В качестве типичного примера «архитектурно-художественного» подхода к исследованию руин церковного здания можно назвать широкие работы Адриана Викторовича Прахова, известного коллекционера и историка искусства, в 1886 г. во Владимире-Волынском. Тщательное раскрытие остатков здания Успенского собора обеспечило реставрацию нужными материалами, — но проводилось оно без разрешения Археологической комиссии, представленный отчет говорил не об исследовании, но о восстановлении, а опубликованы лишь самые краткие информации о раскопках руин в урочище Старая Кафедра над р. Лугой и описание архитектурных деталей (переписка об этом: Дверницкий, 1899; Он же, 1887).
Альтернативой «художественного» подхода был подход «церковный». Предполагавший интерес к древним памятникам как к святыням, он подчас давал неожиданные возможности для археологического исследования. Так было, например, при неожиданном обнаружении в приделе св. Леонтия (Ростов, Успенский собор) фрагментов храма, принадлежавших XIII в.2
В большинстве случаев, однако, древний храм воспринимался только как произведение искусства и потому его изучают практики-архитекторы или художники, которых мало привлекает историческая проблематика. Это создает крен в сторону художественного и инженерного исследования церквей, что в ранний период деятельности Археологической комиссии явно ощущается. В известной мере даже авторы церковно-статистических описаний XIX в., работавшие в стиле «комплексных монографий» по отдельным памятникам, опережали архитек-торов-реставраторов в подходе к храму как сложному историческому источнику, который необходимо исследовать целиком, включая и поздние наслоения. Отметим, что среди ведущих натурные исследования специалистов по-прежнему нет профессиональных археологов, которые имели бы соответствующую подготовку или практические знания.
4. Архитекторы на раскопках: конец XIX— начало XX в.
Уже первые пятнадцать лет XX в. коренным образом изменили это положение, во многом определив весь ход исследований нового столетия. Это связано с деятельностью молодых членов Археологической комиссии — П. П. Покрышкина, Д. В. Милеева, К. К. Романова и других.
Петр Петрович Покрышкин был увлеченным реставратором в не меньшей, чем Суслов, степени, но постепенно выработал и вполне профессиональный археологический навык. Имея дело в основном с сохранившимися, хотя и искаженными храмами, он начал решать архитектурные вопросы методами археологии, «прочитывая» историю сооружения не только в летописях и архитектурных деталях, но и в их связи с культурными слоями. К сожалению, большая часть его фиксаций утеряна. Регулярного дневника Покрышкин не вел, а отчет, как правило, не успевал написать, отдавая все время реставрационной деятельности (эти недостатки свойственны реставраторам-практикам и по сей день) К счастью, фотография с конца XIX в. уже существенно вовлечена в фиксацию, что позволяет восстановить процесс исследований. Снимки работ на ц. Василия (Овруч) и ц. Спаса на Берестове (Киев) показали прекрасно расчищенные остатки архитектуры, связанные с хорошо зачищенными бровками, стенками и поверхностью раскопов. В известной мере они могут даже заменить стратиграфическое описание.29
Резкое повышение качества методики архитектурных полевых работ определялось завершением выработки общих для всех вообще археологических исследований принципов. Начатое в конце XIX в. обобщение практического опыта, который накопили археологи на памятниках всех типов, от каменного века до позднего средневековья, вызвали к жизни первые серьезные руководства к проведению раскопок. Соединившись с особой скрупулезностью и тщательностью, присущими профессионалам-архитекторам в работе по реставрации шедевров зодчества и с опытом историко-искусствоведческого осмысления русской церковной архитектуры, этот прогресс привел к настоящему перевороту в формировании «банка данных» по церковной археологии Руси.
Заслуги архитекторов-реставраторов в становлении методики исследований отметил в своем руководстве к раскопкам великий археолог
А. А. Спицын: «Исследованием остатков сооружений у нас мало занимались как вследствие дороговизны работ, так и по сложности их. В последнее время, однако, дело получило правильную постановку, перейдя в руки специалистов-архитекторов. Архитектор обращает внимание на план сооружения, материал его, способы кладки, устройство фундамента. Работа сопровождается точнейшими обмерами, чертежами. Главное, что вносит специалист — детальность и точность» (Спицын, 1910, 81). Действительно, обмеры Покрышкина заслуженно характеризовались специалистами как лучшие в Европе; его научная четкость, техническая находчивость, требовательность к научной обоснованности реставраций получили общее признание. «В археологических кругах Европы мало таких фанатиков науки, каким был Покрышкин, мало таких глубоких серьезных исследователей», — писал после его трагической кончины в 1922 г. И. Э. Грабарь (Грабарь, 1922).
Покрышкин одним из первых осознавал необходимость комплексного подхода к исследованиям церковных памятников и высоко оценивал роль археологии. В специальной работе, посвященной методике, говоря о предварительном исследовании, он писал: «При этом обычно опускается из виду изучение почвы с археологической точки зрения; между тем именно беспощаднее всего уничтожаются подземные памятники старины. Здесь техник соприкасается с археологией и обязан иметь в ней познания или обращаться к знатокам».30 Покрышкин прекрасно понял суть археологических исследований как изучения стратиграфии и постоянно подчеркивал, что «должно не только расчищать от засыпей остатки зданий, но следует попутно «читать» землю» (Покрышкин, 1915). Этот ранний русский «манифест» против бесцельной растраты информации, отложившейся в культурном слое, появился в то время, когда во Франции, Англии и Германии процветал еще «деблайяж».
Младший сотрудник Покрышкина, инженер-архитектор Дмитрий Васильевич Милеев (1878–1914), достиг в церковной археологии совершенно замечательных для своего времени успехов. Бескорыстный подвижник (чтобы не сказать аскет), единственной страстью которого было исследование русской архитектуры, художник, архитектор и археолог, он стал постоянным сотрудником Археологической комиссии в 1908 г. — в год, примечательный для русской археологии. В 1907-8 гг.
В. В. Хвойка открыл в Киеве остатки княжеских дворцов и производственных комплексов, что вызвало широкий отклик ученых всей страны. Участники XIV Археологического съезда в Чернигове склонны были рассматривать это открытие как начало новой эры в русской археологии (заговорили даже о находке «киевского форума») — но при условии передачи дальнейших работ в руки центральных научных учреждений. Можно сказать, что открытие В. В. Хвойкой монументальных сооружений в Белгородке и Киеве было последним подарком уходящего века дилетантов вновь родившейся области науки — архитектурной археологии.
Конечно, оставлять богатейшие памятники на произвол хозяев усадеб или малоопытных исследователей было нельзя. Поэтому на Археологическую комиссию было возложено проведение в течение 10 лет раскопок в центре Киева на специально ассигнованные государственные средства. Был составлен план этих работ, огромное место уделивший именно церковной археологии памятников X–XIII вв. Во главе раскопок встали Д. В. Милеев и специалист по археологии Причерноморья Борис Владимирович Фармаковский, внесший устоявшуюся, проверенную на раскопках городов античной эпохи методику послойно-поквадратного вскрытия слоев с фиксацией находок и сооружений. Работы шли в 1908-14 гг., т. е. примерно треть запланированного времени, причем были открыты: восточная и северная части Десятинной церкви и территория восточнее апсид (1908-9); руины храма XI в. в усадьбе киевского митрополита (1909—10); часть храма, раскопанного в 1830-х гг. Лохвицким; руины дворцов; погребения, относившиеся ко времени до постройки Десятинной церкви; остатки рва, некогда ограждавшего более древнее киевское городище.
