Мысль о Маринке не давала мне покоя. Если бы не такое положение, я решилась нарушить правила и запросить Центр. Но сейчас и думать не приходилось.

Вечером меня ждала записка Марго.

Что значит — прогадаешь? Может быть, нашли Адлера, может быть, напали на мой след? Марго хочет предупредить меня или заманить? Хотя зачем ей заманивать, если у шефа есть подозрения? Он может просто арестовать меня.

Надо идти. Федора нет, откладывать визит к Марго нельзя. Я действительно у нее не была с тех пор, как убила Адлера, это само по себе подозрительно. Переоделась и пошла в Фалешты — семь километров невелик путь. Мне повезло. Только вышла на шоссе — военная машина, посадили в кузов. Еще не было темно, когда я очутилась в объятиях Марго.

Выглядела она тоже неважно — уставшее лицо, поблекшее. Но тараторила по-прежнему, без передышки.

— И что ты можешь сказать, милочка, за такую жизнь? Подохнешь тут в одиночестве. Никто не приходит, как Адлер пропал… Надо подумать, немец и — пропал! Мне-то хоть его не очень жалко, а страшно. Я еще ладно — меня тут жандармы защитят, если партизаны пожалуют. А Ион?.. С одним жандармом на козлах? А то и вовсе один! Ничего слушать не хочет! Тут еще отравили летчиков — девчонка сбежала…

Молодец, Маринка! Значит, действительно сбежала.

— Ион злой… Мотается где-то день и ночь. Ищет. Аж позеленел — представляешь?

Марго неожиданно всхлипывает по-бабьи, некрасиво кривит рот:

— Что это за жизнь, Женечка? Сиди и бойся!..

Мне нисколько не жаль эту красивую дуру. Если и наскочат на нее партизаны — так воздадут по заслугам. Мне сейчас жаль Федора, вернулся домой, застал вместо меня записку и волнуется.

Сдержанный Федор расцвел лицом, когда я вбежала в дом, из-под мохнатых бровей глянули повеселевшие глаза. Сказал просто:

— Ну, и хорошо. Пора связь начинать.

Он подал приготовленную радиограмму:

Счастье, что история с Адлером благополучно закончилась, можно работать. Сейчас, как никогда, нужны сведения нашей армии. Готовится большое наступление. Все дороги забиты войсками, техникой, обозами, ползущими в сторону фронта. Интенсивно работала наша авиация — разбила новую переправу через Прут южнее Унген, систематически бомбила аэродром.

Хорошо!

Мы с Федором перестали бывать в Фалештах. Почти забыли про дом с усеченными углами и красивым подъездом. Про заброшенный ларек «Пиво — воды», из которого удобно наблюдать за домом. Мы ведь свое дело сделали — нашли разведывательную часть, сообщили командованию. Кто-то продолжает работу. Кто? Этого нам не дано знать.

Но если бы я однажды вспомнила все. Если бы ненароком забралась в будку… Не знаю, осталась бы я жива или нет. Может, и не осталась, застав там двух парней, почти ровесников. А может быть, посчастливилось — если бы на смену им пришла девушка — тоненькая, с огромными цыганскими глазами или долговязый немецкий офицер с неповторимым носом — огромным и заостренным.

Как бы они были рады мне — Максим и Таня, принявшие от нас с Федором эстафету!

Задание Максима и Тани строго засекречено. Малейший просчет — и все, что с таким трудом проделано другими разведчиками, превратится в прах. О цели их прибытия в партизанский отряд, базировавшийся в Рышканском лесу, знали два человека — командир отряда и один из руководителей подпольной партийной организации, действовавшей совместно с партизанами.

Так, сведения об «объекте номер один», собранные мной и Федором, из Центра были переданы в Рышканский лес. Здесь Максим, используя наши данные, совместно с командиром отряда разработал план действия, который несколько раз проверили и перепроверили. Наконец, пришли к выводу, что к работе разведчиков придется подключить нескольких партизан, не объясняя им цели. Слишком велик риск завалить дело.

Цель задания Максима и Тани — связаться с нашим разведчиком, работающим на «объекте номер один». Это было не так просто сделать — связь давно потеряна, пароли уже утратили действенность. Пользуясь ими, можно было добиться одного — подозрительного недоверия у разведчика.

Максим решил идти на личное знакомство. Это было очень и очень не просто.

Разведчики всегда насторожены. А тот, с которым Максиму предстояло связаться, был особенно осторожен — Максима предупредил еще Прищуренный. Он же сообщил приметы: черные, слегка вьющиеся волосы, карие глаза, длинный овал лица, при ходьбе откидывает левую руку, привычка надкусывать верхнюю губу. По национальности он туркмен, но немцы принимают его за фольксдойча с Поволжья.

Приметы не слишком выдающиеся. Максим рассматривал его фотографию, пытался уловить что-нибудь примечательное и не смог. Слишком уж обыкновенное лицо — удлиненное, широконосое, близко поставленные глаза.

Словом, приходилось довольствоваться немногим, что было в распоряжении Максима. И эти немногие приметы раздали четверым партизанам, которые должны были помогать вести наблюдение. А когда найдут человека в немецкой офицерской форме, схожего с описанной внешностью разведчика, тогда наблюдение поведет сам Максим, запомнивший его по фотографии.

Все так и случилось. Заброшенная будка в боковой улице рядом с домом, где помещалась немецкая часть, еще раз выручила разведчиков. Скоро партизаны донесли Максиму, что разыскиваемый им немецкий офицер обнаружен. Тогда засели в будке Максим и Таня.

Когда Максим убедился, что немецкий офицер — тот самый разведчик с фотографии, в засаде осталась Таня. Ее дело было следить за ним, когда, в какое время, с кем выходит разведчик из дома и заходит в него. А Максим стал разведывать те места, куда ходят офицеры немецкой разведки, чтобы выбрать наиболее удобное место для знакомства.

Такое место скоро нашлось. Офицеры разведслужбы, в том числе и тот, который интересовал Максима, ужинали в маленьком ресторанчике.

Максим тоже стал каждый вечер ужинать здесь. Точного плана не было, его невозможно было придумать — неизвестно еще, как сложатся обстоятельства. А сразу навязываться в знакомые нельзя — разведчик может решить, что его прощупывают немцы, тогда вообще все пропало. Обнадеживало Максима лишь то, что разведчик должен ждать связного от наших, не зная, кто он.

Коротенькая радиограмма полетела в Центр из маленькой землянки в Рышканском лесу:

Алмаз — кличка разведчика. Путеец кличка Максима. Радиограмму отстучала Таня. Она же приняла ответ в одно слово:

Алмаз ужинал в ресторанчике ежевечерне. Поужинав, сейчас же уходил. Другие офицеры оставались — пили ром, шумели. А он уходил. Максим думал о том, как бы его приучить для начала к себе? Скоро придумал, подметив, что Алмаз, прежде чем войти в зал, заходит в туалет вымыть руки.

В следующий вечер Максим, опередив Алмаза, сунул руки под кран. Кран был один, потому пришлось поневоле ждать. Максим не видел, смотрит ли на него разведчик, но все-таки повернул чуть голову — так, чтобы тому, если смотрит, был виден его профиль с громадным носом. Максим впоследствии уверял, что вспомнил наши с Таней издевки: «Самое выразительное в тебе, Максим, — это нос»!

В тот вечер Максиму везло. Ом нарочно замешкался у зеркала и вышел парой минут спустя после Алмаза. Войдя в зал, увидел — полно, все столики заняты, лишь возле Алмаза свободный стул.

— Разрешите? — Максим взялся за спинку стула.

— Пожалуйста, — буркнул Алмаз и уткнулся в тарелку, которую ему принесла официантка.