бешеное шимпанзе не спит сегодня с самого утра! Пол–утра оно шлялось по бараку, орало, буянило, материлось, пело, слушало музыку в “культяшке”, а сейчас там, в их конце секции, собрался целый сходняк “братвы” и поминутно доносится бешеный гогот. Этим животным все смешно. Видимо, приперлись с других бараков. Самое печальное, что нет покоя в единственный кусок дня, когда раньше он был: с завтрака до проверки. Остается надеяться, что завтра оно таки будет в это время спать, и традиция сохранится. Эх, скорей бы август!..
“Шмон–бригада на шушарку!” – “пробили” недавно стремщики. Шмон в столовой – это забавно само по себе. “Сейчас всю капусту отшмонают!” – тотчас же сострил кто–то.
Вчерашний день выдался бурным и безумным. Гнусное, омерзительное, прыщавое блатное чмо, взявшее на себя последнее время что–то вроде роли главного ларькового вымогателя (хотя сколько их там таких!..), вымогало и наседало так, что я еде сдерживал этот напор, чтобы не послать подальше и не привести дело до скандала, когда на меня навалилась бы разом вся блатная кодла. Идиотизма тоже хватало: сперва минут 15 стояли на “продоле”, ждали, когда “общественник” поведет на обед, а он все не вел почему–то. Больше половину ушло так, не дожидаясь его, как и обычно. (Потом оказалось, что почему–то гораздо позже пошел на обед 8–й, потому, видимо, не вели нас.) Надоело ждать, и я, плюнув, тоже пошел один, но не в столовку, хлебать их вонючую бурду, а сразу в ларек. И что же? Мог бы не торопиться: оказалось, что обеих продавщиц еще нет, никого в ларек не пускают, перед его калиткой стоит толпа. Вот в этой–то толпе прыщавое чмо насело на меня 1–й раз. Стояли 5–й, 13–й, кто–то и с 8–го, и с других отрядов. Я посмотрел на них, на эту толпу при дневном свете: сборище бандитов, подонков общества, отребья, которое не здесь шоколадками через ларек кормить, или перестрелять и засыпать негашеной известью в ямах! Боже, какие хари!.. На почти каждой – печать вырождения, хотя все они без исключения моложе меня. “Племя младое, незнакомое”... Зверье... Впрочем, я уже писал, что называть их животными – значит оскорблять животных. Нечисть, привыкшая жить на чужой счет и со злобой, с остервенением, под любыми предлогами добивающаяся для себя такого же положения на зоне.
Тетки–продавщицы пришли только около 3–х часов дня, и одна из них позже, уже в своем окошке, рассказала: они–то пришли на работу вовремя, но “мусора” почему–то отправили их назад (почему – я не понял, да и они сами, по–моему, тоже), и они гуляли по поселку, обошли там все магазины, пока, наконец, им не позвонили и не сказали возвращаться. А мы (я, во всяком случае) ждали их, – хоть было и не холодно, погода уже почти весенняя, но ноги у меня замерзли весьма основательно и, как бывает именно после хорошего зимнего замерзания, близкого к отмораживанию, – потом в тепле отчаянно чесались.
Но это уже потом. Не успел я, купив поест и выслушав злобное бормотание прыщавого чма, что я лишил их вожделенного чая с конфетами (которых, впрочем, и в продаже–то не было) и его назойливые, особо подчеркиваемые заверения, что оно требует не для себя, ты не думай, а исключительно для “мужиков”, чтобы в пятницу, как обычно, “заварить” и посидеть, пообщаться за чифиром (а сперва оно, еще на улице, клянчило “на выход” :) , – не успел я прийти в барак и снять обувь, как “козел” сообщил мне, что меня вызывают в 15–й кабинет!
Конечно, не столько неприятного могли сообщить мне там (знаменитый “Агроном”, мерзкий и вечно пьяный майор Степанов, зам. по какой–то там “безопасности”), сколько было опасно, что пронюхает об этом вызове шимпанзе и вся его “братва” – и эта тварь опять же полезет драться за то, что я их не “поставил в курс” и не взял от них провожатого–свидетеля, как они навязывают. Но я не мог и впредь не буду никогда этого делать – слишком уж глубокое, непреодолимое, до рвоты, омерзение они у меня вызывают, и слишком гнусно было бы безропотно признать их власть и подчиниться их требованиям.
Пока пишу – эти мрази там включили музыку, и опять, как осенью, эта бесхвостая обезьяна, вызвав туда самого работящего из “обиженных”, заставляет его под эту музыку танцевать, горланя на весь барак: “Давай, Анжелика, давай, танцуй! Давай, Анжелика, давай! О–па! О–па!!!”. Сцена сопровождается их общим гнусным гоготом и – время от времени – аплодисментами.
А в 15–м кабинете оказался вовсе не подонок Агроном, а какой–то другой, вовсе незнакомый мне “мусор”. Перед ним лежали какие–то бумаги, показавшиеся мне смутно знакомыми. Спрашивать он стал про свидания в ноябре и декабре, – и попросил подробно рассказать о том, как и почему прервали на час–полтора раньше короткую свиданку 29.12.2008. Спросил фамилии бывших там свиданщиц, но я их по фамилиям вообще не знаю ни одну. Спрашивал, на сколько именно раньше прервали свиданку. Распечатки же, как я сразу понял, были с “моего” сайта – “За Бориса”. Мне показалось очень забавным, что они, прочитав в инете, ЧТО у них произошло в зоне, спустя почти 2 месяца вызывают меня и начинают разбираться. Типа, вот какова она, сила СМИ, сила электронного слова!.. :) Но все оказалось проще. Вечером я рассказал об этом анекдоте матери, чтобы она передала и сообщение повесили на сайт – и она сказала, что начальство явно проверяет се пункты ее жалоб, переданной через Ганнушкину прямо Лукину, а тем направленной в Нижегородский УФСИН. В пришедшем матери от Лукина извещении о судьбе этой жалобы даже говорилось, что проверка ее будет контролироваться Москвой. Хотя, конечно, Лукин – не бог весть какая контролирующая инстанция. Но все равно – и про невыдачу теплого свитера, и про прерванное свидание шла речь именно там, и теперь как раз по всем этим вопросам меня и дергают.
