Вторая надпись — на штукатурке стены «G». Эта стена была пристроена около 250 г. перпендикулярно Красной стене, видимо, в качестве контрфорса, а повреждения закрыты мраморной облицовкой. Одновременно дворик перед Эдикулой замостили. После этого стена «G» стала особенно привлекательной для желающих оставлять пометки-граффити и посетители начертили на ней множество текстов, в основном в память

об усопших родственниках. Некоторые, видимо, датируются концом Шв. (ок. 290), но большинство — между 313 и 322 гг., от церковного мира до начала строительства базилики. Но и здесь из всех текстов только один как будто упоминает Петра, хотя его возможное чтение: «Петр здесь» — не очень надежно.¹⁷ Впрочем, даже если принять оба предложенных упоминания имени Петра за верные, это вряд ли способно подтвердить поклонение Эдикуле как месту упокоения останков Петра с I в. — достаточно сопоставить их с более чем двумя сотнями ясных и прямых обращений к Петру и Павлу в комплексе на Виа Аппиа. Пора сказать о нем несколько слов.

Важнейшие раскопки на Виа Аппиа, под церковью св. Себастьяна, были произведены задолго до начала работ на соборе св. Петра, в 1915–1933 гг. (А. де Вааль, П. Штайгер). Здесь были обнаружены остатки «базилики апостолов» IV в., а ниже нее — языческий и христианский некрополь. Выяснилось, что до середины III в. землей здесь владели язычники, затем она перешла к христианам. В разгар гонений императора Валериана (22 февраля 258 г.) сюда перенесли останки апостолов Петра и Павла, а 29 июня отметили их «наталии» (по обычаю датировав надпись консульством: «Туска и Басса»). Вслед за этим кладбище стало центром притяжения для паломников, искавших покровительства апостолов; ими оставлено не менее 640(!) граффити. Но, хотя упоминаний Петра и Павла много, мощей не найдено и тут. Можно думать, что на рубеже III–IV вв. существовали две традиции почитания мест погребения, на Виа Аппиа и на Ватиканском холме. В первой половине IV в. на Виа Аппиа построили базилику, посвященную затем св. Себастьяну, а культ апостолов здесь быстро угас, так что святилище функционировало в течение совершенно определенного промежутка времени: с 258 и не позже чем до 322 г. (до постройки Константином базилики св. Петра). (Toynbee, Ward-Perkins, 1956, 170 ff.; Snyder, 1985/91, 141–146).

Гвардуччи реконструировала общую картину следующим образом: Петр был погребен на Ватиканском холме; позже над ним поставили «трофей»; после 250 г. мощи перенесли в стену «G», где укрыли в маленькой мраморной цисте-реликварии, отметив это место с помощью граффити. Однако все это происходит именно в то время, когда начал активно развиваться культовый центр над могилой апостолов Петра и Павла на Виа Аппиа! Позже официальная версия событий (которую из-латают и сегодня посещающим музеефицированный участок раскопок под базиликой св. Петра) усложнилась, включив и святилище на Виа Аппиа — конечно, с помощью методов римской школы, стремящейся во что бы то ни стало сгладить все имеющиеся противоречия и отыскать для любого нового факта место в общей концепции, лишь бы не поставить под сомнение основу традиции.¹⁸

При объективной оценке материалов ясно, что связь открытых сооружений с памятью апостола Петра по-прежнему держится на двух сравнительно поздних фактах: упоминании Гаем «трофея» где-то на Ватикане и постройке здесь базилики Константином. Несомненно, что базилика стоит на месте кладбища, на одном из участков которого есть слабые следы почитания св. Петра (это подтверждает и выбор места, ведь крутой склон холма требовал огромных дополнительных вложений). Возможно, почитание восходит к концу II в., но не исключена и более поздняя (III в.?). ¹⁹

При строительстве базилики Эдикулу не скрыли под алтарем церкви, но облицевали мрамором, оставив вокруг свободное пространство и использовав как архитектурный центр сооружения, аналогично часовне Гроба Господня, стоявшей во дворе иерусалимского храма Вознесения. Возможно, Константин выбирал «реликвию» для строительства базилики, ориентируясь на святыни Палестины. Так или иначе, но к 333 г. Евсевий будет уже иметь право написать о Петре: «Он известен во всем мире, даже в странах Запада, и память о нем у римлян еще более свежа, чем память о всех тех, кто жил до него — настолько, что его почтили прекрасной гробницей, вознесшейся над городом. К этой гробнице притекают бесчисленные толпы из всех концов Римской империи как к великой святыне и храму Господню». (Евсевий, «Богоявление», IV.7)

2. Век великих дискуссий[76]

Перефразируя мрачную шутку, можно сказать: нет материалов — нет проблем, есть материалы — есть проблемы. Обилие конкретных исследований и вал открытий привели к спорам, которые в области церковных древностей никогда не звучали так громко, как во второй-третьей четверти XX в. О дискуссиях вокруг конфессионального подхода и споре между «классиками» и «церковниками» уже сказано. Но, разумеется, главные противоречия находили отражение и при обсуждении конкретно-исторических вопросов, прежде всего проблем происхождения церковной архитектуры, сложения христианской иконографии и др.

Самой постоянной, удобной и заметной ареной «баталий» и, в конечном счете, решения важнейших споров с середины нашего столетия стали Международные конгрессы христианской археологии (МКХА), начатые когда-то де Росси. На их истории остановимся специально, выделив наиболее известную дискуссию о происхождении церковного здания в отдельную тему. Второй конгресс (Рим, 1900), под председательством Дюшена, как и первый, еще не был общеевропейским, но в нем участвовали такие ученые, как Гзелль, Делаттр и Булич. Два следующих, в Равенне (1932) и Риме (1938), были в основном заняты обзорами накопленных материалов. Однако перед конгрессом в Риме была поставлена и специальная задача «рассмотреть действительное происхождение христианской базилики». Может быть, тема не была самой актуальной. Было что обсуждать и без этого: остро чувствовалась необходимость в обобщающих работах и в разработке новой методики. Но выбор тем для конгрессов целиком диктовали историки архитектуры и проблемы исторические (такие, как формы перехода от язычества к христианству; распространение христианства и следы миссионерской деятельности; взаимоотношения правоверия и «диссидентства») — оставались вне пределов обсуждения.

В послевоенное время конгрессы, начиная с пятого, который стал поворотным пунктом в их истории (1954, Экс-ан-Прованс, Франция), стали проводить регулярно.²⁰ До этого на конгрессах была представлена в основном уже хорошо знакомая нам римская школа, интересы которой ограничивались древностями римско-католической церкви. Теперь была осознана необходимость параллельного изучения материалов западного и восточного христианства. Важную роль в этом сыграли усилия одного из организаторов конгресса, много лет работавшего во Франции А. Н. Грабара. Он предложил для пятого конгресса такую «объединительную» тему, как история баптистерия, вылившуюся затем в многолетний исследовательский процесс.²¹

Шесть конгрессов (начиная с Трирского, 1965 г.) были заполнены представлением и обсуждением новых материалов. При этом можно наблюдать известное притупление остроты и снижение масштаба дискуссий, чему есть несколько причин. Во-первых, новые материалы позволили дать первые удовлетворительные ответы на ряд «вечных» вопросов христианской археологии; стало интереснее добывать и обобщать информацию, чем отстаивать «с пеной у рта» ту или иную гипотезу при явном недостатке положительных сведений. Во-вторых, фактов стало так много, что в их неорганизованном потоке невольно тонула самая возможность дискуссий по общей проблематике.²²

«Информационный натиск» сдерживался тем, что каждый конгресс стремился работать в рамках определенной, заранее избранной темы. Например, IX Конгресс в Риме (1975) был посвящен христианству в доконстантиновскую эпоху. Он стал шагом вперед, к полному включению христианской археологии в область исторических наук. Был вновь поставлен простой и очень старый вопрос: что можно считать типично христианским в древнейшую эпоху? Один ответ уже созрел: во всяком случае, не особые архитектурные типы зданий. Хотя открытие церквей, скажем, III в., еще вполне возможно (достаточно вспомнить о Дура-Европос; о двух «палатках» в катакомбах Калликста, доказывающих, что помещения для поминальных служб были известны уже в III в.; об упоминаниях церковных сооружений в литературе) — речь может идти только о приспособлении тех или иных сооружений к нуждам церкви, но не об особой типологии.