В один из осенних дней полицаи привели в Оредежскую комендатуру всех бывших колхозных бригадиров и председателей колхозов.

— Заходите, мужички! — крикнул переводчик.

В большой комнате за столом, накрытым зеленым сукном, сидел майор Брунс. Комендант Оредежа был в хорошем расположении духа. Пригладив рукой подстриженные под «ежик» белобрысые волосы, он не спеша стал говорить о победах армии фюрера, о том, что не за горами конец войны. Затем объявил:

— Германское командование уважает обычаи русского народа. Вы любите работать сообща. Так делайте и впредь. Вы собирайте весь хлеб, весь картошка для армии фюрера. Кто берет себе, не дает комендатур — есть партизанен. Будет наказан. Первым стреляем — председатель колхоз…

В тот же день подпольный райком партии узнал о «совещании». Решили выпустить листовку.

— Поручим размножить ее прилежным рукодельницам, — сказал Исаков.

При свете двух коптилок низко склонились девчоночьи головы. Перед каждой стопочка листков бумаги из ученических тетрадей. Аня медленно полушепотом диктует:

— …Убирайте быстрее урожай, молотите его…

Тихо. Слышно, как дышат девчонки, как скрипят перья.

— Не верьте фашистским посулам, что вы по-прежнему будете работать сообща, — диктует Аня. — Ни крохи хлеба врагу… Подпишите: райком ВКП(б).

Скрипят перья. Готовы пять листовок, еще пять. Семенова берет одну из них. Почерк красивый, разборчивый. Ни одной ошибки, ни одной помарки. Аня чуть улыбается: «За такую работу на школьном уроке пятерку ставят. Даже у Кати Богдановой почерк стал четким и твердым».

Наутро жители Торковичей увидели на домах, на стене старой бани, на доске объявлений рядом с приказами гитлеровцев белые квадратики бумаги. Подходили, читали. Через час по улицам носились солдаты и полицаи. Срывали, соскребали листочки. Но уже было поздно.

Зазвенели по ночам на полях косы. В заброшенных сараях, старых овинах, в лесных землянках запахло зерном. Исчезало и колхозное имущество. Неизвестные «злоумышленники» взламывали по ночам замки и растаскивали сельскохозяйственный инвентарь.

И люди как-то распрямились, стали ходить смелее. Где-то рядом райком партии. Жива, значит, Советская власть!

…Весной гитлеровцы объявили мобилизацию на восстановление железнодорожного моста через Оредеж. Из Торковичей и окрестных деревень согнали несколько десятков человек. На покрытом молоденькой травой берегу зазвенели топоры и пилы.

Аня вместе с Катей Богдановой пилила толстые бревна и словно ненароком присматривалась, как работают люди. Рядом рубил пазы старый дед Василий. И хотя ему было под семьдесят, орудовал он топором сноровисто.

Анна полюбовалась его работой и вполголоса сказала:

— Покрепче делай мост, дед Василий. По нему составы с танками да пушками пойдут. Какой, может, и против твоего внука Колюшки.

Дед Василий вздрогнул, чуть не уронил топор.

— Не болтай, Нюрка, скажи толком.

— Я уже все сказала. Теперь сам раскинь умом, что к чему.

Дед закурил, осмотрелся и с маху отсадил здоровенную щепу. Паз оказался шире, чем надо. А он продолжал тюкать топором на другом конце бревна, хитро посматривая на Аню.

В полдень фельдфебель, руководивший работой, стал проверять подготовленные дедом Василием бревна. Измерил, и лицо его стало малиновым от гнева.

— Руссиш швайн! Негодный работ, — закричал гитлеровец.

Дед невинно моргал глазами и тихо бормотал:

— Стары мы, господин начальник. Ошиблись маленько. Стары и слепы.

На другой день исчезло несколько ящиков гвоздей. Неожиданно сорвалось в реку десятка два бревен. Строительство затянулось. Пришлось вызывать команду саперов.

…Ночью в окошко дома Семеновых кто-то тихо постучал. Аня проснулась моментально. Стук повторился. Потом еще. Так мог стучать только связной от командира партизанского отряда Бухова. Но сегодня он не должен быть. Аня села на кровать и несколько секунд мучительно выжидала. И опять условленные: тук, тук.

— Кто там? — спросила подпольщица.

— Картошки не найдется продажной? — услышала она пароль.

В сени вошел связной Макаров.

— Саша? Почему сегодня?

— Срочное дело. Идем. Иван Иванович ждет.

Аня быстро собралась. Огородами вышли к балке. Когда-то здесь было любимое место для пионерских игр в Чапаева, в разведчиков. Макаров легонько свистнул. Из почерневших, промытых осенними дождями кустов вышли двое.

— Аня? — Исаков едва узнал в высокой, одетой в мужское полупальто женщине бывшую пионервожатую.

— Я, Иван Иванович!

— Вот возьми-ка. — Исаков вынул из вещмешка пакет. — Это листовки! Обком партии прислал.

— У вас есть связь с Ленинградом? — Аня чуть не заплясала от радости.

— Есть. Теперь наконец есть, дорогая ты наша рукодельница. Расскажи об этом своим помощницам.

Прошло несколько дней. Население Торковичей и окрестных деревень узнало правду о гитлеровских «заготовках» теплой одежды. В листовке Ленинградского обкома партии приводились выдержки из приказа командующего 16-й гитлеровской армии фон Буша:

На очередной встрече Катя Богданова, давясь от смеха, рассказывала:

— Наш постоялец лейтенант все удивляется: «Бедный русский мужик. Как зимой ходит? Нет меховых шуб, нет зимних сапог». Это по-ихнему валенок. Ну а мы отвечаем: «В туфлях бегаем. Привыкли».

— Девочки! А давайте-ка нашим бойцам свяжем варежки, — предложила Анна.

— А как переправим? — спросила Лена.

— Ну, это я на себя возьму, — ответила Аня.

Вскоре в одну из частей Ленинградского фронта пришла скромная посылка от комсомолок и пионерок оккупированного Оредежского района.

…Почти все утро в Торковичах ревели моторы. Беспрерывно дрожали и звенели стекла в домах. Часть машин, не останавливаясь, проходила в соседние деревни. В поселке осталось несколько штабных вездеходов и с десяток «оппелей». Солдаты сгружали какие-то ящики, чемоданы, тюки.

Юные подпольщицы — то одна, то другая — появлялись возле школы. Девушкам удалось установить примерное количество машин и солдат. Но как выяснить, зачем они прибыли в Торковичи? Может быть, просто пришли на отдых или готовятся резервы для фронта?

Помог случай. Один из офицеров увидел Катю Богданову.

— Эй, ты, иди ко мне, — окликнул он девушку.

Катя подошла.

— Мить. Будешь комната мить… — Офицер жестами показал, что требует помыть полы.

— Гут, гут. — Катя закивала головой.

Она быстро разыскала ведра, тряпки. Вошла в знакомый коридор. С грустью посмотрела на ободранные стены, захарканный пол. Вспомнились школьные годы. Веселые, беззаботные…

Катя принялась мыть пол. Гитлеровцы не обращали внимания на девушку в замасленной кацавейке. В разговорах между собой часто упоминали слово «партизанен». Катя прислушивалась, стараясь понять, почему так возбуждены солдаты.

— Слушай, ты знаешь такую речку Городенка? — обратился к ней один из гитлеровцев, как видно переводчик.

Услышав чистую русскую речь, Катя даже уронила от неожиданности тряпку.

— Городенка? — Она медлила с ответом, стараясь сообразить, зачем нужна фашистам эта маленькая лесная речушка.

— Знаешь или нет? — спросил еще раз переводчик.

— Теперь не пройти к ней. Видите, какая непогода. Вот ударят морозы, тогда можно по болоту выйти на Городенку.

Переводчик что-то сказал офицеру, стоявшему рядом. Офицер рассмеялся, махнул рукой.

Быстро окончив мыть полы, Катя почти бегом направилась к Семеновой. Аня внимательно выслушала подругу, крепко ее обняла и расцеловала:

— Катюша, милая, ты настоящая разведчица! Иди теперь домой и никому… А я сделаю все остальное.

Из подпольщиков только Галя Комлева знала, где находится отряд Бухова. Ей, четырнадцатилетней пионерке, удивительно самоотверженной и смелой девочке, было доверено ответственное поручение — быть связной.