— Не по пути, — вздыхаю я. — Завидую — хороший город Фалешты. Магазины, кино. Так весело…
Я болтала без передышки, а подспудная мысль работала, анализировала. Что ж, по крайней мере теперь ясно — шеф мне не верит. Почему?.. Вот о чем надо, как следует, подумать. Может быть, он все-таки знает, что Марина, жена Василия, и Женя, сестра Федора, — одно лицо? Почему он тогда не арестовывает? Или он просто догадывается, что я — это не я, и выжидает. Но зачем тогда раскрывает передо мной карты? Или он просто шутил? Но ведь он почти ничего не сказал словами. Недоверие шефа я почувствовала. А может, он дал это почувствовать в надежде на испуг? Вот я испугаюсь и прибегу в жандармерию каяться, исповедоваться. А что, если ничего этого нет: ни подозрения шефа, ни выжидания, если все это одни мои догадки? Бывает, человек проложит в своих мыслях тропку, уводящую от дороги, и идет по ней, не замечая ошибки…
Марго встала из-за стола. Почти все уже гости разбрелись по углам, разбились группками, пристроившись в креслах и на диванах. Я поднялась тоже и вышла вслед за Марго из столовой. Комната, коридорчик, спальня.
— Давай, милочка, освежимся, — предложила Марго. — Ужас, до чего душно, как в парилке. Бери…
Она придвинула ко мне духи, пудру, помаду. Сама надушилась, подкрасилась, поправила волосы, без умолку болтая:
— Ты имела спесивого соседа, этого князька поганого… Видела, как пыжится? Всегда такой, будто он мне одолжение делает, что ест и пьет за моим столом… Нахал, а еще князь! Немцы с ним носятся, он и воображает… С Ионом немцы больше носятся, но он не дерет нос!
Я сказала:
— Подумаешь, что он может делать такое у немцев, чтобы они носились с ним? Так, наверное…
Марго замахала руками:
— Ну, не скажи, милочка, не скажи! Он тут у них главный… — Она на минуту замялась, но искушение взяло верх. — Я тебе скажу, ты ведь порядочная… Этот князь тут у них главный по шпионам!
Марго сделала огромные и таинственные глаза:
— Есть у немцев такая часть — учат на русских шпионов.
— А где это учат? — спросила я страшным шепотом, будто готова умереть от страха и любопытства. — Прямо в жандармерии?
Марго покровительственно рассмеялась:
— Что ты, разве при жандармерии готовят шпионов? Жандармерия для того, чтобы ловить шпионов, моя милочка.
— Ну, а барон? — все еще шепотом допытывалась я. — У него такой таинственный вид. Он тоже при шпионах?
— Барон — интендант. В Бельцах служит. Подружись с ним — полезный человек. Все достанет…
— Марго! — послышался из-за двери могучий бас шефа. — Князь уходит, хочет проститься!
— Иду! Иду, милый!
Марго прижала палец к губам. Я тоже приложила и качнула головой: молчание.
Шеф испытующе поглядел на нас. Я восторженно заболтала:
— Ах, Ион, страшно завидую вашей жене! У нее такие чудесные туалеты! Что значит заботливый муж! Прелесть, какие у нее вещицы. Я так люблю все красивое: и людей, и вещи, Ион…
Тут я прикусила язык. Увидела спину человека в штатском — слишком прямую спину и слишком стройную для штатского походку. Точно такую, как мне запомнилась еще по Тирасполю. И костюм темно-серый. Этот костюм, кажется, видела совсем недавно. Где? На дороге, когда подвернула ногу у коляски шефа. Человек шел в тот угол, где сидели барон и пожилая чета Петреску, чтобы проститься. Он склонился, не сутуля спину, к руке мадам Петреску, и стал виден его тонкий профиль. Князь Палицын!
Человек в штатском из немецкой разведки — князь Палицын! Просидела рядом весь вечер и, если бы не случай, так и не узнала бы, с кем сидела.
Я была так взволнована, что Марго — спасибо ее глупости — прошептала:
— Никогда не показывай мужчинам, что они нравятся!
Я кивнула — хорошо, не буду показывать. Когда князь подошел приложиться к руке Марго, а по пути и к моей, я прощебетала что-то о князьях, сказала, что польщена таким знакомством, что надеюсь… Ну, и так далее..
На дороге шеф пожал князю руку и предупредил:
— Жан, я заеду за вами утром… К началу занятий…
Вскоре и я простилась, сославшись на позднее время. Уехала в коляске шефа.
12.
— «Рон», «Рон», «Рон»…
Пять минут кажутся бесконечностью. Длинными, как зимняя дорога. Просто терпения нет. Я совершаю проступок — через четыре минуты переключаюсь на прием. В наушниках — шуршащая тишина — неужели не слушают? И вдруг — тоненький писк, полетели тире и точки.
«Жант», «Жант», «Жант».
Наконец передаю:
«Фалештах улица Михая дом тринадцать обнаружен объект номер один. Охраняется часовыми, охрана усилена. Доме шефа обнаружен русский князь Палицын, служащий объекта. Палицын сын эмигранта. Шефа наблюдали входящим в здание вместе с Палицыным. Сообщите как действовать. Учитель».
Вот и все. Несколько строчек шифрованного текста — плод многодневной и трудной работы, завершающейся сегодня.
Остаток ночи мы провели с Федором.
Он был не меньше меня взволнован открытием. Теперь уже не оставалось сомнений — в доме со срезанным углом и красивым подъездом помещается немецкая разведывательная часть. Та самая, которую мы разыскиваем. И все-таки…
Все-таки могло быть и не так. Князь мог служить и в другой части, той самой, которую мы ищем, а не которую нашли. Ошибка может дорого стоить, поэтому еще раз контроль и контроль.
Едва забрезжил рассвет, мы с Федором пошли на завод.
Я обмотала голову платком: «Герр управляющий… Герр управляющий… — стану я хныкать. — Нестерпимо болят зубы… Так болят зубы, герр управляющий… Отпустите к врачу в Фалешты. Там прекрасный доктор, герр управляющий. Я боюсь других врачей»…
Управляющий — круглый, маленький человечек, страдающий одышкой, — отпустит. Он терпеть не может, когда ноют. «Благодарю вас, герр управляющий!» — скажу я жалобно и побегу искать повозку Федора.
Все разыгралось, как по нотам. Герр управляющий, наконец, осатанело выпятил глаза и заорал: «Черт бы вас всех побрал! Убирайтесь!»
Я убралась. Федор уже ждал — он погрузил самое первое молоко, чтобы пораньше выехать. План готов: я спрячусь сразу в будке или ларьке, что стоит на боковой улице. Федор быстренько сдаст молоко, оставит где-нибудь в тихом переулке повозку и приберется ко мне. Рабочий день начинается в девять, едва ли шеф и князь приедут раньше.
Ровно в девять — минута в минуту — подкатила лакированная коляска шефа. Из нее легко выпрыгнул князь и помог шефу. Коляска откатила за угол, князь и шеф вошли в подъезд.
Пока часовой проверял пропуска, вышел немецкий офицер. Взял под козырек, потом протянул руку шефу и князю. Обменялись какими-то фразами и разошлись: князь с шефом скрылись за тяжелой дверью, офицер свернул за угол — прошел мимо нашей будки.
Я вцепилась Федору в руку.
— Он!
— Кто?
— Майор!
— Но этот же — подполковник?
Я снова зашептала:
— Он!.. Его я узнаю из тысячи. Сколько раз видела.
— Возможно, — согласился Федор. — Он мог получить новое звание. И все-таки…
Я шепнула:
— Проверю.
— Мне пора… Если шеф и князь задержатся, не жди. Но этого майора или подполковника дождись обязательно.
Федор ушел, я осталась одна. Ох, и трудно сидеть в этой проклятой будке, когда хочется летать, или скакать, или хохотать. Только подумать, как все хорошо получилось!
Шеф и князь вышли часа через полтора. Подошли к коляске. Шеф взобрался на сидение, пожал руку князю, ткнул пальцем в спину жандарма и укатил. Князь прямой, нештатской походкой вернулся в дом.
А немца все не было. У меня затекло тело от однообразной позы, менять положение нельзя: или меня увидят с улицы, или я не увижу улицу. Во рту пересохло, захотелось пить. Потом начало поташнивать от голода. Будка накалилась на солнце, стало нечем дышать. День клонился к вечеру, а проклятого немца все не было. В глазах рябило от бессчетного количества лиц, промелькнувших мимо будки.
Но вот потянуло дымком немецких сигарет. Кто-то совсем рядом закурил, но кто — не видно. Кусок тротуара за домом не просматривается из моей будки.
