— Кто это?

А что ответила женщина, не услышала. Шла — почти бежала. Дело ясное — в сорок третьем доме на Полевой живут диверсанты. Но где Степан?

В этот вечер я пропустила время связи. До Боров от Тирасполя путь немалый. Я чуть не под утро постучалась в Степаново окно. Кто-то раздвинул занавески, поднес глаза к стеклу?

— Вера, — позвала я, — откройте.

Окно распахнулось, раздался смущенный смешок.

— Степан?!

— Собственной персоной, Марина.

Степан нашел отличный наблюдательный пункт — на той стороне Полевой улицы, чуть наискосок от дома сорок три. Забитый наглухо дом, разрушенный сарай. Из сарая хорошо просматривалась улица, но здесь могли Степана увидеть прохожие. Самое удобное место — чердак. Правда, сидеть приходилось в три погибели согнувшись, зато все вокруг, как на ладони.

В течение дня Степан выяснил: в доме сорок три живут трое мужчин. Двоим лет по двадцать пять, третий — пожилой. Во дворе, в пристройке, разместились хозяева — пожилая женщина и старик. Старик все копошится в саду, а старуха занята бельем, ведрами, метлами.

Те, трое, одеты в гражданское, но на старшем военные сапоги. Карманы оттопыриваются, вероятно, пистолеты носят. В город не выходят, только раза два во дворе на солнышке грелись. Зато к ним приходили двое — немецкий майор и мужчина в гражданском. Майор и гражданский вышли часа через три.

Степан решил проследить за ними. Если люди идут, они куда-то придут. Куда?

Около часа петляли те двое — сворачивали то вправо, то влево, иногда выходили на ту улицу, которой уже шли, и поворачивали в другую сторону. Иногда останавливались закурить, чтобы дать себя обогнать случайному прохожему, и опять шли. Степан сначала отчаялся — так он с ними никуда не придет. Но скоро понял: немецкий майор и человек в гражданском двигаются в одном направлении — к центру города.

Степан измучился вконец — боялся себя обнаружить, боялся их потерять. И терял — то свернут, пока он вжимается в подворотню, то перейдут дорогу, а ему транспорт перережет путь. Чуть под автомашину не попал на одном перекрестке — отделался синяком на бедре. Но чем ближе к центру, тем легче. Народу больше, можно ближе подойти. Меньше угроза обратить на себя внимание.

Наконец вышли в центр. Пересекли площадь и направились к подъезду большого дома из серого камня. По тротуару, перед подъездом, прогуливался немецкий солдат с автоматом. Он долго и придирчиво проверял пропуска у обоих, майор даже потерял терпение, что-то сердито крикнул часовому. Тот возвратил пропуска и взял под козырек.

Тротуар перед домом почти безлюден. Редко-редко кто из пешеходов, слишком торопящихся, проскочит мимо. А напротив, у кинотеатра, толпы народа: мундиры трех армий, штатские пиджаки, пестрые платья. Надвигалась темнота, в кинотеатре зажглись огни. Степан затерялся в уличной толпе. Если в дом вошли, то из него должны когда-то и выйти.

Выходили не те, которые нужны были Степану. Незадолго до первого сеанса в подъезде показался человек в гражданском, тот самый, который был с майором, но на этот раз один. Он легко сбежал по ступенькам — прямой, с развернутыми плечами, даже гражданский костюм не мог скрыть военной выправки.

Майора все не было. Степан уже жалел, что упустил штатского, хоть бы его проследить. Кончился и второй сеанс. Улицы мгновенно обезлюдели. Оставаться дальше на своем посту было опасно. Степан ушел.

Он хотел было пойти домой, понимал, что я его жду и беспокоюсь. Но все-таки счел за лучшее остаться в городе. Пока дойдет до дому и обратно в Тирасполь — пройдет много времени. Оставшись, он сможет с утра пораньше продолжить наблюдение. Степан заночевал у какого-то товарища, а вместе с рассветом был уже на наблюдательном пункте.

Больше трех часов томился Степан. То нестерпимо начинало ломить спину, то затекала до онемения нога. За шиворот сыпалась какая-то труха с дряхлого потолка. В «сорок третьем» было, как вчера: трое вышли во двор, постояли, пожмурились на раннее солнце, прошлись по очереди за сарай и скрылись в доме. Старуха бряцала ведрами, старик протащил лопату и грабли в сад.

Только часам к десяти в калитку вошел вчерашний майор. Он шагал неторопливо, спокойно. Но чем ближе подходил к дому, тем чаще останавливался. То достанет платок, высморкается и оглянется, то вынет из кармана зажигалку, высечет огонек и прикурит дымящуюся сигарету, а тем временем кинет взгляд назад. Поравнявшись с сорок третьим домом, майор снова достал зажигалку, будто повернулся спиной к ветру, и огляделся. Вошел в калитку и прикрыл ее плотно.

Степан приготовился долго ждать — разогнул спину, протянул ноги. Он ошибся — майор вышел через несколько минут. Вернее, выскользнул из калитки, а по тротуару мимо сорок третьего дома прошел так, словно идет издалека.

Пока Степан гадал: пойти за майором или вести наблюдение за домом, в сорок третьем снова открылась калитка — вышли трое. Они направились в ту же сторону, что и майор. У одного из молодых что-то тяжелое в зеленом чехле, у остальных в руках по небольшому чемоданчику.

Теперь дело ясно — надо идти следом. На всякий случай он притворился пьяным. Окраина города, народу немного, дома, заборы — в одну линию, спрятаться негде.

Благополучно миновали городские улицы, вышли на проселок. Степан вздохнул с облегчением: здесь густые заросли придорожного кустарника — легче маскироваться.

На проселке трое жильцов из сорок третьего дома догнали майора, пошли рядом. Пожилой сорвал с ветки молодой, клейкий листик, поднес к носу. Что-то сказал спутникам, те засмеялись.

Майор махнул рукой вправо, и все четверо свернули на весеннюю зелень травы. Прошли метров пятьсот. Остановились на ровной полянке. Тот, что нес тяжелый груз в зеленом чехле, осторожно опустил его на землю. Майор что-то говорил, размахивая руками.

Степан полез следом по-пластунски — от куста к кусту. Остановился метрах в ста от полянки, в лощинке, отгороженной кустарником. Новый наблюдательный пункт по сравнению с предыдущим, на чердаке, был куда приятнее.

Ноша, когда ее расчехлили, оказалась небольшим ящиком. Радиостанция — понял Степан. Тот, что нес радиостанцию, развернул антенну, надел наушники. Двое других стояли друг против друга, слушали, что говорил майор. Майор взмахнул рукой, и двое стали бороться. Странная это была борьба. Один изловчился, достал из-за пазухи веревку, повалил противника и вмиг связал его.

Потом майор показывал незнакомые Степану — любителю борьбы — приемы, и те двое колотили друг друга, потом оба стали колотить третьего — радиста, включившегося по приказанию майора в занятия. Потом они учились поджигать шнур. Потом кидали ножи в клочок белой бумажки, закрепленной на молоденькой осине. Когда группа возвращалась в город, Степан, к огорчению своему, не мог последовать за ней. Пятьсот метров по-пластунски — это зеленая рубаха с белым воротом, зелено-серые брюки вместо серых. Пришлось идти домой окольными тропами, чтобы не задержали в пути.

Маленький «Северок» в большом эфире пробивался к своим. Его тоненький прерывистый голос услышали.

В эфир полетела радиограмма следующего содержания:

Где-то, далеко-далеко, радист со звездочкой на пилотке принимает мою шифровку. Шифровальщик — тоже в пилотке со звездочкой — расшифровывает текст. Прищуренный щурит глаза и, опережая шифровальщика, читает текст — белесые кустики бровей ползут вверх. Может быть, он воскликнет: «Здорово работает девчонка!»