— Арнольд Адлер… Скажи ему — чего он тянет? Правда, Женечке он не по душе. А Курт Вассер? Или вот, — Марго шлепнула себя по лбу, — этот русский…

— Как интересно, — перебила я. — Русский офицер? Или гражданский? Гражданского мне не надо!

Марго открыла рот и — закрыла. Под взглядом шефа. Один глаз-паук смотрел на Марго, другой — на меня.

— А знаете, Женя, мне кажется, я вас где-то видел.

Только бы не выдать себя. Только бы не поддаться леденящему ужасу. Неужели Федор был прав?

— Очень может быть! — весело отозвалась я. — Такого частого гостя в доме можно приметить…

Марго тоже рассмеялась.

— Он так всегда смешно шутит, Женечка, когда в настроении!

— Да нет, — сказал шеф. — Я вас видел где-то до знакомства.

— А-а-а! — протянула я. — На дороге, наверное!

И со смехом рассказала, как шеф едва не задавил меня.

— Наверное, тогда, — согласился шеф.

У меня сердце подпрыгнуло от радости.

— А может, и нет.

Снова ледяной ужас.

— В общем, не помню… Вы уже уходите, Женя?

— Да, — сказала я, — Федор не любит, когда я задерживаюсь.

Марго и шеф проводили меня до крыльца. У крыльца стояла коляска шефа.

— Садитесь, Женя…

Неужели он сам повезет? Арест?

Шеф кликнул кого-то из солдат и по-румынски приказал отвезти меня домой.

Всю дорогу я пыталась собрать мысли и не могла. Так и вошла к Федору — растерянная, испуганная. Выложила все, как ни на есть, даже про страх.

— Плохо, сестричка, — сказал неожиданно ласково Федор. — Как видишь, я был прав. У этих людей профессиональная память.

Я попыталась успокоить его и себя.

— Может быть, он все-таки не узнал, Федор?

— Не очень верю. Хотя и допускаю, как исключение…

— Твоя первоочередная задача сейчас — выяснить, вспомнил ли тебя шеф. Значит, придется бывать у них. Другого пути нет. Да и прерывать так сразу отношения, после намека, опасно. Даже если он тебя не помнит, твое непоявление у Марго вызовет ненужные нам подозрения. Поняла?

— Да.

Но Федор повторил еще.

— Первоочередная задача — выяснить, узнал ли тебя шеф. Только тогда мы будем думать о будущих планах.

Мы помолчали. Около Федора удивительно спокойно, мысли становятся в строй. И я уже размышляла не об угрожавшей опасности, а о невыполненном до сих пор задании Центра.

— Федор, как же насчет секретной части?

Он ответил не сразу.

— Ты поняла мою задачу?

— По-ня-ла! — протянула я недовольно.

— Вот и действуй… Секретную часть найдем без него.

— Как?

— Я, кажется, напал на след… Разговорился с сержантом из жандармерии. Слово за слово — шеф бывает в имении… Есть тут имение удравшего румына. Я на него внимания не обращал, думал — обычный штаб. Зачем шефу ездить в армейский штаб?

— Ты же молодец!

Глаза Федора выглянули из-под дремучих бровей. Когда глаза его выглядывают, сразу видно, какой добрый и красивый человек он.

Днем попыталась выспросить свою товарку по молокозаводу, пожилую, усталую женщину: существует ли на самом деле имение?

— А, есть, — подтвердила она, — тут до сорокового года жил румын. Богатый был…

— Где он сейчас?

— Румын?.. Сбежал в Америку.

— Кто в этом имении сейчас?

— Да бог его знает…

Федору больше повезло.

Начал он с того, что поменялся с другим кучером и повез молоко в имение. Привез. Там стоял отдельный румынский дивизион на переформировании.

Дальше путь Федора лежал в Фалешты — небольшой городок.

Раннее летнее утро. Жаркое солнце еще не разогнало ночную прохладу. Тележка чуть подпрыгивала по укатанной дороге, бежавшей между кукурузных полей, высоко уже поднялись кинжальные листья. Стояла удивительная тишина, мирная, светлая. В такое время хорошо думается.

И Федор думал. Где же, наконец, затаилась эта немецкая разведка, должна же она как-то обнаружиться? Знать бы, хоть приблизительно, ее местонахождение.

Федор нашел батальон связи в Фалештах, в который вез молоко. Сдал, получил квитанцию. И поехал на вокзал — потолкаться, понаблюдать.

Я уже несколько раз была в Фалештах, была на вокзале и приносила оттуда ценные данные. Вокзал оживленный, постоянно прибывают и убывают воинские эшелоны.

Федор впервые попал в Фалешты. На вокзале он застал лишь состав с ранеными. На перроне сновали врачи и сестры в белых халатах, железнодорожники, легкораненые громыхали костылями, распространяли запах йодоформа.

В этой сутолоке Федор незамеченным проскользнул на перрон и увидел только хвост уходящего в сторону Бельц поезда, остальные пути были свободны.

Он подосадовал на неудачу. Вернулся на вокзальную площадь, где стояла повозка с пустыми бидонами. Пора возвращаться. Сел. Тронул лошадь. Повозка свернула в боковую улицу, и тут ее обогнала сверкающая лаком коляска. Шеф!

Федор вожжанул лошаденку, и она потрусила вслед за резвыми лошадьми Ионеску.

Коляска выехала на центральную улицу. И очень скоро остановилась у углового дома — двухэтажного, длинного. Красивый, срезанный по углу подъезд с колоннами, верно, бывший особняк богача.

Федор остановился в некотором отдалении, слез, укрылся за бидонами, делая вид, что переставляет их.

У подъезда дежурил немецкий часовой. Шеф протянул ему что-то, видимо, пропуск, и тот долго рассматривал его. Кинул взгляд на шефа, может быть, сравнивая фотографию с оригиналом. Когда часовой возвратил пропуск, шеф что-то крикнул жандарму на козлах, и коляска откатилась в боковую улицу.

Стоять дальше тут с повозкой рискованно. Улица почти безлюдна. Федор отогнал повозку тоже в боковую улицу, только в противоположную той, куда отъехала коляска шефа. Затем зашагал на центральную улицу. Прогулялся по ней взад-вперед — спрятаться некуда. Рискнул вернуться назад. Применил уже испытанный способ — изобразил пьяного. Шатаясь, привалился к дереву, что напротив подъезда, и съехал по нему на землю. Тут и «проспал» около двух часов, рискуя лишиться повозки и получить выговор на молокозаводе.

В подъезд входили и выходили штатские и военные. Было их немного — от силы десяток. Часовой так же тщательно проверял пропуска. Наконец, вышел шеф, сел в коляску и уехал. Федор пьяно поднялся. Больше ему все равно ничего не узнать. Что часть — секретная, почти нет сомнения. А та ли эта часть, пролежи он хоть неделю под деревом, не выяснит.

Требовалась моя помощь. Я знала в лицо немецкого майора и тех, что ходили к диверсантам на Полевую улицу.

Мы с Федором радовались, хотя понимали, что радоваться еще рано. Все-таки не было полной уверенности, что в угловом доме — разведывательная часть. Там могло расположиться и другое учреждение. И если даже это секретная часть, то та ли, которую мы ищем?

Обнадеживало, что шеф вхож в этот дом. Но он мог быть вхож и в другие дома, занятые немцами.

На следующий день я поехала с Федором в Фалешты. Отпросилась на молокозаводе якобы за покупками. К сожалению, эта поездка не прибавила ничего.

В боковой улице за домом с часовым я обнаружила пустой, заброшенный с давнего времени ларек. Удобно устроиться в нем. Подъезд благодаря усеченной форме дома виден, как на ладони. Просидела более четырех часов, но ни среди военных, ни среди штатских не нашла знакомых.

Надо искать начало нити в доме шефа.

Федор не возражал — надо, но не хотел, чтобы я это делала. И все из-за моей горячности.

Я действительно горячилась, — где-то рядом нить этого путаного клубка, а мы не протягиваем рук, чтобы поискать. Мало того, Федор делает все эти дни, чтобы я не попала в дом шефа: то придумывает какое-нибудь дело, то вежливо намекает Адлеру на мое слабое здоровье.

Расцениваю поведение Федора, как излишнюю осторожность. Опасно? Так все опасно, и главное то, что мы находимся по эту сторону фронта. Добро бы еще была возможность вести наблюдение за угловым домом в Фалештах. Но до Фалешт не близкое расстояние, и с завода мне не разрешают часто отлучаться. Два раза я ходила в город с документами, прогуливалась мимо дома, однажды посидела около часу в будке, воспользовавшись сэкономленным временем, — подвезли до города румынские солдаты. Но результаты были все те же.