Наиболее яркий образец критико-аналитического подхода к древностям дан Н. П. Кондаковым на материале исследований храма Гроба Господня. Его облик и легендарная история воспринимаются ученым как итог длительного развития; в них закреплены, в смешанном и перепутанном виде, представления самых разных эпох: «Само время мало по малу придало значение каждому уголку древнего храма, осмыслило все его входы, ниши и экседры, дворы и притворы, а рефлекс грека и не знающее условий времени и места воображение сирийца населили каждый угол священными воспоминаниями, начиная с Авраама и кончая св. Мариею Египетскою». (Кондаков, 1904, 192). Эти «воспоминания» ни в коем случае не могут приниматься без критики, единственный путь к трактовке лежит через предварительное «препарирование» письменных и натурных материалов. Последние были еще крайне немногочисленны и Кондаков исходил прежде всего из разбора текстов. Несмотря на это, верность атрибуций и точность выводов удивляют. Они в основном совпадут с результатами последующих археолого-архитектурных исследований и не слишком разойдутся ни с общей объективной картиной развития памятника, ни с современными трактовками ее (см. гл. I).54
Кондаков в своей археолого-исторической работе еще следует традиционной для «религиозной археологии» процедуре, сперва дотошно реконструируя жизнь комплекса по письменным и иконографическим данным на выделяемых стадиях (позднеантичной, византийской и «латинской»), и лишь затем привлекает археологию и архитектуру. Однако этот метод усовершенствован тем, что каждая группа источников анализируется собственными, присущими только ей приемами, и сопоставляются лишь проверенные таким образом данные. Методически это означает разрыв со старой школой и рождение того подхода, который позже будут называть «комплексным». «Комплексность» проявлялась и в стремлении охватить одной работой весь круг источников, связанных с памятником. За главой, посвященной архитектуре храма Гроба Господня, следует специальный раздел о произведениях церковного искусства из его ризницы. (Точно также при осмотре руин городов фиксировались все доступные следы христианской культуры, включая малые артефакты и граффити). В работах русских экспедиций на Востоке этот подход, кажущийся несколько «механическим», реально приближался к «контекстуальному» и позволял изучить интересующий памятник несопоставимо глубже и всесторонне.
Начал работы в Палестине и РАИК. Уже говорилось, что одним из важных направлений его деятельности считалась именно Палестина византийской эпохи. Поэтому первая из инициированных константинопольским институтом работ оказалась связанной с неожиданным и громким открытием — находкой хорошо знакомой нам «мозаичной карты» в небольшой иорданской деревне Мадебе.55 В самый год открытия (1897), пользуясь пребыванием в Палестине художника Н. К. Клуге, РАИК поручает ему съемку планов, графическую и фотографическую фиксацию. За год работ была выполнена серия планов города и базилик, сделаны фотографии и точные акварели с мозаики. Задачи «простой» фиксации в археологии относятся к числу важнейших, и с ними Н. К. Клуге справился блестяще. Но особенно интересна постановка и успешное выполнение комплексного изучения исторического контекста, в котором мозаика была обнаружена.56
Новая археологическая экспедиция РАИК во главе с Ф. И. Успенским отправилась в Сирию в 1900 г. (средства на экспедицию выделило ИППО, своеобразной «точкой отсчета» опять служили записи де Вопоэ). Целью ставилось изучение жизни христианских общин V в., но в действительности исследовались памятники от позднего эллинизма до начала исламского периода. Это было типичное «археологическое путешествие», какие не раз предпринимали немецкие и французские ученые (одновременно с группой РАИК работала американская экспедиция). Постоянно двигавшиеся караваном немногочисленные «разведчики» могли делать только схематические обмеры, фотографии, общее ознакомление с памятниками. Столь необходимые раскопки, особенно в «мертвых городах», были еще крайне редки. Тем не менее привезенные рисунки саркофагов, знаков, надписей представляли интерес, а главы, посвященные некоторым комплексам (например, монастырю св. Симеона Столпника в Северной Сирии, Пальмире с ее знаменитым «пальмирским камнем» и др.) стали небольшими серьезными монографиями.57
Еще в XIX в. осознали, что Синайский полуостров — один из главных источников, сохранивших материалы для изучения икон, миниатюр, рукописей и прикладного искусства. Древности этого «рассадника святости», особенно обители святой Екатерины, равно привлекали как ученых, так и паломников. (Именно отсюда был вывезен Тишендорфом знаменитый «Синайский кодекс»). Русские пилигримы с начала XVIII в. не только посещали святыни полуострова, но и пытались описывать их древности.58 В XIX в. на Синае много работали руководители Палестинской духовной миссии, архимандриты Порфирий (1845, 1850) и Антонин (Порфирий, 1856; Антонин, 1872). Особое внимание уделялось рукописям, некоторые были вывезены в Россию. Приходилось иной раз пользоваться и «археологическими» приемами, поскольку манускрипты часто хранились в замурованных тайниках.59
Огромный научный результат дали, как и позже в Палестине, организованные Н. П. Кондаковым в 1881 гг. исследовательские путешествия. Поездка на Синай «имела специальной целью чисто археологическую задачу». Результатом стали два труда: очень известное описание путешествия и монастырских древностей и гораздо менее знакомый публике замечательный фотоальбом, ценность материалов которого возрастает с течением времени. Альбом (около 1500 качественных снимков фотографа Ж. К. Рауля) включает виды монастыря св. Екатерины и его древностей и остается, по мнению специалистов, ценнейшим собранием материалов.60 Сегодня трудно оценить, до какой степени новым и необычным было широкое использование фотографии для фиксации древностей и сколь многим обязана наука первым фотографам и их коллекциям.61
За древностями коптов
Русские путешественники на Востоке собирали урожай с самых отдаленных и мало исследованных полей (Сенковский, 1858). Немудрено, что подчас он бывал, с точки зрения истории церковных древностей, невероятно обилен. Выше мы познакомились с европейскими и американскими исследователями, изучавшими материалы христианского Египта в конце XIX — нач. XX в. Обратимся к отечественным.
Коллекционеры и ученые России на рубеже XIX–XX вв. охотно обратились к коптским древностям. Первым необходимо назвать блестящего египтолога Владимира Семеновича Голенищева (1856–1947), совершившего множество путешествий по Египту, большая часть которых приходится на 1880-90-егг. Его коллекция, купленная правительством для Музея изящных искусств еще до революции, стала основой небольшого, но очень качественного собрания коптских древностей в Москве. B. C. Голенищев не интересовался специально именно христианским Египтом, но благодаря его руководству и поддержке нашел свое место в науке такой ученый, как Владимир Георгиевич Бок (1850–1899). Как хранитель средневековых материалов Эрмитажа, он также путешествовал по Египту со специальной целью сбора христианских древностей (1889/90; 1897/98). Деятельность В. Г. Бока была необычайно плодотворной: он не только осматривал памятники, но и организовал раскопки некрополей и монастырей в долине Нила. Сбор научного материала включал зарисовки, обмеры, съемку планов и описание объектов; покупку древних артефактов и произведений искусства или изготовление с них снимков (в частности, были сделаны фотографии всех коптских стел музеев Александрии и Гизы). В результате этих работ Эрмитаж получил одну из самых представительных коллекций коптских материалов в Европе, где много настоящих шедевров — ткани, рельефы, произведения церковного прикладного искусства. Короткая жизнь не позволила В. Г. Боку, к тому же не имевшему специального образования (по первой профессии его можно назвать геологом), завершить итоговый труд («Материалы по археологии христианского Египта» изданы после его смерти B. C. Голенищевым и Я. И. Смирновым). Тем не менее его имя прочно связано с началом исследования коптских древностей не только в России, но и во всем мире. Он был среди первых исследователей собственно «коптского» искусства. Не отрицая, конечно, принадлежности византийскому ареалу, он аргументировал его самостоятельность, указав на такие особенности, как «экзотичность», народный примитивизм. Ему удавалось опередить европейских коллег и в вопросах датировки и интерпретации. В. Г. Бок усиленно работал и над пропагандой изучаемых древностей в России, организуя их экспонирование в Эрмитаже (что он умел делать в совершенстве). Он оказался также в рядах немногочисленного авангарда ученых, рано задумавшихся над вопросами сохранения и использования памятников древности в далеком и чужом Египте, представлявшимся большинству полосой «ничьей земли», густо покрытой объектами, которые самой историей назначены в жертву научным интересам европейцев.63
