— Хорошо бы прощупать Семена… Непонятно, как он попал к немцам. Явно ненавидит их.

Скоро подвернулся удобный случай. И, хотя прямого приказа от Федора не было, я решила воспользоваться случаем.

Ранним воскресным утром Семен ехал мимо нашего дома — все в той же повозке, только без ковра. Я накинула платок на плечи, шагнула к двери — и только тогда посмотрела на Федора вопросительно. Он кивнул, и я выбежала за ворота.

— Семен, вы куда едете?

— За сеном, — не обернулся Семен.

— Возьмите меня с собой.

— Садитесь, — буркнул Семен.

Но лошадей не попридержал, и мне пришлось на ходу прыгать.

Все село проехали молча. Молчали и на дороге — вдоль кукурузного поля. Было жарковато, июньское солнце припекало. Небо слепило синевой.

Я не знала с чего начать. Семен явно не хотел помогать.

Наконец спросила:

— Семен, у вас остались в России родные?

Семен так долго молчал, что я уже не надеялась получить ответа.

— Да, — не оборачиваясь, сказал он. — Остались… Жена. Дочка четырех лет.

— Где они?

— В Смоленске.

Наверно, велика была тоска Семена, если он вдруг заговорил сам:

— Когда уходил на фронт, дочке год был. Папа — говорила… А жена молоденькая — чуть постарше вас. Когда уходил, вцепилась в меня, плачет… Еле руки ее оторвал от себя. Потом Смоленск немцы заняли. Потом…

Семен тяжело вздохнул:

— Ничего о них не знаю.

Подъехали к скирде. Семен проворно накидал воз сена. Оно было прошлогоднее, чуть затхлое, но на солнце быстро восстанавливало аромат травы и цветов.

Семен присел на край скирды, достал кисет, свернул самокрутку.

Глубоко затянулся, выдохнул. Сумрачно смотрел на тлевший огонек. Я опять не знала, как к нему подступиться. И он снова заговорил, сам.

— Под Ростовом попал в плен. Ранили в обе ноги. — Сделал глубокую затяжку. — Взяли меня в обоз — много наших пленных находилось на лошадях. Потом Адлер…

Я осторожно спросила:

— Как же считается — служите в армии?

— Нет, не служу… Я подписку не дал. У них подписка — вроде присяги… Я не дал. И не дам. Не заставят.

— А я вас власовцем посчитала.

Семен испытующе посмотрел на меня. Спросил:

— Ну и что — разочаровалась?

— Нет, — ответила я, чуть поколебавшись.

Семен взялся за вожжи, и мы пошли рядом.

— Не понимаю вас… Молодая девушка — чего сунулась к немцам? Думаете, нужны им — тому же Адлеру?.. При случае пустит по рукам… Я бы на вашем месте не так жил.

— А как?

— Как все. Небось, Харьков наши освободили. Были бы теперь у своих — учились бы… Эх! — перебил сам себя Семен.

Показался наш дом с маячившим у калитки Федором — тревожится, наверное. Долго мы ездили.

— Федор не работает?

— Нет… Заходите к нам, Семен, Федор будет рад.

— Зайду, — просто согласился Семен.

У калитки стоял Федор. Я утащила его в дом и пересказала весь наш разговор с Семеном.

А под вечер каталась с Адлером. Бешено неслась вдоль села повозка, покрытая ковром. Люди выглядывали из окон, из-за калиток. Шарахались куры и собаки. Прятались ребятишки. Если бы «герр комендант» догадывался, как я его ненавижу в это время! Я спросила:

— Герр комендант, где вы получили крест?

— Под Курском… Я командовал карательным отрядом. Шеня знает, что такое карательный отряд?

— Ох!

Кажется, Адлер не услышал стона, а может, стон и не вырвался сквозь сцепленные зубы. Каратель!.. Плюс ко всем прелестям, он еще и каратель! За грохотом коляски я слышала лязг металла, залпы, проклятия и стоны сгорающих в своих избах женщин и детей. Мертвые пепелища заставали в тех селах, в которых были каратели. Полубезумных, случайно уцелевших людей, рывшихся под обгорелыми балками, — им еще мерещились голоса родных.

Проклятый убийца!

Я с трудом разжала зубы.

— Герр комендант, у меня закружилась голова. Отвезите меня домой.

— О да, — галантно согласился Адлер. — Шеня совсем побелела!

Семен с шиком подкатил повозку к дому.

Где же все-таки искать секретную часть?

В зоне нашего наблюдения множество армейских штабов. Любой из них может вызвать подозрения, навести на ложный след. В прифронтовой полосе штабы охраняются усиленно, пропуска, документы проверяются тщательно, значит, только на эти признаки полагаться нельзя.

Но и отметать начисто штабы в поисках секретной части нельзя, основываясь на том, что штабные носят знаки отличия своих родов войск. Разведывательная часть в целях конспирации может пользоваться любыми знаками отличия. Может и менять их по нескольку раз.

Следовательно, надо найти знакомые лица — майора или того штатского, которые приходили в Тирасполь к диверсантам. Но, во-первых, именно майора и именно штатского могло не оказаться уже в части; во-вторых, в лицо я знала только майора, штатского видела в спину — длинная, прямая спина военного; в-третьих, надо хоть приблизительно знать, где искать; наконец, в-четвертых, здешняя часть могла быть и другой частью.

Ни Федору, ни мне не удалось пока ничего прощупать. Ничего не мог сказать и Семен, хотя прилагал усилия к тому, чтобы что-то разведать, Адлер мало был связан с воинскими подразделениями, еще реже были у него дела в штабах.

Семен после короткого разговора с Федором согласился работать с нами. Правда, он ничего не знал — кто мы, сколько нас. Федор даже меня скрыл — только сестра. Связь держать через Федора. И все. Так безопаснее для него самого и для нас с Федором. И Семен привозил очень ценные и точные данные после наблюдения. Поначалу мы их перепроверяли, а потом почти полностью доверились ему. Я говорю почти, потому что такова служба разведчика: контролировать даже самого себя.

Но недаром я счастливая. Случайная встреча на дороге дала нам в руки крепкую нить.

Было это ранним утром. На зорьке. Я едва поспевала за торопящимся Федором — на молокозаводе строго насчет опозданий, могут и уволить. Внезапно над плечом у меня возникла серая морда — я рванула Федора за рукав, и мы прижались к придорожному буку. Еще секунда — и коляска смяла бы нас.

Красивая коляска — двухколесная, на рессорах, сверкающая черным лаком, таких в нашем районе ни у кого не было. Она покатилась бесшумно дальше, по мягкому грунту, оставляя за собой пыльный шлейф.

Не одну коляску разглядела я, прижавшись к буку, — черные выпуклые глаза седока пригвоздили меня к месту.

Кто же это мог быть?

Когда рассеялась пыль, Федор схватил меня за руку и потащил за собой, почти бегом — мы могли опоздать.

Весь день мучительно вспоминала: чьи это глаза промелькнули в коляске, где я их видела? И кому могла принадлежать коляска?

Вечером, возвращаясь с работы, спросила Федора:

— Кто это с таким шиком чуть не задавил нас?

— Их светлость — шеф сигуранцы.

Шеф?.. Шеф?! Шеф!!!

— Федор! — схватила я его за руку. — Это же он!..

Шеф жандармерии в Саланештах! Его видел Степан в подъезде дома на площади. Там помещалась тогда секретная часть…

Даже спокойный Федор заволновался:

— Ты не ошиблась, Женечка?

— Что ты, Федор! Такого достаточно раз увидеть — внешность редкая. Просто он очень быстро промелькнул…

— Ну что ж, подумаем, — сказал медленно Федор.

За ужином мы обсуждали все за и против, что может нам дать эта встреча.

— Он не мог тебя узнать, Женечка? — спросил обеспокоенно Федор.

— Ну не-ет! — рассмеялась я. — Он же меня ни разу не видел. Паспорта сдавал Василий. А шеф видел только фотокарточку — паспорта нам не вернули.

— Нет, постой, — перебил Федор. — Сейчас вспоминаю, что-то мне такое рассказывал подполковник Киселев о твоем паспорте?

Я напомнила:

— Мой паспорт оказался у немецкой шпионки…