Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

С детьми та же история, что и с женами. Вовсе не обязательно записываться — достаточно признать в той форме, в какой это признает общество. Назвал сына наложницы сыном — будут считать наследником. Установленное по исследованным из эксгумированных останков ДНК отцовство ничего, кроме факта, что видимый мир состоит из произвольно разбросанных во Вселенной ста четырех элементов, не подтверждает.

Что ей за падчерица Ирина Пунина? Ее тянуло в круг повыше <…> Мне иногда кажется, что ее отношения с дочерью Пунина обусловлены именно этой потребностью — смягчить прошлое, облечь его в умилительную рамку: падчерица, к которой относятся как к дочери. Из этого ничего не вышло, кроме абсолютного безобразия. (Н. Я. Мандельштам. Вторая книга. Стр. 351.)

Ирине Николаевне было 22 года, она была замужем и имела ребенка, когда умерла ее мать, к которой она была очень привязана, а с Ахматовой к тому времени ее отец уже почти десять лет как окончательно разошелся, имел другую гражданскую жену. Не была никогда и приемной дочерью.

Невразумительные комментарии Кралина: неточный или замаскированный под неточность намек: …и интимные письма к близким людям (В. К. Шилейко, А. Г. Найману), и дружеские <…> (письма М. Л. Лозинскому, Н. И. Харджиеву, Э. Г. Герштейн)… (А. Ахматова. Собр. соч. в 2 т. Т. 2. Стр. 364.)

* * *

Отношения людей намеренно запутываются: вдовы, мужья, приемная дочь, сводная сестра и пр.

* * *

Занимательная филология: «Вдова такого-то» — все понятно, звание, титул. «Вдовец кого-то», хоть какой самой знаменитой женщины — не говорят. Вдовец — это притягательное звание само по себе. Свободен! А уж чей он там был вдовец — не важно.

* * *

Об Ардове Вы пишете, что в глазах «всех» — это был дом А.А. Для меня глаза всех — не довод; я знаю то, что знаю. В глазах «всех» Ирина — дочь А.А., а сероглазый король — лучшее стихотворение Ахматовой…

Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966–1970). Стр. 449
* * *

…Ахматова живала здесь (у С. К. Островской) целыми неделями. «Как поссорится с Иркой (Ириной Пуниной. — M.К.), так и перебирается ко мне, бывало, на неделю, а бывало, и на месяц», — говорила Софья Казимировна.

М. Кралин. Победившее смерть слово. Стр. 230

Такие подростковые штучки — поссорившись с «падчерицей» — соседкой по квартире — бежать к подруге.

В записных книжках Ахматова составляет свое «добротолюбие», что такое хорошо и что такое плохо. «Внучка» — Аня Каминская — навещает ее в Москве в больнице. Мне будет плохо без нее, но отрадно видеть такой пример душевного величия. Вся больница от нее в восторге. Не совсем так. Но не в этом дело. Падчерица очень холодно к ней относилась. Я наблюдала, как тихо, ласково сидели возле постели Анны Андреевны ее приятельницы, а эта «приложится» и сейчас же начинает рассказывать, как она устала, голодна, сколько у нее дел. (Н. Г. Крупецкая. В Боткинской больнице. Я всем прощение дарую. Стр. 81, 80.) Дело в том, ЧТО считать примером душевного величия человеку, который в величиях считается экспертом. Уж ведь не простенькое подчинение тому, кто уважать себя заставил и лучше выдумать не мог?

* * *

Ко мне заходят моя приемная дочь и внучка… Это моя приемная дочь, но мы давно живем вместе, я ее вырастила, это моя семья.

М. Гончарок. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 520
* * *

«Падчерица» — уже не только Ирина Пунина. Дочь Ирины Анна Каминская — тоже «падчерица». А Лев Николаевич Гумилев — всего лишь «наследник». Она очень радовалась, когда ей передали (в последней больнице после инфаркта), что он к ней придет. Но друзья не допустили его к ней. Это было для нее большое огорчение. <…> Лечащий врач тоже находил, что волнение от встречи было бы для нее менее опасно, чем постоянная сдерживаемая тоска от того, что он не пришел. «Я считаю, что свидание с сыном было бы для нее очень хорошо», — говорил врач. Вот как серьезно подходили к такому удивительному случаю, врач не побоялся высказать свое экзотическое, необыкновенное, идущее вразрез со всеобщим мнением по данному вопросу. Как-то к ней пришла NN и долго что-то говорила, ходя взад и вперед по палате. Разговор все о том же — допустимо ли встречаться с сыном? Когда она ушла, Анна Андреевна сидела на постели и даже разводила руками: «Я не знаю, как они не могут понять, что он единственный мой наследник! Неужели это трудно понять?!» (Н. Г. Крупецкая. В Боткинской больнице. Я всем прощение дарую. Стр. 80.)

Слава

Сокрушается о Солженицыне. Славы не боится. Наверное, не знает, какая она страшная (ну, уже недолго осталось только одной Анне Андреевне это знать. Да и к СТРАХУ можно привыкнуть. Так бывалые пассажиры учат аэрофобов: «А ты не думай — и не будет страшно») и что влечет за собой. (Записные книжки. Стр. 589.) С тех пор, как Анна Андреевна обеспокоенно записывала свои предвидения, Солженицын прожил почти пятьдесят лет. Если славой не любоваться, забыв все дела, она, оказывается, ничему не мешает.

* * *

Запись А. К. Гладкова: Вернулась А. А. Ахматова, объездившая всю Италию (говорили так), измученная, усталая, объевшаяся славы. (Летопись. Стр. 667.) Это ведь не по-доброму? Это ведь о том, кто ел, жаждал, алкал, насыщался, набивал утробу, запихивал в себя больше, чем мог, — но не мог остановиться?

* * *

Вводя имя автора «Петрушки» в наброски к «Поэме», А.А. поделилась с ним мандельштамовским комплиментом (или он поделился с ней, вернее — она одолжилась у него дважды: хорошо сказав мандельштамовскими словами за своей подписью и напомнив читателям бессмертный мандельштамовский комплимент), души расковывает недра:

…театр Мариинский
Он предчувствует, что Стравинский,
[С мировою славой в руке]
Расковавший недра души…
Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 542
* * *

Анна Андреевна боялась Евтушенко, Ахмадулину, Вознесенского. Вознесенскому не разрешила присутствовать на наградной церемонии в Оксфорде, Ахмадулиной три раза отказала принять ее под надуманным предлогом, Евтушенко — всех принимала, его — не буду.

Слава всегда привлекала ее, интересовала смолоду, с первого сборничка. После войны она узнала про новый феномен, которого не могло быть в мире без средств массовой — всемирной — коммуникации, — мировую славу. Эта мировая слава кочует из стихотворения в стихотворение, из разговора в разговор — с насмешкой, с издевкой, с озлоблением. У Евтушенко слава, мировая — в той степени, какая вполне бы удовлетворила А.А., — была. Что она могла преподать ему? Всех принимала — его не приняла. А чем он хуже тех — ведь она же общалась, принимала и наносила визиты — даже тем, которых всем аттестовала как стукачей (Наталья Ильина, С. К. Островская). Общалась с такими, о которых с содроганием пишут ее совестливые друзья. Евтушенко был их нисколько не хуже, разве что доставлял совершенно разъедающие порции зависти. Оставалось подтравить этим маринадом его: если три раза позвонит «через две недели» — можно будет подавить его вживую при свидании.

88
{"b":"239596","o":1}