Вероника тогда густо покраснела, но ничего вразумительного вымолвить в от-вет не смогла. Да и что она могла ответить? Она и сама еще не разобралась ни в своих чувствах, ни в мотивах своего поведения.

И не сказать, что причиной этого была так вовремя в свое время появившаяся в ее распоряжении банальная в других условиях еда. Она так никому и не призналась, что была на грани голодной смерти, продлись «дни черной ночи» еще с недельку. Ибо получилось так, что когда она накануне «эпидемии» возвратилась из столицы, в доме практически не было никаких продуктов, кроме забытой в холодильнике банки килек в томате и четверти бу-ханки ржаного хлеба, достигшей за время ее отсутствия каменной твердости. Вероники не было дома больше месяца, откуда в таком случае взяться запасам еды. И оказавшись неожиданно взаперти в квартире, она из природной гордости и упрямства не обратилась даже к соседям, которые могли находиться в таком же положении, и предпочла тянуть свою кильку и зачерствевший хлеб до последнего. Даже достаточного запаса воды у нее не было. Когда-то по настоянию отца она прошла месячный ускоренный курс выживания при одном из учебных заведений службы безопасности, и теперь обретенные знания ей в какой-то мере помогли. Условно питьевую воду она обнаружила в смывном бачке унитаза до того, как использовала этот последний запас по его прямому назначению.

Отсутствие воды, да еще для женщины, в то время было самым неприятным. Не умыться, ни в туалет сходить по-человечески. Правда из-за скудного питания это ее мучило даже меньше, чем она предполагала, но крышку унитаза пришлось держать постоянно закрытой. Отсутствие нормальных санитарных условий больше всего выводило Веронику из равновесия. Ей казалось, что она покрылась потом и грязью и от нее может распространяться такое благоухание, как от скаковой лошади после призового заезда. Теперь она в большей мере могла понять блокадников Ленинграда, понять, что такое голод на самом деле.

Так что, Николай даже сам не представлял, какое богатство он притащил в ее квартиру на третий день «эпидемии», считая, что оказывает мелкую услугу. И это было для Вероники безо всяких преувеличений спасением, хотя и поголодать ей пришлось всего два полных дня. Тем не менее, Вероника обладала завидной вы-держкой, которая позволила ей, несмотря на сильный голод, и еще большую жажду, не наброситься на продукты, как только она их увидела. Увидела, как парень в прорезиненном комбинезоне сгружает с себя ее спасение. Тогда она нашла в себе силы даже задержать его, чтобы выспросить новости.

Спешивший по своим делам Николай, наверное, совсем не заметил ее состоя-ния. И только когда за ним закрылась входная дверь, Вероника первым делом доб-ралась до воды, которая к тому же оказалась минеральной. Как недоучившийся биолог-генетик, она знала, что после долгого голодания пищу нужно принимать с осторожностью, и потому для начала она ограничилась водой. И сразу же почувствовала прилив сил.

За эти темные дни квартира превратилась в трехкомнатную тюрьму, наподо-бие знаменитого замка Иф, только чуть более комфортабельную. От сумасшествия спасало только созерцание пламени свечи — единственного источника света. Тера-певтическое действие такого созерцания подтвердило где-то ранее прочитанное о таком способе медитации в целях достижения самоуспокоения.

Она не рассказывала обо всем этом ни папе Михаилу, ни маме Лене. Все из-за той же природной гордости, а может быть в большей степени упрямства, с какой стороны на это посмотреть. А в отношении того, влюбилась ли она на самом деле? Она даже не задавала себе этот вопрос, и возник он лишь у мамы Лены. Тогда она лишь смогла ответить:

— Я не знаю, мама! — Сказала она только для того, чтобы не промолчать, и в то же время постараться уйти от откровенного ответа. Да и что она могла сказать, когда сама не понимала своего состояния.

Сама же она, не могла даже как следует вспомнить облик своего «визитера». Помнился только военный комбинезон, потное в потеках грязи от противогаза худощавое лицо в тусклом свете свечи, автомат какими-то финтифклюшками, на ремне через плечо. Вот и все что она могла припомнить. Она даже не могла сказать даже себе, красив ли был ее нежданный гость.

Вообще-то идеалом мужчины для нее был ее отчим, которого она считала все — таки в большей мере отцом — высокий и могучий, от которого даже на расстоянии веяло силой и надежностью. Потому она была очень разборчивой в своих знакомствах. По сравнению с Букограем все они выглядели бледно. Особенно столичные хлыщи, сынки высокопоставленных чиновников, пролезающих в университет как тараканы, только для того, чтобы не служить в армии. У Вероники же, возможно оттого, что Букограй был военным, с малых лет сложилось мнение, что ее будущий супруг если и не будет военным, то срочную службу в армии он отслужить обязан. И потому она считала увиливающих от службы молодых людей неполноценными и относилась к ним с глубоким презрением. А так как в «универе» таких было большинство, то она до сих пор не обзавелась «сердечным» другом и оставалась одинокой, то есть у нее не было парня, которого она считала бы достойным ее дружбы.

Сейчас она сама не могла понять, почему с таким нетерпением ожидает встречи с человеком, ни статью, ни обликом, не напоминающим отца. А чем на-поминает? Может быть только мужеством, готовностью к подвигу, отвагой в самых безнадежных обстоятельствах?

Его имя и фамилию Вероника запомнила отлично, но сообщать ее папе Буко-граю в прошлый раз не стала. А когда узнала, что ее «благодетеля» разыскивают все спецслужбы города, причем, совсем не для того, чтобы наградить, она сделала для себя вывод, что поступила правильно.

Не по этому ли вопросу явился к ней отец?..

Начало сентября в этом году выдалось жарким. Солнце, казалось, не хотело сдавать позиции лета, временами, однако, позволяя выпасть кратковременному, но обильному дождю, чтобы охладить раскаленный асфальт тротуаров. Зелени, впрочем, эти даже обильные дожди уже помочь никак не могли. Только часть деревьев и неистребимая трава уцелели после недавнего катаклизма, вызванного вторжением «летающей тарелки».

Впрочем, саму «летающую тарелку», из всего населения города видели совсем немногие, да и те которые что-то видели, как раз обо всем помалкивали. И, тем не менее, события августовской трехдневной «эпидемии», или как еще назвали этот феномен «дни вечной ночи», «дни черной ночи», до сих пор обсуждались среди широких слоев населения. Оттого, что достоверной информации в активе рассказчиков не имелось, догадки, домыслы и фантазия составляли основное содержание новостей. И новости эти большинству казались правдой, тем более что эти события повлекли за собою совсем уж неприятные последствия. Город с близлежащими окрестностями оказался в плотной блокаде крупного контингента различных родов войск своего собственного, родного государства.

Первую неделю после вступления войск в город населению вообще не рекомендовалось покидать своих квартир. Некоторые кварталы, где были обнаружены малейшие следы боевых столкновений пришельцев с так пока и неизвестными воителями, были целиком блокированы кольцами оцепления, обозначенные барьерами из колючей проволоки. Жителям, имевших несчастье проживать в этих кварталах, было просто приказано оставаться в своих квартирах. Благо, что предметы первой необходимости и продукты питания для населения в этих «локальных зонах» подвозились войсковыми тыловыми службами прямо к подъездам зданий. Но оттого, что было категорически запрещено выходить на улицу в течение двух недель, лучше от этого жители себя не чувствовали.

В этих «зонах» был налажен скрупулезный сбор обломков и прочих артефактов, при обследовании которых представители научного мира озабоченно «чесали затылки» пытаясь хотя бы приблизительно понять, что же они, в самом деле, насобирали.