В главе IV мы говорили о переломе в науке, который потребовал усиленной работы по восстановлению «потерянного звена», культуры «темных веков», и об интернациональных программах, имеющих целью проследить изменения, превратившие за полтысячелетия (400–900) поздний «римский мир» в «христианское средневековье». Основой перемен в науке стал взгляд на новую религию как на один из главных механизмов сохранения и передачи культуры при переходе от античности к средневековью.

Действительно, сказать, что церковь играла в жизни средневековой Европы важную роль, было бы трюизмом. О ней свидетельствует уже «физическое присутствие» огромного числа церковных зданий: соборов, епископских резиденций, баптистериев, мартириев, монастырей с их госпиталями и хозяйством, приходских церквей и пр. Понятно, что необходимо углубленное изучение как новых типов поселений, сооружений и артефактов, так и «топографии религии»: путей, сроков, форм распространения христианства; перемен в структуре города и деревни; смены погребального обряда и организации некрополей.

В Западной Европе науки о древностях долго развивались на основе «экзотических» материалов; всех интересовала «заморская» или античная археология. Изучение национальных древностей двинулось вперед только благодаря рывку в культурной истории, который известен под именем «движения романтизма». Если до этого Средние века рассматривали как время упадка и невежества, то теперь в них видели эпоху зарождения национальных культур и современных государств. Обращение к местным древностям, их накопление, систематизация и публикация, а также «освоение» в искусстве стали важнейшим культурным механизмом Нового времени.'

Как классицизм нашел материал для конкретизации идей в остатках Помпей и Геркуланума, так романтические движения обрели питательную среду в средневековых руинах. Развалины — обычная сцена действия готического романа Англии, романтической сказки Германии, французской или итальянской исторической повести. Антикварий или археолог, с их «таинственными» методами и знаниями, в XVIII в. стали важными литературными персонажами. Воздействие изучения церковных древностей сказалось также в архитектуре, живописи, музыке.²

В XVIII в. в Англии и Шотландии, классических странах «готических преданий», располагавших особенно многочисленными средневековыми руинами, возродилась тяга к заброшенным монастырям и аббатствам, возникли первые общества для их изучения; в XIX в. этот процесс обрел широкий размах и продолжается вплоть до нашего времени Аналогичные процессы наблюдаются в Германии, Франции, Италии — трех странах, начало которым было положено распадом державы Каро-лингов, или Франкской империи Карла (800–840), разделившейся на три части по Верденскому договору. Французские археологи (особенно в период после наполеоновских войн) изучают древности периода Меро-вингов, реставрируют романские аббатства и готические соборы. В Германии расцвет научной церковной археологии пришелся на середину XIX — начало XX в., когда быстро объединявшееся государство искало опору в древностях «салических королей» и Священной Римской империи. Работая над строительством национальных культур, европейские народы осознанно перешли от универсализма античности (и основанного на её наследии классицизме) к изучению «варварских» эпох, признав себя наследниками не только романского и готического миров, но и древностей эпохи «переселения народов». Стержень движения к национальным древностям в период романтизма составляло изучение древностей церковных (с середины I тыс. н. э. до поздней готики) — направление, получившее в Европе название «церковной археологии» (см. предисловие). Оно развивалось в теснейшей связи с расцветом стиля «историзма» в зодчестве, живописи, прикладном искусстве, разработкой проблем реставрации.

Конечно, интерес к «национальным» церковным древностям зародился отнюдь не в XIX веке, он гораздо старше и развивался в разных странах по-разному. Основа этих различий определялась историей страны в Новое время, но огромную роль играли и другие факторы, прежде всего особенности формирования памятников как объектов, годных для натурного исследования, — те пути, какими памятники «выпадали» из оборота практической жизни. Посмотрим на эти факторы, так сказать, «в работе». Начнем с погребальных древностей «переходной эпохи», с которыми познакомимся на материалах Франции и Германии (южные и западные земли которой входили в состав земель франко-германских королевств Меровингов и Каролингов). Италия даст нам примеры изучения церковной топографии. Закончим же обзор Англией с ее развитой системой изучения «монастырских древностей» и «архитектурной археологией».

Французская школа, в которой научный и религиозный интерес к древнейшим памятникам христианства с самого начала соединялся с глубоким вниманием к средневековой археологии, начала, как и итальянская, с погребений. Правда, во Франции не было катакомб. Но зато она располагала многочисленными могильниками римской Галлии и франкии эпох Меровингов и Каролингов. Если в Италии внимание привлекли захоронения пап и мучеников за веру, то во Франции — королей и членов королевского рода (светских распространителей христианства и покровителей церкви), а также массовые сельские и городские могильники. Эта различие не было случайностью: в нем сказалась разница становления христианства в «римском» Средиземноморье и «варварской» Европе. У молодых, едва вышедших из стадии «племенного строя» народов именно ритуал погребения вождя обладал огромной социальной значимостью, поэтому его трансформация рассказывает о раннем этапе христианизации Европы, пожалуй, в большей степени, чем история храмового строительства, церковного прикладного искусства, вообще материальных элементов богослужения

«Мы вошли туда, где был Карл. Но он не лежал, подобно телам других покойных, а сидел на своем троне, как если бы был жив. Его венчала золотая корона, а скипетр он держал в руках, одетых в перчатки, сквозь которые проросли ногти. Над ним возвышался потолок из известняка и мрамора. Чтобы попасть к нему, мы проделали отверстие в этом потолке. И когда мы вошли к нему, мы ощутили очень сильный запах. Мы немедленно преклонили перед ним колени и помолились ему. Затем император Оттон облек его в белые одежды, подстриг ему ногти и восстановил вокруг все, что в этом нуждалось. Ничто из его членов не было уничтожено тлением, но кончик его носа немного утратился и император заменил его кусочком золота. Он извлек затем зуб у него изо рта, восстановил потолок камеры и мы удалились».³ Так передает хроника, Написанная примерно в 1030-40-хгг., рассказ графа Оттона из Ломелло, участника вскрытия гробницы Карла Великого императором Оттоном III в 1000 г. Вне зависимости от достоверности, его смысл очевиден: король Карл, великий создатель империи и защитник христианства, по-прежнему бодрствует в своей столице у кормила власти. Странные, однако, подробности узнаем мы об этом погребении!

Биограф и современник Карла, Эйнгард, ничего подобного не описывал, представив обряд словами более привычными и заурядными.⁴ Но и в рассказах графа Ломелло, с точки зрения раннего средневековья, нет ничего экстраординарного. Необычное положение тела приводит на память не только курганные погребения языческих королей, но и известный в некоторых монастырях обряд погребения настоятеля или чтимого старца. Нет, конечно, полной уверенности в достоверности рассказов о вскрытии гробницы Карла, тем более что среди многочисленных средневековых описаний обретения мощей — это одно из наиболее оригинальных. Но после исследования погребений других королей франков детали уже не кажутся столь нелепыми.