Немецкий литературный критик был зазван — неожиданными настойчивыми телефонными звонками и полуграмотным телеграфным «официальным» приглашением — на пропагандистское мероприятие, устроенное под Анну Ахматову. О таковом персонаже он не слыхивал, но уж отправился на щедрый зов — на Сицилию, в прекрасную средневековую гостиницу. Солнце сияло, Этна курилась, Греко-римский театр гляделся в мирное море, а я лежал в шезлонге, размышляя о смысле своего пребывания здесь. И тут я увидел, что мимо проходит генеральный секретарь Джанкарло Вигорелли, итальянский литературный менеджер. Был он, как всегда, элегантен, строен, волосы гармонично завиты. Очки сияли. Я окликнул его и спросил, что мне нужно делать. Он изумленно воздел очки горе и развел руками. «Ничего, мой милый, ничего! События и поэты сами придут к вам!» И они действительно шли… Испанцы, португальцы, финны, шведы, русские, румыны, венгры, югославы, чехи, французы, англичане. Целые делегации с председателем, переводчиком и секретарем, растерянные одиночки. <…> Здесь не требовалось представляться друг другу. Достаточно было днем лежать на солнце, вечер проводить в перестроенном из молельни баре, есть, пить, спать — и не платить за это ни гроша. Виски, водка и граппа безвозмездно текли в глотки, закаленные стихами. Кто оплачивал все это? Советское посольство, сицилийская промышленность, римское правительство и, может быть, все-таки мафия? Неужели мы гости мафии? А может быть, Анна Ахматова? <…> В последующие дни не происходило ничего… В конце концов я сообразил, что <…> мы заняты тем, что ожидаем Анну Ахматову — божественную Анну Ахматову. <…> «Анна Ахматова здесь», — услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда солнце стояло в зените. На этом месте <…> я должен сделать цезуру, необходима пауза, чтобы достойно оценить этот час. (Г. В. Рихтер. Эвтерпа с берегов Невы. По: Л. К. Чуковская. Т. 3. Стр. 498–504.) С компаньо Вигорелли было все согласовано до мелочи, что касается и регламента, и даже атмосферы, долженствующей царить на мероприятии.

Бродский: всякая встреча с Ахматовой была для меня довольно-таки замечательным переживанием. Когда физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты. Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией своей тебя преображает. <…> Ничего подобного со мной ни раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило. Может быть, еще потому, что я тогда молодой был. Стадии развития не повторяются. (Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 62.)

Учитель физики вовсе не обязан быть открывателем закона всемирного тяготения, математичка не проводит свой досуг, решая теорему Ферма, талант учителя рисования достоин восхищения, но его друзья вовсе не обязаны быть в восторге от его картин, развешанных в квартире по стенам. Анна Ахматова могла быть прекрасным учителем, но это не значило, что она сама была великим человеком или великой поэтессой.

1965 год… когда она уже была в полной славе. <…> И в Италию она ездила, и в Оксфорд, слава уже не погремушкой трещала, а облекла ее, как облако, и начальство преклонилось…»

Вера Панова, услышав от Евгении Гинзбург, что она была у Ахматовой, спросила язвительно: «Ну что, водила вас по себе, как по музею?»

Вот что запомнилось прочно навсегда. <…> Медленная, отчетливая, не сомневающаяся в себе речь. Так никто не говорил, никогда, нигде.

Марина Цветаева первой заметила, что у Ахматовой остались не сомневающиеся в себе стихи. Прочитала сборник сорокового года и поразилась: Чем она жила все эти годы для себя? Прошло еще двадцать пять лет — и ничего не осталось и от человека. Не сомневающаяся в себе речь… Все напоказ. А чем же она жила для себя? Внутри себя? Хоть в чем-то сомневалась?

И еще я отмечаю прекрасную свежую кожу, свежести которой ничуть не мешают морщины. (Н. В. Королева. Ахматова и ленинградская поэзия 1960-х годов. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 123.) Это — от полноты (и от регулярных массажей).

Мне она напоминает огромную породистую кошку, благосклонно мурлыкающую, моему спутнику (как он признался мне позже) — ихтиозавра.

Невероятно трудно было пробиться к ней через оборону приближенных. Лидия Яковлевна Гинзбург позвонила мне вчера днем и сказала: «Ире Сименко удалось совершить чудо: она договорилась с Анной Андреевной, что мы к ней приведем вас…» (Н. В. Королева. Ахматова и ленинградская поэзия 1960-х годов. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 122.) Речь шла не о том, чтоб не потревожить выстраданное одиночество затворницы, речь шла только о придворных интригах. Не знаю, кто именно — Толя Найман или Евгений Рейн, Иосиф Бродский или Дима Бобышев — «проявил инициативу», предложив Ахматовой «отслушать» Горбовского? (ради такой чести сам Горбовский пишет о себе в третьем лице, будто бы с иронией). Может, все разом? Мы ведь тогда дружили, еще лишенные некоторых предрассудков, что нагрянут к нам чуть позже, дабы испытать на прочность все человеческое и божеское, коим обладали мы «от природы». (Г. Горбовский. Видение в Комарове. Ахматовские чтения. Стр. 147.) Горбовскому повезло, но ведь божеское и человеческое проявилось к нему, потому что он ко всему прочему был свой. Как было бы пробиться постороннему? Например, пройти сквозь вот такой кордон?

Воспоминания Т. А. Бек: Ахматова была величава и снисходила, а ее в дальнейшем известный литсекретарь Н<айман> был величав втройне и не снисходил вовсе. (Летопись. Стр. 651.)

В то время Анна Андреевна была очень привязана к Анатолию Найману. Он, как человек воспитанный, ушел из комнаты, чтобы не присутствовать при разговоре. В конце беседы она просила меня скорее его позвать, мне показалось, что она соскучилась по нему.

Ее делили до последнего момента. Есть фотография: молодые поэты маленькой толпой над гробом Ахматовой. Скорбь, что называется, написана на лицах. «Настоящую нежность не спутаешь/ Ни с чем. И она — тиха». Тем более — настоящее горе. Увы, о том, что фотографироваться рядом с умершей — сомнительное занятие, им никто из старших не сказал, а сами они, по невоспитанности души, еще не знали. Кушнера среди них нет. Есть кинохроника. Поразительное свойство кинообъектива: он тоже выхватывает из множества людей тех, кто этого очень хочет; надо успеть краем глаза заметить зеркального соглядатая и понравиться ему, зайти, как тень, с нужной стороны, забежать вперед, поразить значительным выражением лица… (А. С. Кушнер. У Ахматовой. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 139.)

Анна Андреевна любила показывать свои публикации. Чувствовалось, что хотя она и посмеивается над ними, все равно дорожит этими знаками славы.

Параллельность жизней — о какой-то незначительной, но элегантной и заграничной даме сказала так Ахматова (что-то там в их судьбах совпадало, челка у обеих была выстрижена).