— Сельвен, спасибо за понимание. — Она задумчиво посмотрела на меня в пол-оборота.

— У нас у всех есть свои секреты, Ирина. Я научилась уважать чужие тайны и благодарю тебя за оказанное мне доверие. — Светлая голова чуть склонилась.

— Странно. Я думала ты захочешь узнать больше… — Эльфийка покачала головой.

— Не буду скрывать, в моей голове тысячи вопросов. Но иногда лучше дать человеку возможность самому рассказать, заслужив его доверие. А не выспрашивать и не выгадывать… К сожалению, многие эльфы, живущие здесь, думают иначе.

— А ты?

— А я… Я провожу слишком много времени среди людей. Но я расскажу тебе об этом завтра, если ты позволишь. — Я согласно кивнула, чувствуя накатывающую усталость.

Когда Сельвен уже стояла на пороге в свою спальню, я снова окликнула её.

— Сельвен. — Она обернулась. — Пусть моё истинное имя останется между нами, и для всех я буду Даэ. — Зелёные глаза какое-то время внимательно меня изучали.

— Я понимаю. — Наконец прошептала она. — Пусть будет так, Ирина.

В эту ночь я быстро заснула. По — видмому, сказался богатый событиями день. Только вот мои сны были далеки от спокойных. В них то и дело появлялся светловолосый эльф.

События той ночи их сблизили. Они, как и прежде, проводили дни напролёт в библиотеке, разбирая бумаги и записи, но теперь в воздухе почти не ощущалось тяготившего их ранее напряжения. Казалось, между ними был заключён негласный договор, по которому они взаимно обменивались своими воспоминаниями и секретами. Хотя, она была уверена, что главные тайны всё ещё держались взаперти.

Их доверие друг к другу было очень неожиданным, а потому хрупким, но от этого ещё более ценным. Её не раз удивляло то, с какой лёгкостью она доверяла своей компаньонке секреты и мысли, до этого так бережно скрываемые в глубине сердца и разума даже от самых близких. Как по крупицам складывалась в единую картину судьба её нежданной собеседницы, так постепенно и ей самой становилось легче справляться со внутренним смятением переживаний и воспоминаний. Она поймала себя на мысли, что до недавнего времени ещё ни с кем не делилась и половиной того, что рассказала за последние несколько дней этой странной женщине. Ведь невозможность рассказать и открыться даже брату и заставила её покинуть Лихолесье, а потом и вовсе отдалиться от эльфов, предпочитая общество смертных. Среди чужих глаз оказалось проще хранить молчание. Люди же всегда соблюдали почтительную дистанцию, и, в отличии от эльфов, не лезли к ней с расспросами.

«Человеческий век, такой короткий и быстротечный, не оставлял им времени даже на свои страдания, так что уж и говорить о чужих…» — так она думала в начале, так думали и эльфы о младших детях Илуватара. Но совсем скоро она поняла, что люди переживают так же, как и они, возможно даже сильнее и острее. Смертные хранят всё глубоко в сердце, открываясь только избранным, кто может понять и прочувствовать боль вместе с ними. Это осознание словно заново открыло её глаза и позволило увидеть человеческую натуру в совершенно другом свете. Печаль, горе, тоска не обходили людей стороной, как думали многие обитатели лесного королевства, но скоротечность жизни заставляла всё переживать ярче. Радоваться — так здесь и сейчас, наслаждаясь каждой секундой счастья, разделяя это чувство с окружающими, чтобы, словно солнечными лучами, осветить всё вокруг. Любить — так сразу и всем сердцем, не думая о последствиях, теряя разум от огня страсти и сладостного безумия в объятиях избранника. А горевать — так только с теми, кто этого достоин, кто понимает, кому доверяешь всем сердцем. Она поняла, что если человек делит с тобой свою печаль, то он тебе действительно верит, а это многого стоит среди смертных.

Поэтому Сельвен не настаивала на всей правде, когда Ирина приоткрыла ей завесу тайны, скрывающей её жизнь до той ночи в лесу. Темноволосая намеренно не называла имён, но эльфийка догадалась, что среди тех, от кого убежала смертная, был один, кто ранил её глубже и больнее остальных. Из обрывочных фраз, неуместных молчаний и задумчивых взглядов Сельвен поняла, что тот был дорог ведьме, в то время как он её только использовал. Неважно кем он был: соратником, другом или любовником — Ирина ему доверяла, а он её предал. Возможно, именно это предательство дорогими и близкими людьми и было тем самым, что так сближало эльфийку и смертную? Сельвен не знала, но была уверена, что Лихолесье они покинут вместе.

Первые несколько дней я жила как на иголках в ожидании того, как вот-вот распахнётся дверь и меня под белы рученьки с позором поведут на допрос. Но прошёл один день, за ним второй, и тишину дома главного королевского лекаря нарушало лишь лёгкое шуршание бумаг в библиотеке, да наши с Сельвен негромкие голоса. Поэтому постепенно я успокоилась и перестала вздрагивать от каждого шороха.

После той ночи изменилось и наше с эльфийкой отношение друг к другу, стало более доверительным. Теперь мы больше общались, не томясь в гнетущей тишине, и поэтому не удивительно, что дела в библиотеке пошли быстрее. Я осторожно делилась с моей светловолосой компаньонкой историями из моего пребывания в Средиземье, и её особенно заинтересовало моё путешествие с Миртой и бродячими музыкантами. Как оказалось, о многих городах, в которых мы тогда выступали, Сельвен даже и не слышала. Я даже поведала ей что-то из своего прошлого, тщательно подбирая слова, дабы не сболтнуть чего лишнего. Только одна тема так и оставалась табу — мои скитания с гномами и волшебником, а эльфийка, словно чувствуя это, не настаивала.

Да и сама лесная дева тоже оказалась полна сюрпризов, хотя и рассказывала она о себе очень осторожно и неуверенно, будто с непривычки. Так, вечером, на следующий день после моего приступа ночного вуайеризма, она поведала, что покинула Лихолесье больше трёх столетий назад. На мой вопрос «Почему?», Сельвен сначала долго ничего не отвечала, уставившись в огонь, а потом, чуть вздрогнув, прошептала: «У нас с тобой очень много общего, Ирина». Тогда её уклончивый ответ меня озадачил, но чем больше мы общались, чем больше она рассказывала о себе и своей жизни вне королевства, тем яснее части головоломки складывались в единую картину.

Сельвен сначала отправилась в Лориэн, но там она не задержалась и вскоре покинула владения Галадриэль. Потом она долго странствовала по Средиземью, собирая знания и навыки в лечении как эльфов, так и людей, и в какой-то момент извилистая тропа судьбы привела её в Минас-Тирит, где дева и осталась на правах лекаря. Только раз в десять, иногда и в двадцать лет она возвращалась в лесное царство навестить отца и брата, но неизменно покидала некогда родной дом с приходом весны. На мой вопрос «Почему?» ответом было молчание, отрешённый взгляд и туманная фраза.

— Здесь, во время праздника Йестаре, когда мы приветствуем Новый год, я потеряла что-то очень дорогое. С тех пор, вид весеннего Лихолесья не приносит ничего, кроме боли разочарования. — Проговорила она тихим голосом.

Мы сидели в полумраке библиотеки. С моей нечаянной встречи в лесу прошло три дня. От научного беспорядка, так поразившего меня когда-то, не осталось и следа, и сегодня мы «отмечали» окончание нашей работы по сортировке бумаг. Удобно устроившись в массивных креслах, я и моя собеседница тихо переговаривались, блаженно потягивая сладковато-терпкое вино из серебряных кубков. Возможно из-за тягучего дурмана крепкого напитка или же из-за того, что вот уже больше недели мы проводили по двенадцать, а то и более часов наедине друг с другом, разговор становился всё более откровенным. Сельвен впервые почти напрямую ответила почему покинула родной дом, а после она замолчала, мыслями уносясь куда-то очень далеко. Отблески пламени освещали её прекрасное лицо золотистым светом, отчего она казалась ещё красивее, но отчего-то старше. Сейчас в её облике не было той обманчивой юности, и казалось, та привычная маска молодой беспечности, которую моя компаньонка носила день изо дня, исчезла, обнажив истинную душу и переживания. И в этот момент, я вдруг поняла, и почему ей с трудом давалось говорить о себе, и почему она покинула родных ей людей, и почему у нас было много общего.