— Может быть, еще на «пузырь» коньяку поспорить?
— Запросто! Сейчас подойдет и начнет качать права, стыдить за самодеятель-ность, агитировать и убеждать, что все наши полезные поступки могли быть ини-циированы только благодаря руководящей и направляющей роли партии и его самого, как проводника ее идей. Одним словом — навязывать общее руководство!.. Уж это он умеет делать виртуозно — минут через пять ты в этом будешь сам уверен, словно он с тобой рядом находился, чуть не с рождения, и всем хорошим руководил!.. — С мрачным юмором выговорился капитан-лейтенант. — Он всегда умел держать нос по ветру, инстинкт у него, я даже передать не могу, какой силы. Если бы он не был уверен, что военные действия закончились, мы бы его вообще не увидели.
Тем временем фигура майора приближалась. За ним, отставая шагов на десять, двигались пяток милиционеров с автоматами АКСу наизготовку. По всей видимости, тот вначале издалека принял их за группу регулярных войск, но когда подошел ближе, смог увидеть, что большинство одето в цивильные одежды, хотя и с чуть заметным военным уклоном. Шаги его чуть замедлились, но надменность выправки лишь только усилилась. Тем не менее, к Николаю и Дымогареву он подошел с лицом, на котором наряду с властностью явно читалось недоумение. И это недоумение Дымогарев не преминул усугубить, с ехидной улыбкой проговорив вместо приветствия:
— Ну, что, майор? Пришел с предложением своей капитуляции или арестовывать нас за несанкционированные контакты с иностранцами? — Хмыкнул Дымогарев, кивая головой в сторону «летающей тарелки».
Безоружные соратники Дымогарева, уже вернувшиеся из магазинов и запас-шиеся выпивкой и закуской стояли от них метрах в пятнадцати и с интересом по-сматривали на разворачивающееся перед ними почти театральное действо.
— Без вас, Дымогарев, не одно мерзкое дело не происходит! — С досадой прого-ворил майор. — Вы как будто нарочно притягиваете к себе неприятности!
— Ну, уж так и неприятности? — Усмехаясь, ответил капитан-лейтенант. — Об этом судить мне!
Словин, вроде бы пропустив мимо ушей, последние реплики Дымогарева, и стараясь его игнорировать, обратился к Николаю, не упуская из виду и остальных присутствующих, принялся, как выражался капитан-лейтенант, «толкать речь». Его пространные рассуждения, если передать их коротко и в утрированном виде, сводились к требованию, прямо сейчас же сдать оружие, передать все захваченные трофеи законной власти в его лице. Разъясняя это свое право тем, что как народ должен потреблять все блага цивилизации посредством своих «выборных» властных представителей, так и все достижения народа в первую очередь — являются достижениями этих самых властных представителей. О тяготах этого народа ничего сказано не было, видимо, подразумевалось, что тяготы властителей сами по себе тяжелее любых других тягот. Словин далее потребовал, чтобы все присутствующие, подняв руки безмолвно, как и полагается законопослушным гражданам, проследовать до первой ближайшей зарешеченной комнатушки, в просторечии называемой камерой предварительного заключения. Его вкрадчиво-убедительная речь, могла наверное, произвести гипнотический эффект на кого угодно, именно о таких способностях майора говорил чуть раньше Дымогарев, но на Николая, совсем недавно выдержавшего куда больший ментальный натиск инопланетного кибермозга, такие простые изыски с привычной идеологической подоплекой уже подействовать не могли. Речь Словина была логически выдержана в идейно-политическом стиле и настойчиво повествовала о том, что заслуги в победе с неизвестным врагом не могут быть полными без руководящей роли местного партийного начальства и его, Словина, как представителя доблестных сил государственной безопастности, в частности.
Такие изощренные хитросплетения могли родиться только в голове номенкла-турной особи, взращенной партийно-кастовым воспитанием, уходящим своими корнями к лучшим образцам извращенной сталинско-бериевской идеологии и их талантливых последователей.
«В цирке бы ему выступать! — С тоской подумалось Николаю. — Вольф Мессинг мог бы отдыхать!..» — Он думал, что совсем недавно мог бы, наверное, принять всю эту чушь за чистую монету, удивляясь тому, что никогда, особенно, не задумывался о таких философских материях. И только теперь, после хорошей встряски, безразличие к политике улетучилось. Теперь слушая Словина, Николай неуклонно лишался всех своих последних сомнений, которые у него еще оставались, в отношении того — стоит ли отдавать «тарелку» властям или самым компромиссным вариантом будет все же: запустить этот «феномен» куда-нибудь подальше от планеты…, чтобы никому не достался! А чем дольше слушал, и чем большая злость к этой ахинее в нем нарастала, тем больше убеждался, что самым лучшим вариантом будет, вняв доводам друзей — оставить дисколет себе.
Он уже подумывал, подбирая выражения помягче, чтобы как можно культурнее послать майора куда-нибудь подальше и без возвращения, когда Дымогарев, не выдержав сентенций кагэбиста с требованием сдачи оружия и со всей своей непосредственностью прервал его словесный поток довольно резко по тону, в котором шутливости уже не чувствовалось:
— Майор! Ты нам это оружие вручал? Или быть может, ты наставлял нас перед боем и даже руководил военными действиями с врагом, который вместе со своей «тарелкой» все время находился у тебя под носом, а ты спокойненько наблюдал за нею из своего подвала…. Что же ты ее штурмовать не отважился, идейный руководитель и боец? Людей, я смотрю, у тебя было вполне достаточно…, хотя бы для того, чтобы погибнуть с честью!.. И теперь ты еще смеешь качать права, желаешь приписать победу себе, да еще и истинных воинов посадить в кутузку? Я бы не был возмущен, если бы ты искренне верил в ту ахинею, которую ты тут несешь! Тогда ты был бы просто дураком, и я бы оставил это без внимания! Но ты совсем не дурак, и поэтому это меня возмущает еще больше, ибо ты нас принимаешь за идиотов. — Видно было, что Дымогарев разъярен не на шутку. Его тирада по сути все расставила по своим местам, обнажив в упрощенном виде все предложения майора. Разговор слышали и стоявшие неподалеку волонтеры, и находящиеся в двух шагах в броневике Александр с Олегом. Действовал ли на них гипноз речи Словина или нет, но после тирады капитан-лейтенанта, гипноз этот, если он и был, мгновенно улетучился, и как результат команда соратников Дымогарева угрожающе придвинулась, а башенка броневика чуть повернулась, направив спаренные пулеметы на сопровождающих майора Словина милиционеров. Дымогарев, уловив эти движения, усмехнулся весьма гнусной улыбкой, способной напугать кого угодно и, ернически закончил свою речь:
— Попробуй взять то, что сам не положил!
Николай хотя и был полностью согласен со словами капитан-лейтенанта, и не считал себя особенно выдержанным в выражениях, но теперь, после поединка с инопланетным компьютером научился контролировать свои чувства. Именно ярость, но рассудочная ярость, не затмевающая четкость мысли помогла ему победить, и теперь не желая доводить дело до конфликта, после которого могли заговорить пулеметы, он сам поспешил вступить в беседу.
— По поводу сдачи трофеев и оружия, мы будем разговаривать не с вами, майор! Этот вопрос весьма щепетилен, не так прост, как вам кажется и явно лежит вне области вашей компетенции! Вам же я советую, во избежание эксцессов, удалиться в то место, где вы сможете чувствовать себя как можно лучше! — Николай, произнося эти пожелания, сам был уверен, что слова его не несут двусмысленности, он всего лишь имел в виду милый сердцу майора бункер под зданием обкома, в котором тот до настоящего времени отсиживался, но все окружающие восприняли его слова совсем в другом контексте. И Дымогарев и все остальные посчитали, что Николай весьма витиевато и в то же время культурно послал майора совсем в другие «райские кущи». И не преминули весело расхохотаться, что в какой-то мере разрядило накалившуюся обстановку. Улыбки появились даже на лицах некоторых сопровождающих Словина милиционеров.
